Владимир Чивилихин: творение и крушение мифа о Кедрограде

Владимир Алексеевич Чивилихин (1928-1984)

Экологическая тема в советской литературе

В современном литературоведении экологическая тематика рассматривается в диапазоне от просветительного природоохранного направления публицистики до философско-художественной системы мышления. В центре такой системы – «природная биологическая жизнь как высочайший смысл общего существования: и человечества, и природы» [1. С. 210]. Традиционно демаркационная линия между этими полюсами проводится по творчеству С. П. Залыгина, в натурфилософии которого вопрос «быть или не быть» не решается для человека и природы по отдельности [2]; о чем писали П.А. Гончаров и С.В. Филиппова [3]; П.П. Каминский [4] и др. Глубинные национальные истоки подобной слиянности проанализированы в работах С.А. Кошарной, показавшей, что «концептуальный комплекс "Человек-Природа" лежит в основе мифологической картины мира» [5. С. 10].

Основоположником экологического направления в литературе второй половины ХХ века, раскачавшим довольно устойчивое равновесие традиционной советской природоохранной тематики, первым из литераторов предпринявшим практические действия по сохранению реликтовой кедровой тайги, был Владимир Алексеевич Чивилихин (1928–1984). На наш взгляд, потому-то и сделал С.П. Залыгин художественным пространством своего первого романа "Тропы Алтая" (1966 г.) Горный Алтай, что Чивилихин уже приковал к этому географическому пространству взгляды всей страны, вокруг него разворачивались нешуточные идеологические и экономические баталии по вопросам рационального природопользования. Благодаря Чивилихину это реальное пространство – наравне с Байкалом – перешло в статус русского природоохранного топоса (о топосе как значимом для художественного текста (или группы текстов) «месте разворачивания смыслов» см. [6. С. 89].

В. Чивилихин – истинно сибирский писатель

И по месту рождения (г. Мариинск Кемеровской области), и по типу мышления В.Чивилихин был истинно сибирским писателем, в том классическом понимании термина, которое было сформулировано областниками, т.е. патриотом, возвращающимся из столицы на периферию (мысль о доминантности идеи возвращения в областническом кодексе поведения, детерминирующей автобиографическую модель построения текста, сформулирована и развита К.В. Анисимовым [7. С. 172–223]). Знаменательно, что в XXI в. к имени В.А. Чивилихина все чаще стало прибавляться уточнение «сибирский писатель», чему способствовала деятельность Благотворительного фонда памяти Владимира Чивилихина.

В дневниковой записи от 15 августа 1962 г., сделанной в Иркутске, писатель емко заметил, что Сибирь для него – место силы: «Я вбираю в себя Сибирь и сам сильнею, и богатею, и коренастею» [8. С. 199]. Непреодолимую тягу к возвращению в Сибирь он называл «сибиркой» – неизлечимой болезнью. «Вначале я думал, что это обыкновенная ностальгия, тоска по родным местам, однако друзья придумали для моей болезни другое название – «сибирка». С сибиркой ничего не поделаешь. И вот я заказываю билет, укладываю рюкзак, перевожу часы вперед и весь уже охвачен Сибирью. Переношусь в её дали, вижу её дымные города и латунные закаты над горами, иду по тайге, полной чистых предснежных запахов, слышу маралий гон и шуршанье шуги, думаю о сибиряках, которых я знаю, гадаю о тех, кого встречу в этот раз…» [9. С. 5–6]. Уточнение «перевожу часы вперед» - не просто синхронизация часовых поясов, оно соответствует трактовке Сибири в гигантских строительных проектах той исторической эпохи с их девизом «Время, вперед!» (в том же 1965 г. выходит экранизация раннего романа В. Катаева "Время, вперед!" с одноименной сюитой Г. Свиридова, ставшей музыкальным символом последнего периода советской эпохи). В.Ф. Парфенов, побратим Чивилихина, утверждал, что природоохранные идеи писателя и его сподвижников по кедроградскому проекту минимум на три десятилетия обогнали свое время [10. С. 91] .

Идея объединения человека с природой: мифологизация «Кедрограда»

Г.И. Гуркин (1870-1937)

Более всего в Сибири притягивал прозаика Горный Алтай. Отвечая на вопросы дружеской анкеты В. Солоухина, Владимир Чивилихин написал в 1967 г., что его любимое дерево – кедр, любимый цвет – зеленый, любимое место на земле - мыс Чичелган на Телецком озере, любимое произведение живописи – «Озеро горных духов» алтайского художника Г.И. Гуркина [8. С. 563–565]; заметим, что в этом признании Чивилихин как бы следует за Павлом Низовым, создавшим гимн естественному родству человека и природы именно на берегах Телецкого озера [11. С. 58–59]. В то время это ни составителя анкеты, ни многочисленных почитателей писателя – одного из первых лауреатов премии Ленинского комсомола (1966 г.) не удивило, поскольку у всей страны на слуху было придуманное Чивилихиным слово «Кедроград». В «Анкете Кедрограда» В. Парфенов так объясняет значение этого слова: «В будничной действительности – экспериментальное предприятие в кедровом лесу; для обывателя – новый город в сибирской тайге; для шефствующей молодежи – олицетворение «подъема таежной целины»; для инициаторов идеи и писателя В.А. Чивилихина – практическая реализация красивой Мечты о возможном проживании человека в единении с Природой, на принципиально иной основе организации жизни» [10. С. 15]. В контексте эпохи полисемантичность фиктивного топонима допускала и еще одно толкование – в столичной прессе 1959–1965 гг. Кедроград стал синонимом Горного Алтая, связав имя Чивилихина с все нарастающим в стране экологическим движением, выросшим из отчаянной борьбы писателя за спасение кедровников уникальной прителецкой тайги от промышленной вырубки.

История возникновения «Кедрограда»

Романтический подъем молодежного энтузиазма кедроградцев, который возник без всякого на то указания «сверху», не мог противостоять административному ресурсу, брошенному на подавление самой идеи хозяйского использования кедровых лесов, и Кедроград из экспериментального промышленного комплекса превратился в очередной советский миф эпохи оттепели, породивший своих культурных героев (рассмотрение коммунистической идеологии как классической мифологической системы предложено М. Элиаде [12. С. 181–183], [13. С. 125–132], о мифологизации как функции языка и её проявлении в современном обществе см. [14]). Первым среди них, безусловно, стал сам Чивилихин, титаническими усилиями переведя стрелку времени в хронотопе русской провинции с «прошлого» на «будущее» (с начала ХХ в. «в масштабах России движение в направлении столица – глубинка фактически означало путешествие во времени (чем дальше, тем ближе к "седой старине"), отчего описание современного состояния какого-нибудь "медвежьего угла"… приобретало такую же ценность, как и публикация мемуаров семьи Раевских» [15. С. 428]). Горный Алтай с момента его появления в русской литературе считался в прямом и переносном смысле «медвежьим углом», и медведи в алтайских текстах Чивилихина – непременный атрибут тайги: «В "Кедроградской энциклопедии" говорится…: "Мясо – медведь без шкуры" [16. С. 75]).

Кедр

Символично, что идея, получившая броское название «Кедроград», возникла в Ленинграде – создавать «град» в самом неподходящем месте могли только отчаянные реформаторы. Суть проекта, разработанного студентами Ленинградской лесотехнической академии, была такова: организовать в Горном Алтае «производственное таежное предприятие с постоянным штатом и круглогодичной работой. Оно должно быть комплексным, то есть брать от кедровой тайги все: орех, древесину, пушнину, живицу, дичь, мед, деготь, смолу, лекарства, ягоды, панты. И не только брать, но и охранять, восстанавливать и регулировать все эти богатства» [17. С. 15].

Знакомство Чивилихина с кедроградцами

Писатель встретился с энтузиастами подобного метода хозяйствования в 1957 г. и загорелся идеей продвижения этого проекта. 28 декабря 1959 г. Совмин РСФСР отдал распоряжение о выделении для комплексного опытного кедрового хозяйства 71,4 тыс. гектаров тайги в центре Прителецкого лесного массива, где оставались еще в первозданном виде реликтовые массивы кедра, испокон веков охраняемые коренным населением (постепенно площади были значительно увеличены). В сентябре 1959 г. Чивилихин впервые на неделю прилетел в Горно-Алтайск – «Из Москвы он видится в такой несусветной дали, в такой таежной глухомани, что за ним будто бы уж и людей-то нет» [18. С. 33], добрался до поселка Уймень, откуда начиналась реализация проекта, с первого взгляда влюбился в Горный Алтай, и уже в феврале 1960 г. в «Комсомольской правде» была опубликована документальная повесть «Шуми, тайга, шуми», где и появилось слово «Кедроград» как символ мечты (Л. Иванова отметила, что в газетной публикации повесть вышла с эпиграфом из стихотворения Александра Грина «Мечта разыскивает путь…» [19. С. 475]; что вполне соответствовало духу времени – культ Грина стремительно развивался в эпоху оттепели [20. С. 53–81]) и рационального природопользования.

Природа Прителецкий Алтай, Кедроград на р. Пыжа, 1967 год

В посмертном издании повесть открывается совершенно другим эпиграфом: «Наш Алтай // Славен // деревом чудным одним. // Драгоценно оно, хорошо нам под ним // В ясный день и в ненастье…// Что ж за дерево это, что солнцу навстречу // Рвется, // Соки беря из живительных недр? // "Это – кедр! Это – кедр! // Я влюбленно отвечу // "Это – кедр!» [21. С. 8]. Неудивительно, что источник этого эпиграфа не указан, так как данный текст представляет собою частично измененный фрагмент одиозного стихотворения во славу Сталина «Есть в Москве человек», записанного в 1935 г. со слов Эштен Эттибесовой, колхозницы из Онгудайского аймака Ойротской автономной области (так до 1948 г. называлась Горно-Алтайская автономная область), впервые опубликованного в «Правде» 9 сентября 1937 г., включенного в известнейший сборник сталинской поры «Творчество народов СССР» [22. С. 136]. Ныне текст второго эпиграфа воспринимается уже как чивилихинский, например, специалист в вопросах интродукции кедра Л.Ф. Ипатов, написавший вслед за В. Чивилихиным [23] свое "Слово о кедре", цитируя эпиграф без ссылки, провоцирует подобную атрибуцию [24. С. 6].

Образ Кедрограда как заложенная программа системы и творчества писателя

В 1962 г. писатель, признаваясь, что именно он придумал слово «Кедроград», свидетельствовал, что оно «понравилось, прижилось, и сейчас даже из-за границы идут письма по адресу: "USSA. Kedrograd» [16. С. 33]. Парадоксально, но писатель заложил в романтический образ Кедрограда семантику заупокойной молитвы, взяв в качестве эпиграфа к путевым дневникам "Месяц в Кедрограде" (в 1976 г. текст войдет в авторский сборник "По городам и весям", в 1977 г. удостоенный Госпремии РСФСР им. А. М. Горького) слова из раннего стихотворения популярного и обласканного официальным вниманием (Ленинская премия 1961 г. за сборник «Лад») Н.Н. Асеева «Реквием»: «Если день смерк, // если звук смолк, // Все же бегут вверх // соки сосновых смол» [16. С. 32]. Таким образом, бросаясь в бой с хозяйственной системой, Чивилихин самолично запрограммировал его печальный исход – и хозяйственный, и собственно творческий – о таковом он сказал в выступлении на заседании научно-технического совета Главлеса СССР в октябре 1968 г.: «Около десяти лет назад я решил проделать своего рода эксперимент. Взял в нашем зеленом море один объект и решил уделить ему особое внимание <…> За эти годы я семь раз побывал там, следил за людьми, успехами и неудачами нового хозяйства. Ныне можно констатировать - дело окончательно провалено, предприятие задохнулось…» [25. С. 384]. Эту мысль, на более трагической ноте, он продолжает в статье «Десятилетие Кедрограда»: «Трудно мне сейчас браться за перо, как-то не подымается рука обо всем писать снова; не хочется обновлять боль множества людей, испытавших в связи с этой историей душевную депрессию и крах дорогих принципов» [25. С. 391], повторяет в «Уроках Леонова»: «Раз я пришел к нему (Л. Леонову. – Т.Ш.) в очень тяжелом настроении – столько лет и столько сил было отдано спасению сибирских кедровых лесов, столько написано деловых и гневных строк в их защиту, но все без толку: кедр продолжали незаконно рубить, а "Кедроград", подшефное мое хозяйство, фактически уничтожили, и я просто не мог больше писать обо всем этом».

Прителецкий Алтай, Кедроград на р. Пыжа, который упоминался у Залыгина и был студенческой стройкой москвичей и ленинградцев в 60е.jpg

Следует дополнить, что статистика публикаций о Кедрограде была весьма внушительна: по данным самого Чивилихина (1968 г.) «всего по истории Кедрограда и связанным с ним проблемам сибирского кедра было в нашей печати 203 статьи. Только отдачи, результатов никаких нет. Этим самым как бы без слов говорится – пишите себе, пишите, а мы рубили и будем рубить золотую нашу сибирскую тайгу в размере 10 миллионов кубометров в год» [25. С. 84]. Кедроградец В.Ф. Парфенов в комментариях к неавторскому циклу Чивилихина «Мечта разыскивает путь», объединенному кедроградской тематикой, уточняет: «…за двадцатипятилетний период было опубликовано четыре монографии общим объемом 60 печатных листов, более трехсот научных работ, защищено пятнадцать диссертаций, в том числе одна докторская. Право же, стоило драться за такой источник познания!» [21. С. 254].

Идеи природоохранения и природопользования

Временной разрыв между выступлениями Чивилихина о Кедрограде и «отдачей» (выходом в 1960 г. закона об Охране природы, который пафосно называли "Законом Разума и Сердца" [26. С. 5], созданием Министерства лесного хозяйства, общесоюзного Госкомитета лесного хозяйства, подготовкой закона о лесах, выходом правовых актов об охране кедра) оказался невелик, но идею Кедрограда и кедровники Горного Алтая это не спасло - см. новейшие данные [27. С. 30-44]. Позднее писатель, участвуя в Конференции ООН по окружающей среде (Стокгольм, 1972), в работе международного симпозиума "Природа, общество, писатель" (Кишинев, 1976), все же смог убедиться в том, что «героическая и горестная» эпопея Кедрограда не была напрасной – идея природоохранения сменилась идеей природопользования и устойчивого развития (терминологические разработки по вопросам природопользования произведены теоретиком общей экологии Н.Ф. Реймерсом [28], самая первая публикация которого тоже была связана с кедром [29]), из которой проросли идеи экологии человека и экологии социальной (о вхождении этих понятий в активный словарь свидетельствует справочник Н.Ф. Реймерса, где впервые была представлена развернутая схема экологии и выделены понятия «экология культуры», «экология духа» [30. С. 302-303]). О произошедшем переломе в отношении общества к природе свидетельствует, например, учреждение в Алтайском крае, в состав которого входил в те годы Горный Алтай, ежегодника "Родная природа" (сборник статей, очерков, рассказов и стихов о родной природе), который начал выходить с 1962 г.; рост числа научных исследований о лесах Горного Алтая, о кедре, среди которых большой интерес специалистов вызвала книга С.А. Хлатина «Хозяйство в кедровых лесах» [31], где анализировался опыт Кедрограда.

В литературе же Горно-Алтайской автономной области того периода кедроградская эпопея практически не отразилась, имени В. Чивилихина нет в обзорной статье об этом периоде в современной антологии «Образ Алтая в русской литературе» [32]. О Кедрограде вспомнили на волне подъема этнической самоидентификации коренных этносов северного Алтая (тубаларов, кумандинцев, челканцев) в конце ХХ в., когда Горный Алтай приобрел статус субъекта федерации, став Республикой Алтай [33]; фактографию реализации проекта исследовал М.С. Каташев [34]. Пожалуй, самым ярким произведением-реквиемом алтайскому кедру стала повесть прозаика-алтайца С.Б. Каинчина (его псевдоним-тюркизм пишется по-разному: «Дибаш Каинчин», «Диваш Каинчин») «Дочерь тайги черневой», популярная в авторском переводе с алтайского языка на русский [35. С. 157–172]. Последний факт вполне закономерен: именно Чивилихин открыл, как ранее – В. Распутина, «оригинальный, многообещающий талант» Каинчина на Пятом всесоюзном совещании молодых писателей в 1969 г. С тревогой Чивилихин говорил на пленуме правления Союза писателей РСФСР в 1976 г., что прозаик из Горного Алтая, «человек с очень зорким глазом, со своим живописным словом, большой знаток психологического склада алтайского народа», никак не может пробиться в центральное издательство [25. С. 336]. Этот разговор возымел действие – первый сборник прозаика-алтайца Каинчина вышел в столичном издательстве в 1977 г. [36].

Смысловые комплексы мифонима «Кедроград»

И так, было слово «Кедроград», подразумевавшее существование некоего «града», были кедроградцы-насельники Кедрограда, был даже почтовый адрес "USSA. Kedrograd", но не было конкретной точки на земле, с которой этот град был бы связан. Таким образом, Кедроград с момента своего возникновения стал мифонимом, в определенном смысле формировавшим два смысловых комплекса:

 а) органичности идеи Кедрограда, на что указывает дендроним в её названии – А.Ф. Белоусов отметил, что «растительную» тему в выдуманных названиях провинциальных городов поддерживает <…> характерное для нашей культуры представление о "природности" провинции, которая противостоит столичной цивилизации»  [37. С. 459];
 б) обреченности идеи рационального природопользования в данных исторических условиях – «концепт "дерево" последовательно связывается с миром мертвых»  [5. С. 39]; возможно, поэтому среди 1200 названий русских городов в прошлом и настоящем процент топонимов, образованных от названий деревьев, ничтожно мал (Березов, Березники, Березовский, Дубовка, Ельня, Липецк, Липки, Осинники, Кедровый)  [38].

Термин «миф» был в активном словаре В. Чивилихина, в частности, писатель апеллировал к мифам, циркулировавшим вокруг русского леса, «отбиваясь» на заседании научно-технического совета Главлесхоза СССР в октябре 1968 г. от обвинений в адрес писателей-защитников леса в чрезмерной критике лесозаготовителей, протестуя против призывов не придавать серьезного значения «тревожным сигналам, выходящим из-под писательского пера» [25. С. 381]. Тогда Чивилихин развенчал мифы о необозримых лесных просторах страны, неисчерпаемой сырьевой древесной базе, «чрезвычайно вредный миф» о перестойных лесах (см. лесную статистику тех лет в классической работе по экологии и экопропаганде [39. С. 86]) – с помощью этих трех мифов «на глазах у всех, введенных в заблуждение громадными цифрами площадей и приростов, под звуки победных од "покорителям тайги" уничтожается основной капитал, ведется неостановимое лесоистребительство» [25. С. 387]. Чивилихинский Кедроград оказался мифическим градом в реальной тайге, где завязались в тугой узел экономические, социальные, моральные противоречия.

Город (град) в культуре символически рассматривается как центр религиозного и гражданского порядка, центр регулярной правильной жизни, «которого можно достичь лишь после долгого путешествия, если при этом налицо высокая стадия духовной зрелости» [40. С. 61]. Путешествие из столиц в Горный Алтай было для Чивилихина и его кедроградцев, действительно, долгим и полным признаний в любви к Алтаю, о чем свидетельствует первая часть путевого дневника «Месяц в Кедрограде», конспективно названная «Дорога в Кедроград. Сто тысяч рублей в моем рюкзаке. Дождь. Ночевка в тайге» [16. С. 32–41]. «Правильности» же у Кедрограда не оказалось – в условиях социалистического планового хозяйства невероятным был факт существования Горно-Алтайского опытного леспромхоза (в обиходе – Кедрограда) без… технического проекта. Вернее, проект был готов, но ему не дали возможности воплотиться. Существуя вопреки (Чивилихин проанализировал это в статье "Десятилетие Кедрограда" [25. С. 393–395]), экспериментальное хозяйство принесло в 1963 г. прибыль, а все без исключения леспромхозы Горно-Алтайской автономной области понесли убытки. Этого молодым защитникам кедровой тайги простить не могли, изуверскими способами (вплоть до тотального засыпания с самолетов дустом) заставили-таки рубить "кубатуристый" кедр, превратили в рядовой леспромхоз. Горько сетуя, что тем самым были нарушены все законы государства, охраняющие кедр, Чивилихин назвал десятилетие Кедрограда «славным и печальным» юбилеем: «На Алтае полностью вырублена знаменитая Черневая падь, из которой когда-то вывозилось по пяти тысяч тонн ореха в год, тысячи шкурок соболей и белок, маралье мясо и панты. Сплошные голые пустыри уже зияют на месте незаконно отобранных у кедроградцев в 1963 году урочищ Нырна и Еланда, занесен топор над последним крупным массивом Горного Алтая – Пыжинским» [25. С. 398]. Эти факты были столь разоблачительны, что статью тогда не приняли в печать, она вышла только после того, как вопрос о соблюдении законодательства об охране природы был рассмотрен на сессии Верховного Совета СССР (июль 1985 г.), но писателя уже не было в живых.

Такая же участь постигла предисловие, написанное Чивилихиным в 1977 г. для первого издания книги В. Парфенова "Комплекс в кедровом лесу", где писатель констатировал: «Это первый положительный опыт в мировой практике природопользования, который на примере нашего лесного хозяйства наметил перспективные пути в сегодняшнем общечеловеческом поиске оптимальных взаимоотношений между человеком и природой» [41. С. 100]. Тогда редактор издательства "Лесная промышленность" сделала писателю ряд замечаний, рекомендовав "из-за цензурных соображений" "как-то помягче подать материал" [30. С. 100]. Чивилихин же, не желая отказываться от своих убеждений, снял предисловие.

Заключение

Убежденный в правильности идеи рационального природопользования создатель мифа о Кедрограде до последней минуты своей жизни верил в то, что «сибирский кедр вечно будет помогать человеку освежать чувства и оттачивать разум…» [16. С. 96] – он и умер, «пытаясь приподнять и закрепить надломленную ураганом тяжелую крону трехметрового кедра, привитого на сосне» [8. С. 540] – так «реквием» по мифическому Кедрограду через время достал и самого писателя. Публицистика и «алтайские» повести В. Чивилихина «Над уровнем моря», «Шуми, тайга, шуми» свидетельствуют, что эта вера базировалась на энциклопедических знаниях писателя о сибирской кедровой сосне; на опыте мифического Кедрограда. Основываясь на чивилихинских упоминаниях об ученых и путешественниках, писавших о кедре, можно составить целую антологию, и открывать её, как нам представляется, должен первый в отечественной литературе гимн кедру В.В. Дмитриева, прозвучавший в первом русском столичном журнале о Сибири – в «Сибирском Вестнике» Г.И. Спасского: «Какое величество в осанке сего дерева, какие священные тени в густоте лесов его, которые одевают холмистые берега величавой реки Оби, от самых вершин ея, составляющихся на собор редких красот природы в амфитеатре, голубеющимися Катунскими горами обнесенном…» [[#Литература | [42. С. 134]]. Кедр, писал Дмитриев, «мог бы приносить великие и неистощаемые выгоды, если бы для сбережения сего Государственного на времена будущие сокровища, приняты были нужные и возможные меры» [42. С. 136].

Почти полтора столетия отделяют кедроградский цикл повестей и очерков Чивилихина от патетического гимна Дмитриева; кануло в лету государство, в столетний юбилей которого Чивилихин хотел бы любоваться прекрасными кедросадами по всем его городам и весям, но жива идея Кедрограда – идея рационального использования богатств кедровой тайги. Вера в то, что неповторимая красота кедра должна пополнять "духовный рацион наших внуков" [23. С. 280] стала все отчетливее проявляться в Республике Алтай, сделавшей в ХХI в. ставку на рекреационное природопользование. Недаром столь часто повторял Владимир Чивилихин сибирскую пословицу "В ельнике трудиться, в березняке – веселиться, в кедраче–богу молиться".

Т.П. Шастина </p

Список литературы

1. Плеханова И.И. Философия жизни С.П. Залыгина // Философия жизни в русской литературе ХХ–ХХI веков: от жизнестроения к витальности: коллективная монография. Иркутск: Изд-во ИГУ, 2013. С. 209–220.
2. Залыгин С.П. Разумный союз с природой // С.П. Залыгин. Позиция. М.: Советская Россия, 1988. С. 151–166.
3. Гончаров. П.А., Филиппова С.В. Проблемы изучения творчества С.П. Залыгина // Человек и природа в русской литературе (к 95-летию С.П. Залыгина): материалы междунар. научно-практич. конф. Мичуринск: МГПИ, 2008. С. 394–6.
4. Каминский П.П. Философия природы в публицистике Сергея Залыгина 1960–1990-х гг. // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2013. № 4. С. 119–130.
5. Кошарная С.А. Лингвокультурная реконструкция мифологического комплекса "Человек – Природа" в русской языковой картине мира: автореф. … д. филол. н. Белгород, 2002. 46 с.
6. Прокофьева В.Ю. Категория пространство в художественном преломлении: локусы и топосы // Вестник Оренбургского государственного ун-та. 2005. № 11. С. 87–94.
7. Анисимов К.В. Проблемы поэтики литературы Сибири XIX – начала XX века: Особенности становления и развития региональной литературной традиции: монография. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005. 304 с.
8. Чивилихин В.А. Дневники, письма, воспоминания современников / сост. и предисл. Е. Чивилихиной. М.: Алгоритм, 2009. 606 с.
9. Чивилихин В.А. Сибирка: повести и путевые дневники. М.: Советский писатель, 1965. 398 с.
10. Парфенов В.Ф. Эксперимент в тайге. Кедроград и устойчивое развитие. М.: НИА-Природа, 2000. 350 с.
11. Шастина Т.П. Об «идеологической» и «художественной» стратегиях репрезентации Горного Алтая в русской литературе 1920-х гг. // Вестник Томского государственного университета. 2014. № 378. С. 53–65.
12. Элиаде М. Аспекты мифа / пер. с франц. В. Большакова; ст., коммент. Е. Строгановой. М.: "Инвест-ППП", СТ "ППП", 1995. 240 с.
13. Элиаде М. Священное и мирское / пер. с франц., предисл. и коммент. Н. Г. Гарбовского. М.: Изд-во МГУ, 1994. 144 с.
14. Кияшко А.В. Мифологизация как функция языка и её проявление в современном обществе // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 4. С. 12–14.
15. Зайонц Л.О. Русский провинциальный "миф" // Панорама русской культуры: Провинция и её локальные тексты / отв. ред. Л.О. Зайонц. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 427–456.
16. Чивилихин В.А. Месяц в Кедрограде // В.А. Чивилихин. По городам и весям: путешествия в природу. М.: Молодая гвардия, 1983. С. 32–102.
17. Чивилихин В. Шуми, тайга, шуми! М.: Правда, 1960. 79 с.
18. Шастина Т.П. Об «идеологической» и «художественной» стратегиях репрезентации Горного Алтая в русской литературе 1920-х гг. // Вестник Томского государственного университета. 2014. № 378. С. 53–65.
19. Иванова Л. Романтика верности // В.А. Чивилихин В. Серебряные рельсы. М.: "Молодая гвардия", 1972. С. 474–479.
20. Nataliya Oryshchuk. Official Representation of the Works by Alexander Grin in the USSR: Сonstructing and Consuming Ideological Myths.
21. Чивилихин В.А. Жить главным / сост. Е.В. Чивилихина. М.: Молодая гвардия. 1986. 256 с.
22. Творчество народов СССР. ХХ лет Великой Октябрьской социалистической революции в СССР. 1917–1937 / под ред А.М. Горького и Л.З. Мехлиса. М.: Издание редакции "Правды", 1938. 592 с.
23. Чивилихин В.А. Слово о кедре // В.А. Чивилихин. По городам и весям: путешествия в природу. М.: Молодая гвардия, 1983. С. 269–280.
24. Ипатов Л.Ф. Кедр у дома и за околицей. Архангельск: б/и, 2006. 104 с.
25. Чивилихин В.А. Зеркало души / сост. Е.В. Чивилихина. М.: Советская Россия, 1987. 464 с.
26. Полов А.В. За ленинское отношение к природе // Любителям природы Алтая. Барнаул, 1962. С. 5–7.
27. Грибков А.В., Щур А.В., Кузменкин Д.В. Кедровые леса Алтая под угрозой: проблемы охраны и использования. Рекомендации по устойчивому лесоуправлению. М.: Всемирный фонд дикой природы (WWF), 2014. 64 с.
28. Реймерс Н.Ф. Природопользование: словарь-справочник. М.: Мысль, 1990. 637 с.
29. Реймерс Н.Ф. Под старыми кедрами: рассказы и сказки. Новосибирск: Новосибирское кн. изд-во, 1958. 41с.
30. Реймерс Н.Ф. Охрана природы и окружающей человека среды: словарь-справочник. М.: Просвещение, 1992. 320 с.
31. Хлатин С.А. Хозяйство в кедровых лесах. М.: Лесная промышленность, 1966. 212 с.
32. Скубач О.А. Два лика Алтая в литературе 1950–1960-х гг. // Образ Алтая в русской литературе XIX – XX веков. Антология: В 5 т. / под общей ред. А.И. Куляпина. Т.4. Барнаул: ООО "Издательский Дом "Барнаул", 2012. С. 5–24.
33. Ильтеев А.В., Кандаракова Е.П. Кедр – дерево жизни: записки алтайского охотника. Ч.1. Барнаул: б/и., 1998. 95 с.
34. Каташев М.С. Исторический опыт лесопромышленного освоения Горного Алтая в 1960–1980-е гг. и его экологические последствия: автореф. дисс. … к. ист. н. Абакан, 2007. 23 с.
35. Каинчин Дибаш. Живу и веру: Повести. Рассказы. Сказы. Горно-Алтайск: б/и, 2008. 172 с.
36. Каинчин Диваш. Его земля: Повести и рассказы / пер. с алт. М.: Современник. 1977. 272 с.
37. Белоусов А.Ф. Символика захолустья // Панорама русской культуры: Провинция и её локальные тексты / отв. ред. Л.О. Зайонц. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 457–481.
38. Города России: энциклопедия / гл. ред. Г.М. Лаппо. М.: Научн. изд-во "Большая Российская энциклопедия"; ТЕРРА-Книжный клуб, 1998. 559 с.
39. Арманд Д.Л. Нам и внукам. Изд. 2-е, доп. М.: Мысль, 1966. 254 с.
40. Бидерманн Ганс. Энциклопедия символов / пер. с нем. М.: Республика, 1996. 335 с.
41. Чивилихин В.А. Вспоминая Кедроград // В.Ф. Парфенов. Эксперимент в тайге. Кедроград и устойчивое развитие. М.: НИА-Природа, 2000. С. 97–100.
42. Дмитриев В.В. Сибирский кедр // Сибирский вестник. 1824. Ч. 4. С. 134–145.