Сюжет открытия Сибири: П. Сумароков и А.Коцебу

Общая характеристика работ

Титульный лист книги А. Коцебу «Das merkwürdigste Jahr meines Lebens». Немецкое издание. 1801.

Автобиографические записки немецкого драматурга Августа фон Коцебу «Достопамятный год моей жизни» («Das merkwürdigste Jahr meines Lebens») рассказывают о четырехмесячной ссылке в Сибирь при Павле I и были опубликованы в 1801 г.

В 1802–1804 гг. журнал «Вестник Европы» под руководством Н.М. Карамзина (1802–1803) и П.П. Сумарокова (1804) затрагивает глубинный смысл, связанный с открытием того, чем была Сибирь для Сумарокова, не оставившего о пребывании в этом крае таких подробных мемуаров, как Коцебу, и как это «открытие» раскрывается в истории «встречи» поэта с Коцебу в 1800–1804 гг.

О встречах Сумарокова и Коцебу в Тобольске в 1800 г. рассказал сын поэта Петр Панкратьевич Сумароков в «Записках отжившего человека» [1]. Современную реконструкцию встречи Сумарокова и Коцебу предпринял В.А. Павлов в документальной «Повести о Панкратии Сумарокове» [2].

Кроме того, понять место Сумарокова в сибирском тексте русской литературы можно в контексте творчества тех его современников (Д.В. Корнильев, Н.М. Карамзин, А.Н. Радищев, П.А. Словцов и др.), жизнь и произведения которых так или иначе связаны с Сибирью.

История отношений Коцебу и Сумарокова позволяет сопоставить два взгляда на Сибирь: извне, из немецкой культуры, и изнутри, из русской культуры, и понять как инвариантность, так и вариативность сюжета открытия Сибири.

Судьба ссыльных в Сибири

Изначальным мотивом в сюжете открытия Сибири как для Сумарокова, так и для Коцебу является мотив страха, ужаса и тому подобных чувств, с которыми связан образ края.

Коцебу так описывает свое состояние после известия о том, что его везут не в Петербург, а в Тобольск: «В Тобольск?! – При этом слове я задрожал всем телом и едва не упал... Быть заживо погребенным в Сибири... В Сибири!» [3]. И страх сопровождает Коцебу на протяжении всех четырех месяцев пребывания в России, это лейтмотив мемуаров немецкого драматурга.

Стереотипные представления или, как говорит Коцебу, «неверные понятия» о Сибири разрушаются у него по мере продвижения к месту ссылки. Страх сменяется иными чувствами, вплоть до восхищения. Ему нравятся «молодые березняки и обширные поля, очень плодородные и хорошо возделанные, богатые деревни» [3], крестьяне, Тобольск и его окрестности. Курган, где ему предстояло отбывать ссылку, действительно предстает в его записках «Сибирской Италией».

Коцебу изумлен и восхищен не только красотой и богатством Сибири, но и приёмом, оказанным ему в Кургане, в Тобольске, и, в частности, тем, какой известностью пользовалось здесь его имя. В местном театре, к изумлению Коцебу, с большим успехом шли его пьесы «Дитя любви», «Ненависть и коварство», «Дева Солнца».

Август фон Коцебу

Главное открытие Коцебу в Сибири – несчастные, так в Сибири называли ссыльных. Слово «несчастные», утверждает Коцебу, «внушено нежным чувством и убеждением в невиновности» [3].

Он выделяет и характеризует четыре «разряда» ссыльных и, главное, создает множество портретов «несчастных», в ряду которых и автопортрет самого драматурга, постигающего, по мере продвижения в Сибирь, глубину собственного несчастья.

Картина жизни ссыльных предстает у Коцебу многосложной и разнородной. Коцебу ужасает судьба колодников, скованных попарно, которых гонят в Иркутск или на нерчинские рудники и которые просят подаяния.

Коцебу не раз рассказывает о тяготах быта, с которыми он столкнулся во время ссылки. Так, например, он пишет, что отвык пользоваться постелью, что привык к квартирам с разбитыми стеклами, грязными стенами, множеством насекомых и смрадным запахом. Однако Коцебу постоянно подчеркивает, что страдания его носили прежде всего нравственный характер и были вызваны тревогой за судьбу жены и детей.

Образ жизни, который он вел в Кургане, по его словам, включал пробуждение в 6 часов утра, заучивание в течение часа русских слов, завтрак, несколько часов работы над «Историей моих бедствий», прогулки вдоль берегов Тобола, «простой обед», чтение Сенеки, Палласа или Гмелина, охоту на бекасов и диких уток, вечернее чаепитие, скромный ужин, раскладывание гран-пасьянса...

В 14-летней сибирской ссылке Сумарокова, если представить ее как текст и сюжет, можно выделить те же основные мотивы. В ряду этих мотивов, воссозданных в записках сына Сумарокова Петра, – мотивы страха перед Сибирью; узнавания (открытия) ее; творческая деятельность в Сибири (сибирской книги); возвращения домой, в Европу (европейскую часть России).

О жизни Сумарокова в Сибири сын его пишет: «С отчаянием души ехал он туда, но между тем встретил людей, которые умели оценить его ум и дарования, умели отличить проступок молодости от настоящего преступления» [4]. В Сибири, по мнению П.П. Сумарокова, отец его «пользовался известностью и почетом и привык смотреть на этот край, так приветливо принявший и приютивший его, как на родину» [4].

Главным занятием ссыльного Сумарокова, даже во время его службы воспитателем (1794–1801) в доме купца Алексея Зеленцова, была его литературная и редакторская деятельность. За годы ссылки под редакцией Сумарокова вышло 24 номера журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену», 12 номеров журнала «Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей». Кроме того, в Тобольске в переводе Сумарокова напечатана первая сибирская литературно-художественная книга «Училище любви» (1791). В Москве, в Университетской типографии, в 1799–1800 гг. вышли в свет три его книги: «Собрание некоторых сочинений, подражаний и переводов Панкратия Сумарокова» (Ч. 1, 1799); «Совершенный лакировщик» (1799); «Источник здравия» (1800). В третьей книжке поэтического альманаха Н.М. Карамзина «Аониды» (1798–1799) напечатана большая подборка стихов ссыльного поэта.

Не только Коцебу, но и Сумароков пользовался в ссылке полной свободой. «Свобода его нисколько не была стеснена, и в продолжение своей ссылки он не раз оставлял Тобольск на довольно долгие промежутки. Так, несколько лет провел он в Верхотурье, два года пробыл в Петропавловской крепости» [1], – пишет П.П. Сумароков.

Литературные занятия Сумарокова и Коцебу в ссылке, при всем различии их дарований и индивидуальностей, могут быть объяснены и властью над их судьбами библиофилического культурного мифа, основанного «на абсолютной вере людей эпохи Просвещения в слово» [5]. Не случайно Коцебу называет своей «священной обязанностью» создание и печатание своих сибирских воспоминаний, а о том, что литература стала для Сумарокова спасением после постигшей его личной катастрофы, хорошо известно. Завершением сюжета сибирской встречи Сумарокова и Коцебу стало их творческое противостояние после возвращения из ссылки.

Образ Европы в Сибири

Важнейшая и парадоксальная, на первый взгляд, идея воспоминаний Коцебу состоит в том, что, открывая Сибирь, немецкий драматург открывал в ней Европу. Мысль эта является основной в воспоминаниях сына Сумарокова, Петра Панкратьевича, рассказывающего о том, что «знаменитый в то время немецкий драматург, проезжая через Тобольск, пожелал познакомиться с человеком, который нашел возможность издавать журналы и притом с таким успехом в такой глуши» [1].

Образ Европы в Сибири (Сибири как Европы) складывается в воспоминаниях Коцебу из множества выразительных деталей. Прежде всего, в Тобольске среди ссыльных он открывает разноязыкий европейский мир: двух французов, одного немца, четырех поляков и итальянца. Коцебу замечает, что на базарной площади в Тобольске «можно найти множество товаров китайских и европейских» [3], «франкфуртскую газету», иностранные книги, в частности, сочинения Сенеки, послужившие ему источником утешения.

Сумароков в начале ссылки, как и Коцебу, искал утешения в античных образах и мотивах. Однако для него был значим не столько образ изгнанника Овидия, сколько идея превращения Иртыша в Иппокрену, идея преображения Сибири. Античная мифология стала для него не способом осмысления настоящего (как у Коцебу), а моделью будущего. Античный миф трансформировался у Сумарокова в мироустроительный миф о Сибирской Иппокрене, книге-реке, преобразующей жизнь. При всем различии отношений с Античностью, Коцебу и Сумароков едины в признании ее в качестве идеального культурного образца для современности. И в этом смысле Европа для них, даже Европа в Сибири – общая родина.

Сибирь у Коцебу (и Сумарокова) оказывается, таким образом, не только местом ссылки для европейцев, но и частью европейского культурного пространства. О том, что Тобольск на рубеже XVIII–XIX вв. воспринимался и в действительности был частью европейского культурного и, в частности, книжного пространства, свидетельствует репертуар первой сибирской типографии Корнильевых (1789–1805) (из одиннадцати наименований книг, напечатанных здесь, четыре являются переводными с французского, немецкого и латыни).

Образ Америки в Сибири

В мемуарах о личном открытии Сибири странно было бы не найти темы завоевания этого края русскими. Коцебу обращается к ней, говоря о жизни татар в современной ему Сибири и о скрытой взаимной ненависти татар и русских. «С татарами обращаются самым жестоким и унизительным образом» [3], – замечает Коцебу. Градус зла и ненависти со стороны русских доходит до такой степени, что Коцебу встает на защиту татар. «Народ этот, по моему мнению, не заслуживает вовсе того презрения, с которым обращаются с ним русские, покорившие его» [3], – пишет он.

Пьеса «Перуанка, или Дева Солнца» А. Коцебу

Картина жизни Сибири, таким образом, предстает у Коцебу внутренне противоречивой. С одной стороны, Сибирь, более двух веков назад завоеванная русскими, позволяет завоевателям и завоеванным жить мирно и в равной степени богато. С другой стороны, взаимная ненависть русских и татар, проявляющаяся на бытовом уровне, свидетельствует о глубинном внутреннем конфликте сибирской жизни.

На уровне высокой культуры отношение сибиряков к проблеме того, как должны жить на одной земле завоеватели и завоеванные, позволяет понять ситуация с постановкой в Тобольском театре драмы Коцебу «Дева Солнца». В центре драмы – история о всепобеждающей любви перуанки Коры и испанца Алонцо, одного из тех, кто вторгся в Перу и покорил Империю инков, т.е., собственно, завоевал Америку. Самого завоевания в пьесе, как известно, нет, речь идет о его последствиях, суть которых – в торжестве идеи естественной смены старого (перуанского) порядка жизни новым (испанским).

«Дева Солнца», пьеса о завоевании Америки в Тобольском театре, и мемуары Коцебу актуализируют одну из популярных идей начала XIX в. о сходстве историй завоевания Америки европейцами и Сибири русскими.

Тексты Коцебу позволяют констатировать различие итогов завоевания Америки и Сибири. Следствием первого становится торжество любви, свободы и стирание идентичности перуанцев; следствием второго – скрытая взаимная ненависть и опыт мирного существования завоевателей и завоеванных.

Заключение

Изучение «встречи» Сумарокова и Коцебу в 1800–1804 гг. помогает отказаться от узкобиографического подхода к вопросу о сибирской ссылке Сумарокова, по-новому увидеть масштаб его личности, проявляющийся и в ситуации преодоления им внутренней катастрофы в условиях ссылки, и в полноте его включенности в сибирский дискурс. Открытие Сибири извне, из немецкой культуры, и изнутри, из русской культуры, позволяет увидеть стереоскопичность ее понимания на рубеже XVIII–XIX вв., связанную прежде всего с проблематикой взгляда на Сибирь как пространство между Европой и Америкой.

Коцебу и Сумароков, каждый по-своему, проживают и описывают общий для них сюжет открытия Сибири, существующий в культуре со времен Геродота и приобретающий особую актуальность в контексте современных процессов глокализации. Взаимодействие опыта русской и немецкой культур помогает обнаружить в этом сюжете его геокультурный смысл: Сибирь позволяет открыть в себе и Европу, и Америку, оставаясь при этом самой собой.

Н.П. Дворцова

Литература

1. Сумароков П. Записки отжившего человека. История моих предков. До 1802 года // Вестник Европы. 1871. № 8. С. 691–728.
2. Павлов В. А. Повесть о Панкратии Сумарокове // Урал. 2004. № 7. С. 147–182
3. Коцебу А. Достопамятный год моей жизни: воспоминания. М., 2001. 320 с.
4. Жизнь П. П. Сумарокова // Стихотворения Панкратия Сумарокова. СПб, 1832. С. XXII, XXIII.
5. Приказчикова Е. Е. Культурный миф о романе-развратителе и способы его преодоления в русской литературе эпохи Просвещения // Филологические науки. 2009. № 4. С. 74–86.