Концепт «Хлеб» в дискурсе сибирского старожила
Содержание
Культурный статус концепта ХЛЕБ
Концепт ХЛЕБ, занимающий важное место в культуре многих народов, входит в число базовых культурных констант, репрезентирующих черты национальной ментальности. «Хлеб» – одно из центральных понятий русской материальной и духовной этнокультуры. Особенно ярко сущность национально-специфичных по своей природе концептов отражается в народно-речевой среде, являющейся первоосновой национальных языков.
Как и другие элементы концептосферы в традиционных сообществах, концепт ХЛЕБ имеет глубокие исторические корни. Он сформировался на раннем этапе развития нашей культуры в среде, где в экономике преобладал аграрный уклад, а в условиях прямой зависимости человека от природы остро стояла проблема выживания. В числе ментальных особенностей его представителей отмечают направленность зон актуального внимания на свою семью и хозяйство, сельские промыслы и природу; особую значимость фольклора и верований, принципиальную ориентированность на традицию, доминирование мифологического характера миропонимания [2]. Этапу существования таких сообществ соответствовало пралогическое (дологическое) мышление (по Л. Леви-Брюлю), которому свойственны комплексность, диффузность, конкретность и образность [6, с. 30].
Концепт ХЛЕБ как компонент концептосферы языковой личности сибирского старожила
Результаты анализа концепта ХЛЕБ в дискурсе сибирского старожила представлены на основе опубликованной статьи автора [3]. Материалом для анализа послужили тексты сибирской крестьянки Веры Прокофьевны Вершининой (1909–2004), отраженные в «Полном словаре диалектной языковой личности» [4]. и авторском архиве записей речи информанта (около 10 000 страниц), производившихся в условиях включения в языковое существование говорящего в течение 24 лет. Анализ бытового дискурса диалектоносительницы отражает основные особенности концепта ХЛЕБ, которые в сумме дают общую картину представлений о хлебе как культурно отмеченной единице коллективного сознания / знания (по С.Г. Воркачеву [1].) в дискурсе конкретного носителя народной культуры.
Представления о хлебе, соотносящиеся с обозначениями зерновых на корню
Эта смысловая область концепта реализуется в первую очередь через упоминаемые информантом наименования выращиваемых злаков. Чаще всего к ним относятся рожь, пшеница / пашени'ца, овёс, ячмень, реже – про'са «просо» и не являющаяся злаком горечу'ха / гречка «гречиха», поскольку из гречневой и просяной муки в прошлом тоже пекли хлеб и блины: Мы раньше тоже жали в войну, рожь жнём; Ячмень сеяли раньше. А теперь чё-то не стали сеять. Ну всё равно – пшеница, овёс – сеют; Хлеб сеяли. Пашени'цу, гречу'ху, овёс сеяли; Про'су жали, пашени'цу. Отмечено также устаревающее слово весно'вка, обозначающее яровую рожь или пшеницу: Ранней весной сеяли, и жнут рано. Она «весновка» называлась. У ей ма'ленько зёрнышко, под вид ржи. Ну и ростом она поменьше была. В лексиконе крестьянки имеются также низкочастотные названия культур, различающихся временем посева, – яровые и зимовы'е «озимые». Однако наиболее частотно обобщенное наименование хлеб или хлеба, в контекстных реализациях которой акцентируется то семантика «произрастающие зерновые» (Хлеба' растут, да; Запрягут пару лошадей и косят хлеб), то «срезанные злаки» (Так-то лито'вкой если косить, он будет рассыпаться хлеб-то везде это, колосья-то – а тут, как это грабка'ми – вроде как собира'т), то «зерно как посевной материал» (Хлеб сеяли) или «зерно как полученный урожай» (Хлеб сортируют; Он [тракторист] там хлеб получил – тонну ли сколько им, мельницу купили). В ряде контекстов наблюдается совмещение обозначения растущих зерновых и зерна нового урожая: А потом на зало'ге хлеб хороший родился на этих местах; Кто-то говорил, [нынче] хоро'ши вобшэ' хлеба. Объединяет эти смежные значения, очевидно, не всегда выраженная, но всегда подразумеваемая прагматическая задача труда хлебопашцев – получение нового высокого урожая.
Значимость момента созревания злаков маркируется образным диалектным словом хлебозо'р для обозначения ночных зарниц, по народным представлениям указывающих на место, где начинают колоситься хлеба (Хлебозор называли. Хлеб зо'рят, говорят), и паремией, в которой объединены примета и поговорка: Рожь на колос идёт кода', ячмень, ли овёс, ли эта, пшеница – «кукушка, гыт, подавилась».
Фрагменты дискурса отражают большой объем работ, направленных на выращивание хлеба (помного жали; по тысяче двести снопов навязывала); их длительность в период страды с восхода солнца до поздней ночи (Рано-рано ставали до' свету, рано, и начинали молотить; Конба'йн пойдёт хлеб косить, жать, убирать – только шум стоит. Ночью выйдешь на' берег – косят допоздна; Всю ночь и ходишь, и ходишь [таская пшеницу на сушилке]). Подчеркивается изнуряющая энергозатратность физического ручного труда (…всё руками – ой, как тяжело-то!), на смену которому поэтапно пришли сначала примитивные орудия, а потом механизмы. Осознание представителем традиционной народной культуры тяжести вложенного в выращивание хлеба труда, базирующееся на личном опыте индивида, указывает на тесную связь концептов ХЛЕБ и ТРУД.
Оценки растущих зерновых культур (и вызревающего в них зерна) носят исключительно прагматический характер: хорошим считается еще не убранный хлеб, который свидетельствует о высоком урожае: А передавали по радио, в Кожевниковой рожь ши'бко хоро'ша, траву, это, заливало, это одно место там, луга' – заливало водой. Антонимичные отрицательные оценки (*плохой хлеб / хлеба' и под.) не отмечены, констатируется только отсутствие урожая (Три года, гыт, не было хлеба) или его причины (А яровы' хлеба' выгорели уже. Выгорело, нечего, гыт, рашшытывать на хлеб; Стригу'н напал на траву да на хлеб. Состриг). Эстетические оценки злаковых растений отсутствуют. От урожая зерновых, составлявших основу аграрной культуры, во многом зависела жизнь крестьянской семьи. Выращивание хлеба как первоочередную жизненную необходимость отражает поговорка умирать собирайся, а рожь сей.
Связь народного славянского календаря и христианских праздников отражает паремия Рожь в землю, а лук из земли, соотносимая с Фроловым днем, до которого старались закончить посев озимых. Отголосками языческих верований можно считать архаизирующуюся лексему болу'дница (первоначально полу'дница – дух в женском облике, персонификация полдня как опасного для полевых работ времени суток [5, т. 4. c. 154] и бытовавший в сибирском селе еще в начале ХХ века обряд «оставления бороды» из несжатых колосьев на убранном поле. Такие элементы идиолектного дискурса демонстрируют связи концепта ХЛЕБ с концептом ТРАДИЦИЯ.
Представления о хлебе как о продукте питания
Еще более значимое место в сознании диалектоносителя занимают представления о хлебе как продукте питания.
В речи крестьянки отмечены единичные контексты, где слово хлеб в цепочке «зерновые на корню» – «созревающее в колосьях зерно» – «зерно как собранный урожай» – «вид / виды пищи из этого продукта» приобретает также контекстное значение «продукты переработки зерна как основа для изготовления пищи», промежуточное между двумя последними: Высушат [колоски], да в ступке истолкут, да кашу варят, с их. Ну это же хлеб, всё равно; Ну хлеб-то не ута'скывали [при пожаре]. Муку-то там не'кода было. С этой семантической составляющей представлений о хлебе соотносятся некоторые виды традиционных народных блюд, впоследствии устаревших. В их число входили заваруха «мучная каша, завариваемая на молоке или воде», а также кисели на основе зерновых продуктов. Очевидно, смысловой компонент «мука» следует отнести к периферии рассматриваемого концепта, тогда как в ядерную зону входит представление о хлебе как о готовом к употреблению изделии из муки. Для обозначения этого продукта используется прежде всего слово, совпадающее с именем концепта, реже – видовые обозначения выпечка, стряпаное и устаревший синоним па'па, которым называли хлеб дети.
Границы круга мучных изделий, относящихся к хлебу, нельзя считать четкими, как нечетки и границы областей «хлеб как растение» и «хлеб как пища» с переходными участками. Однако данные идиолекта позволяют сделать вывод, что у крестьянки под хлебом в качестве продукта питания подразумевается, как правило, вид несладкой выпечки из дрожжевого теста на основе пшеничной или ржаной муки. Такая выпечка, входящая в рацион крестьянской семьи, повседневно использовалась и в дополнение к другим блюдам, и как отдельный вид пищи. Пироги и пирожки как разновидность выпечки с начинкой, судя по контекстам, не считаются разновидностью хлеба: [А хлеб раньше резали или ломали?] Резали. На поминках пирожки ломали. [Только пирожки?] Ну, а хлеб-то там и не было. Батон – непривычная для деревенского жителя выпечка – также не воспринимается как собственно хлеб, уподобляясь ему по некоторым вкусовым качествам: [Как вам батон?] Ничё. Он как вроде бы постноватый такой. Как хлеб, под вид хлеба. Не относятся к хлебу и несладкие блюда из муки, приготовленные на сковороде с использованием масла, – лепёшки, оладьи / ола'дни, блины; иногда они используются как его заменители.
Разновидности хлеба в зависимости от вида муки ранее обозначались по типу зерновых (ржаной / аржано'й, пашени'чный / пшеничный) и имели также синонимичные им цветовые обозначения (из ржи – чёрный, из пшеницы – белый). При этом в сибирском селе выращивалась преимущественно рожь и наиболее типичным было повседневное потребление чёрного хлеба, хотя покупалась и пшеничная привозная мука: А изо всякой [муки стряпали]. Иржану' стряпали и пшени'шну стряпали. А белой-то не было муки.
Названия видов хлеба, созданные на основании вида злака, в настоящее время устарели. В повседневной речевой практике конца ХХ – начала ХХI в. для обозначения сортов хлеба информантом использовалась триада чёрный / серый / белый, в которой средний компонент является поздним образованием. Серым называется хлеб, произведенный из смеси ржаной и пшеничной муки и представляющий собой только заводскую выпечку: Кея от этот раз привозила, дала мне – бо'ле полбулки, такой... такой серый хлеб. Наши [о родне] были, подчисту'ю всё подмели. Чёрный, белый, серый – всякый пойдёт. Заметим, что наименования сортов хлебобулочной продукции, бытующие в областном центре, – «Бородинский», «Дарницкий» и пр., в лексиконе крестьянки отсутствуют, не отмечены они и в речи ее собеседников: в магазине села Вершинино продается просто «хлеб». Преобладающим продуктом в сельской среде стал белый хлеб.
Единичный продукт несладкой выпечки из муки, изготавливаемой в русской печи, обозначался словом булка. Он имел только округлую форму (А раньше кру'глы только булки [были]) и довольно значительный размер, поскольку хлеб выпекался на большую семью.
К устаревшим видам выпечки относятся упоминаемые крестьянкой калачи, отличавшиеся от булок формой, но не величиной: Мы калачи таки' стряпали – от таки', так закрутишь их да… хоро-оши, то'лсты таки'! калачи. К перешедшим в пассивный словарный запас названиям разновидностей хлеба можно отнести и слово поскрёбыш. Такой хлеб считался второсортным, поскольку он не обладал необходимой мягкостью: От есть поскрёбыши, как раньше называли – ква'шню выскребут, да поскрёбный калачик испекётся – раскусить нельзя! С появлением в продаже привозимого из города формового хлеба в употребление входит слово кирпич, но иногда он по-прежнему называется булкой независимо от формы: «Баба Вера, тебе хлеб надо?» Я говорю: «Нет, не надо. У меня ешо тот живой, говорю, кирпич, всё охота мяконький пои'сь»; Я говорю [односельчанину]: «Сколько хлеба берёте?» – «Пять, булок беру на' два дня».
В числе обозначений частей испеченного хлеба отмечены корка, мя'кош, ломоть, ломти'на, ломотик, кусок, кусочек. Отдельное наименование имеет особая разновидность разрезанного на части и высушенного хлеба – сухари, сухарики, значимая не столько как вид угощения к столу, сколько как способ сохранения черствеющей или недоеденной выпечки для последующего использования: Раньше-то на сухарях делали котлеты; Ну сухари были от – я сухари намочила да наелась [когда дома не было хлеба].
Контекстные связи слова хлеб при обозначении продукта питания отражают его качественные признаки, оцениваемые как нормативные или ненормативные. В первую очередь отмечается мягкость, характеризующая свежую выпечку, или твердость давно изготовленного продукта: А хлеб-то мягкый да хороший; А у меня хлеб-то есь, а мне чёрствый не гля'нется. Важно также такое качество, как пропечённость. Избыточная влажность получает отрицательную оценку: А это... Маруся брала [хлеб]... по тысяче бы'шно двести, с машины. Дак он как сырой, нехороший. Оценивается равномерность подъема хлебного мякиша, однородность консистенции, степень вязкости и пышности, ароматность булки: Испекла [соседка хлеб], она у ей как закал получился какой-то… Ну, она… нехоро'ша у ей получилась... Хлеб, выпечка; Хороший, гыт, [хлеб] по'рховка. Ну он… пышненькый; Хоро'ши, запаши'сты булки больши'.
Отрицательные оценки при этом нередко смягчаются: Дай мне кусочек какой там чёрственькый; Хлеб какой-то как сыроватый. В отдельных контекстах прагматическое оценивание внешнего вида булок (пышность, умеренная поджаристость) сочетается с эстетическим: Я но'нче поцеловала хлеб: ой! Как от подушка пухо'ва! Ой, какой размилый; Ну, все пекут [хлеб в плите], а я всё не могу насмелиться. Не гля'нется мне. Нет! Они [булки] бле'дны каки'-то – как па'ски [«куличи»] так сидят.
С хлебом для носителя народно-речевой культуры связаны не только оценки его свойств, но и осознание высокой ценности этого продукта. Наряду с собственно пищевой значимостью оно обусловлено вложенным в него трудом. Традиционная крестьянская культура предполагала не только выращивание зерновых культур, но и выпечку домашнего хлеба, входящую в обязанности хозяйки. Эта традиция была усвоена В.П. Вершининой от матери (Хлеб стряпали [в семье родителей] – то ка'жный день, то через день) и продолжена в собственной семье (Всё время пекла [хлеб]. Раньше пекли ка'жный… через день да цясто; Встанешь рано, хлеб состря'пашь…). С этим родом занятий ассоциативно связаны номинации действий с мукой, тестом и собственно булками при выпечке хлеба: сеять муку, заводить / ставить, подбивать / перебивать / перекатывать / выкатывать тесто, садить хлеб в печь и обобщенные обозначения стряпать, печь (А ты хлеб стря'пашь а'ли нет? Стря'пашь, не покупашь?; Всё время пекла [хлеб]).
Хотя в конце ХХ в. снабжение деревни из городских пекарен стало регулярным и доля покупных продуктов резко увеличилась, практика выпекания своего хлеба как более дешевого и более вкусного сохранилась среди многих пожилых жительниц села, в том числе ей следовала и изучаемая личность: И хлеб не покупаю, всё стряпала. Испеку да испеку. Так три, четыре булочки испеку. Таким образом, и в этом случае налицо связь концептов ХЛЕБ и ТРУД. Фразеологизм калачики вися'тся (где-либо) иронически комментирует ирреальный образ благополучной жизни в достатке при отсутствии трудовых усилий: Он не рабо'тат нигде, хочет в город, а в городе калачики вися'тся. Там работать надо, а он работать не любит.
Восприятие хлеба как ценностно маркированного объекта отражают и поступки языковой личности, и ее речевая практика. С заплесневевшей булкой она поступает так, как может поступить только крестьянка: Я говорю: «Да у меня всё время хлеб есь. Я чё, без хлеба сижу? От сеча'с ишь, булку выкинула. Запле'сневел на днях прямо, открыла – он зелёный-зелёный весь! Я в карто'шки поло'жила [в подпол]. Мыши ли кто ли там съедят».
Ценностные коннотации слова хлеб отражают формы хлебец, хлебушко, булочка, сухарик / сухарёк, ломотик, кусочек, нередко встречающиеся в речи диалектоносительницы. Оценочное содержание концепта поддерживается в народной культуре как прецедентными текстами (известной поговоркой хлеб всему голова, с детства заученной молитвой «Отче наш» с обращенной к Господу просьбой хлеб... даждь нам днесь, усвоенной из рассказа матери легендой, в которой Бог наказал людей вызвавшим голод неурожаем за неуважение к хлебу), так и исторической памятью, вобравшей в себя коллективный опыт предшествующих поколений и личный жизненный опыт крестьянки, многое пережившей вместе с народом своей страны (воспоминания о неурожайном годе, когда отец сжал еще зелёную рожь; опухших от голода детях раскулаченных ссыльных; тайком собиравших на колхозном поле колоски односельчанах; распределении хлеба по карточкам в городе во время Великой Отечественной войны…). Всё это вместе взятое сформировало в сознании диалектной языковой личности устойчивые связи концептов ХЛЕБ и ЖИЗНЬ, практически уравнивая их как высшие ценности.
Обрядовый слой этой составляющей концепта сужен. В сознании носителя диалекта сохранилась некоторая связь хлеба как пищи с религиозными установками (в большей степени христианскими, хотя обряд колядования является в своей основе языческим, но приуроченным к Рождеству): Хлеба тоже не ели в тот день, в сочельник, раньше, ста'ры-то люди; «Рожество' славим Христе' боже наш» – просла'вют его, пропоют – «Ну, хозяин с хозяюшкой, если нету денег полтины, то дайте хлеба ломти'ну» [говорили ряженые на святки]. Следы славянской народной обрядности у носителя традиционного сибирского говора находятся на грани исчезновения. Единственное свидетельство использования в прошлом хлеба в функции оберега, оставшееся в памяти информанта, – о выбрасывании еще в начале ХХ в. печной утвари во двор для защиты от приближающейся грозы: [Как отгоняли грозу, град?] О'споди! Клюку убра'сывали, кого ешо тут-ка… <…> На улицу.
Представления о хлебе как отвлеченной сущности
Обобщенные смыслы, имеющиеся у слова хлеб в литературном языке, в дискурсе исследуемой личности представлены слабо. Отмеченное в ее речи выражение не пропускать крошки хлеба «не есть ничего» подразумевает обозначение пищи вообще: С той субботы ничё не ел [больной]. Даже хлеба крошки не пропускал никакой. Еще более абстрактные значения «что-либо нужное» или «самое необходимое» прочитываются в поговорках на людей калач купить «трудно купить что-л. не для себя, рискуешь не угодить с покупкой» и у хлеба, да без хлеба «что-л. находится рядом, но невозможно его взять, использовать, съесть». Как можно видеть, смысловые области рассматриваемого концепта явно отражают конкретность мировосприятия действительности диалектоносителем.
Выводы
Итак, концепт ХЛЕБ можно отнести к числу культурных констант традиционной народно-речевой культуры, сохраняющих свои базовые признаки и в то же время подвергающихся постепенной трансформации в современных условиях. Его анализ как значимой составляющей концептосферы диалектной языковой личности позволяет сделать следующие выводы.
- Вербализация концепта ХЛЕБ в дискурсе сибирской крестьянки представлена прежде всего многозначным именем рассматриваемого концепта, немногочисленными производными от него, а также обозначениями разновидностей зерновых и выпекаемой продукции, действий, направленных на его выращивание и выпекание, их нормативных качеств и оценок.
- В сознании сибирского старожила хлеб осмысляется как «злаковое растение» и как «продукт питания»; между этими смыслами существуют переходные зоны, связанные с обозначением зерна в колосьях, собранного зерна, смолотой из него муки, некоторых смежных с хлебом видов выпечных изделий. Речевая синкретичность многих значений и слабая развитость абстрактных смыслов позволяет говорить о сохранении у диалектоносителя черт пралогического сознания.
- Содержание концепта ХЛЕБ отличается высокой ценностной значимостью, чему способствуют его включенность в личную сферу говорящего, а также тесные связи с концептами ТРУД и ЖИЗНЬ, входящими в ядерную зону концептосферы.
- Представления о хлебе у носителя архаического типа говора формируются и поддерживаются не только в бытовой сфере дискурса, но и через усвоение прецедентных паремийных и мифологических текстов, трансляцию обычаев, обрядов и верований. Обрядовый слой концепта ХЛЕБ, таким образом, связан с концептом ТРАДИЦИЯ как основой народно-речевой культуры.
Е.В. Иванцова
Литература и источники
- Воркачев С.Г. Концепт счастья: понятийный и образный компоненты // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2001. Т. 60, № 6. С. 47–58.
- Гольдин В.Е. Доминанты традиционной сельской культуры речевого общения // Аванесовский сборник. М., 2002. С. 58–64.
- Иванцова Е.В. Концепт ХЛЕБ в дискурсе диалектной языковой личности // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2018. № 56. С. 47–64.
- Полный словарь диалектной языковой личности / под ред. Е.В. Иванцовой. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2006–2012. Т. 1–4.
- Славянские древности: Этнолингвистический словарь / Под общей ред. Н.И. Толстого. М.: Международные отношения, 1995–2012. Т. 1–5.
- Фрейденберг О.М. Наука о первобытном мышлении // Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. С. 29–31.
