Первый романист-сибиряк. Очерк жизни и творчества И.А. Кущевского
Содержание
И.А. Кущевский – писатель трагической судьбы
Ивана Афанасьевича Кущевского по праву можно назвать одной из самых заметных фигур в сибирской литературе XIX в. К сожалению, до сих пор он по-настоящему не оценен и не изучен. Поcле выхода в некрасовских «Отечественных записках» (1871, № 1-4) его романа «Николай Негорев, или Благополучный россиянин» казалось, в литературу пришел новый талант, который займет одно из почетных мест на литературном небосклоне. Но этому не суждено было сбыться, в полную меру дарование Кущевского так и не раскрылось, и причина здесь не только в ранней смерти писателя (он ушел из жизни в возрасте 29 лет). Его судьба, как он сам писал в набросках своей автобиографии, типичная судьба разночинца, писателя-поденщика, которому пришлось пройти через самое дно жизни в поисках заработка на кусок хлеба. Не случайно за ним закрепилась формула – «писатель-пролетарий», и его биографию сравнивают с биографией М. Горького [1 с. 3] . Чрезвычайно скупы сохранившиеся сведения о жизни писателя. Его архив не сохранился, за исключением отдельных разрозненных материалов в других архивах, причиной этому бездомная, бесприютная жизнь Кущевского, которую можно реконструировать, читая его «Маленькие рассказы». Правда, исследователю М.В. Зайцевой удалось обнаружить в отделе рукописей Пушкинского дома около 50 писем Кущевского, а в ЦГИА его следственное дело. Некоторые факты из биографии писателя можно также почерпнуть из некрологов, которые вышли сразу же после его смерти 12 августа 1876 г.
Ранние годы
Родился будущий писатель в городе Ачинске Енисейской губернии в 1847 г. (точная дата рождения не установлена) в семье обедневшего дворянина, титулярного советника. С семи лет он остался без семьи. Учился сначала в Барнаульском горном училище, а в 1859 г. был зачислен по просьбе дяди казенным пансионером Томской гимназии. Гимназического курса, как и его герой Оверин, Кущевский не закончил и летом 1864 г. с караваном золотодобытчиков отправился в Петербург поступать в университет. Так вскоре и началась пролетарская жизнь начинающего писателя, которого повела в столицу не только жажда знаний, но и желание литературной славы.
Литературными университетами писателя стали самые разнообразные профессии, которые ему пришлось осваивать, борясь за свое выживание: работал молотобойцем, кочегаром, матросом, грузчиком, продавцом. Даже потом, став уже профессиональным журналистом, Кущевский никак не мог выбиться из нужды, так как получал по 2-3 копейки «без верной надежды на печатание той или иной статьи, при произволе цензуры, эксплуатации редакторов» [2] . Поэтому вынужден был подрабатывать тяжелым физическим трудом, который во многом и подорвал его незаурядную физическую силу.
В архиве Пушкинского дома сохранились письма Кущевского к издателю «Отечественных записок», из которых мы узнаем, в какой страшной временами нужде находился писатель. В нескольких письмах (от 24 апреля, 17 сентября, 4 октября 1872 г.) Кущевский обращается к Н.А. Некрасову с настоятельной просьбой о кредите под его новый роман «На службе отечеству». Роман писался с трудом, отчасти причиной этому была и болезнь Кущевского, на которую он постоянно жалуется. Писатель, как это видно из писем, сильно был неудовлетворен написанным, просил оттянуть сроки сдачи своего романа в редакцию журнала. Некрасов ссужал Кущевского деньгами, но кредиты были мизерные (25–50 рублей), что не давало автору создаваемого романа выбиться из нужды. Невыполнение условий договора о сроках подачи романа стало раздражать издателя, и он начал подозревать Кущевского в том, что тот его обманывает, что предполагаемого романа не существует на самом деле.
О драматической ситуации в судьбе Кущевского свидетельствует его письмо от 4 октября 1872 г. Письмо приводим с некоторыми купюрами и соблюдением авторского правописания.
«Милостивый Государь, Николай Алексеевич! Ваше заявление при недавнем свидании, о том что Вы ссудили меня деньгами – не как писателя, в ожидании его трудов, а просто, как бедного человека – дает мне надежду, что Вы <без> всякой печали узнаете, что романа, существование которого заподозрил Михаил Евграфович Салтыков, романа, над которым я трудился два с половиной года и провел над ним много бессонных ночей – не существует для Вас. Бедный, облагодетельствованный и униженный Вами человек должен <...> пройти для задушевного труда, немедленно воротившись от Вас.
Пусть будет прав Михаил Евграфович Салтыков: романа не существует. Да если бы и был представлен в редакцию «Отечественных Записок», я очень хорошо понимаю, что я не мог бы рассчитывать у Вас при помощи этого моего труда. Приговор Михаила Евграфовича уже заранее <неразборч.>. Забравши у Вас деньги, отдать мою работу в другой журнал – очень бы походило бы на подлость. <...> Уличенный и раздраженный, я сжег ее <работу>, и в этом не раскаиваюсь.
Я убедился в самом деле, что у меня самое простое боборыканье, переливаемое из пустого в порожнее, для которого я имел наивность пожертвовать два года...
Как Вы посмотрите на меня: – как на негодяя, обманувшего Вас, или как на глупого бесхарактерного человека, мне это все равно.
Я глубоко сознаю, что я очень виноват перед Вами, забрав у Вас столько денег <Кущевский был должен Некрасову около 400 рублей.>, словно не могу отдать тотчас же, по востребованию. У меня есть в Сибири маленькая землишка, за нее дадут рублей четыреста <...»> [3] .
Из письма видно, в каком состоянии оно было написано: здесь и уязвленная гордость, и обида, и вынужденное унижение, и мазохизм – все перемешалось. Некрасов не проявил в этой ситуации достаточно терпения и гуманности, и Кущевский надолго был выброшен из большой литературы, перебиваясь литературной поденщиной. Как пишет в этой связи Н.М. Ядринцев: «Кущевский, разойдясь с авторитетными представителями новой прессы, не мог найти уже сочувствия. Конец его был понятен» [4] . И только перед самой смертью писателя его литературные очерки «Не столь отдаленные места Сибири» вновь появились на страницах «Отечественных записок».
Литературное творчество И.А. Кущевского
«Николай Негорев, или Благополучный россиянин»
Первые произведения Кущевского – очерки, наброски, рассказы – напоминали во многом произведения шестидесятников демократического лагеря и рассказывали о жизни петербургских обитателей трущоб, мелких чиновников, начинающих литераторов, наивных мечтателей, которые приехали в Петербург в надежде разбогатеть, выбиться в люди. Литературную известность Ивану Кущевскому принес его роман «Николай Негорев, или Благополучный россиянин». В дореволюционной критике о нем писали П.Н. Ткачев, A.M. Скабичевский, Н. К. Михайловский. Самую лестную характеристику дал ему В. Горленко, который отмечал, что «Николай Негорев, или Благополучный россиянин» <...> по силе и проявлению в нем художественного дарования имеет право занять лучшее место наряду с лучшими созданиями нашей литературы» [5, с. 263, 265] . А.Г. Горнфельд, исследуя восприятие романа читателями и критиками, сообщал, что некоторые из них предвидели в нем «грядущего Диккенса». Главное его достоинство видели критики в верном изображении писателем эпохи: «... нигде ни прежде, ни после не было так блестяще и ярко изображено общественное пробуждение конца 50-х и начала 60-х гг. Будущий историк русского общественного развития обратится к этому роману, как к блестящей иллюстрации той эпохи» [5, с. 264] . Отзыв М.К. Цебриковой был более сдержанным. Убежденная шестидесятница, участник женского движения, сравнивала роман Кущевского с хорошей фотографией, как бы видя в нем так называемый «даггеротипный» принцип изображения жизни, свойственный еще писателям натуральной школы, что, конечно, было не совсем справедливо, особенно к его первым частям [6] .
В советском литературоведении роман Кущевского, не без влияния первых откликов о нем, обозначали как роман о «новых людях», сближая его с романом Н.Г. Чернышевского «Что делать?», а его жанр определяли как социально-психологический [7, с. 76–79] . При этом роман как самобытное явление практически не прочитывался, а рассматривался лишь в контексте демократической беллетристики - повестей Н.Ф. Бажина «Степан Рулев», В.А. Слепцова «Трудное время», романов Н.А. Благовещенского «Перед рассветом», А.Г. Шеллера-Михайлова «Гнилые болота», И.В. Федорова-Омулевского «Шаг за шагом», Д.Л. Мордовцева «Знамение времени». Основное внимание исследователей уделялось главным образом идеологическим проблемам, противопоставлению образов революционеров Сергея Оверина и Андрея Негорева (положительным героям) «благополучному россиянину» Николаю Негореву (отрицательному герою). Конечно, подобный подход грешит упрощенностью, схематизмом. Критики обратили больше внимание на самые слабые стороны романа: изображение участия героев в революционных волнениях. Здесь автор как раз не ушел от принятых в демократической беллетристике литературных схем, даже в сцену описания гражданской казни Сергея Оверина ввел факт из биографии Чернышевского: герой стоит у позорного столба, а кто-то из толпы бросает ему под ноги букетик цветов.
Вместе с тем он не окружает своего героя ореолом святого, а изображает его с порядочной долей иронии. Чего стоит, например, описание «дружбы» Оверина с пьяницей-сапожником. Герой отдает все свои деньги сапожнику на выпивку, радуясь своему сближению с человеком из народа, а когда деньги заканчиваются, обнаглевший сапожник пропивает его фрак. Без денег «дружба» стала охлаждаться и вскоре сошла на нет. Не менее смешон и другой эпизод: в романтической сцене свидания с девушкой, влюбленной в него и жаждущей его поцелуя, его признания, Оверин, погруженный в свои мысли, говорит не о любви, а о вычислениях Леверы, которые позволили открыть новую планету солнечной системы - Нептун. При явной симпатии к Оверину автор вместе с тем показывает его чудаком. Как справедливо заметил М.Т. Пинаев, «особенные люди», наподобие Рахметова, в 70-е гг. уже выглядели Дон-Кихотами [8, с. 109] .
Более всего удались автору первые части романа, которые позволяют его сблизить с романом воспитания. Не случайно поэтому упоминание на первых страницах имени французской писательницы-моралистки С.Ф. Жанлис. Здесь уже отсутствуют жесткие схемы, а есть прекрасный мир детства, отрочества, юности. В центре авторского внимания изображение становления его героев, которые складываются как личности под влиянием семьи, воспитателей, окружения, исторических событий времени. Наблюдение над текстом романа позволяет увидеть в нем много общего с хрониками С.Т. Аксакова – «Семейной хроникой» и «Детскими годами Багрова-внука», очень популярными в период обучения Кущевского в Томской гимназии. Как и для С.Т. Аксакова, так и для И.А. Кущевского формирование человека определяется не столько средой, сколько нравственными, духовными установками и потребностями растущей личности. Писатель отвергает изначальный детерминизм человека, никто не может с уверенностью сказать, какая судьба ожидает того или иного ребенка.
Роман написан от лица Николая Негорева, но это не совсем автобиографические записки, как определяет его жанр М.К. Цебрикова. Форма автобиографических записок появляется в конце романа, когда автор уже показал своего героя законченным карьеристом и преуспевающим мещанином. Первые же его части больше напоминают психологические повести, хотя повествование ведется от лица Негорева, но автор то и дело дает о себе знать тонкими наблюдениями над людьми, средой, описанием детской психологии. Так происходит, как в толстовском «Детстве», сближение автора, взрослого человека с ребенком. Самые замечательные страницы в романе – это описание обучения героя в гимназии и его жизни в гимназическом пансионе. Хотя в романе и не говорится, о какой гимназии идет речь, но в статье Г.Н. Потанина имеются убедительные доказательства, что действие происходит именно в Томской, где учился автор романа [9, с. 128] .
Конечно, автору не стоило особого труда назвать город, где происходят события, но это объясняется тем, что Кущевский изначально ощущал себя писателем всероссийского масштаба, стремился, не зацикливаясь на этнографическом материале, изображать типичные явления российской жизни. Вместе с тем атмосфера жизни Томска, Томской гимназии здесь передана удивительно. Кущевский, по мнению Г.Н. Потанина, художественно воспроизводит подлинные события в гимназии, ее учителей, учащихся, нравы, царящие в ней. Основной метод изображения - гоголевский «смех сквозь слезы». Перед глазами читателя предстают грубые, неотесанные, малообразованные учителя, издевающиеся над своими воспитанниками.
Такие «жрецы» образования не столько просвещали, сколько оглупляли детей. И многие воспитанники были под стать своим учителям. В пансионе царила страшная «дедовщина». Старшие пили, курили, играли в карты. Один гимназист «разбил полицейский разъезд, другой украл ризу с образа, третий поджег гимназию» [10, с. 58] .
В начале 60-х гг. растет самосознание русских людей, происходят перемены в общественной жизни. Солдатчина в гимназии стала ослабевать, прежние учителя отправлены в отставку, новые не просто учат, а стараются развить творческие способности у своих воспитанников. В этом смысле очень яркой выглядит фигура учителя словесности Ивана Ивановича, который приучил гимназистов к чтению, познакомил их с классикой, Белинским. В складчину дети выписывают научные и литературные журналы, бурно обсуждают новые книги. Событием в гимназии стал выпуск литературного журнала. Описывая эти положительные сдвиги в гимназии, автор убедительно показывает, почему именно Томская гимназия дала целую плеяду выдающихся людей, ученых, общественных деятелей, блестяще одаренных литераторов Н.М. Ядринцева, Н.И. Наумова, самого автора романа. Именно об этой замечательной роли Томской гимназии писал Н.М. Ядринцев в своем некрологе о Кущевском: «Томская гимназия жила в это время литературной традицией и способствовала воспитанию не одного писателя. В 60-е гг. при пансионе гимназии организованы были литературные вечера, где читались лучшие произведения. Затевалась гимназическая газета. На этих вечерах уже выдавался Кущевский своим литературным талантом» [4] .
В центре авторского внимания оказались также проблемы женской эмансипации. И это неудивительно, так как она стала массовым движением 60-х гг. В этом плане очень интересен трагический образ Софьи Васильевны, которая всем своим поведением будет отстаивать право на личный выбор в жизни, на счастье. Именно она скажет слова, которые так созвучны мыслям и Веры Павловны Чернышевского, и Ларисы Островского: «Как это ужасно быть вещью, телом, которое может нравиться другим и возбуждать у людей желание приобретать тебя! Скверно быть женщиной!» [11, с. 256] .
«Маленькие рассказы, очерки, картинки и мелкие наброски» и другие произведения
После выхода своего романа Кущевский, казалось, на короткое время выбился из нужды (роман, кроме публикации в «Отечественных записках» вышел в 1872 г. отдельным изданием), стал энергично сотрудничать в журналах «Будильник», «Дело», газетах «Сын Отечества», «Новости». Расширился круг его друзей и приятелей. Он на какое-то время сдружился с Глебом Успенским, Василием Курочкиным. В 1875 г. вышла его вторая книга «Маленькие рассказы, очерки, картинки и мелкие наброски». В них он просто и правдиво без всяких художественных изысков, немного лирично, немного иронично, изображал нравы и типы петербургской голытьбы и своих сородичей – сибиряков. В отзыве на эту книгу В. Горленко отмечал жизненность сюжетов рассказов писателя, чувство меры и авторскую сдержанность, необычайную густоту, насыщенность событиями, что давало ему основание заключить, что многие рассказы могли бы дать материала с избытком на целый роман [5, с. 269] .
В 1872 г. писатель, как уже отмечалось, работает над следующим своим романом «На службе отечеству», главы из которого он печатает в газете «Новости» (7, 9, 13 августа). В это время Кущевский много работает в жанре фельетона. На протяжении 1874-1875 гг. его феьетоны были украшением в «Новостях», «Народном Голосе», «Петербургском листке». В «Петербургском дневнике Настасьи Петровны Коробочки» и «Петербургском дневнике послужилого дворянина Ноздрева» писатель остроумно издевается над буржуазными дельцами, прощелыгами, коммерсантами.
Очерки И.А. Кущевского. Образ г. Томска
Особого внимания заслуживают очерки Кущевского «Не столь отдаленные места Сибири», опубликованные в «Отечественных записках» 1876 г. под псевдонимом Хайдаков [11, с. 1–50] . В этих очерках представлены яркие картины жизни Сибири в период ее «покорения», разворовывания ее богатств дельцами и авантюристами. Написаны очерки от лица ссыльного, который с партией заключенных направляется сначала в Томский острог, а затем на поселение. Хотя сам Кущевский – сибиряк, повествование он ведет от лица жителя Центральной России, что дает возможность постоянно проводить параллели, сравнивать сибирскую природу, быт, нравы, обычаи, жизнь в целом с аналогичным российским рядом.
В книге очерков создан хронотоп Томска 60-х гг. XIX в: города купцов и ремесленников, ссыльных, добытчиков золота и его скупщиков в период томской «золотой лихорадки». Сюжет очерков организован в соответствии с этапами жизненного пути ссыльного - от его прибытия на томскую пристань до отъезда с «золотым караваном» из Барнаула в Россию. В них достаточно точно указаны топонимы города, связанные с движением партии заключенных: «главная улица» (теперь Ленина), Ушайка, деревянный мост Батенькова, городской сад, острог или Тюремный замок (его нынешний адрес – ул. Аркадия Иванова, 4).
Так, уже в первом очерке «Мой приезд и первые впечатления» автор органично соединяет описание городских районов с бытовыми сценками: «...сердобольные граждане и гражданки подходили к кандальникам и оделяли их грошами и шаньгами» [11, с. 2] . Заключенные воспринимают Томск как один из красивейших городов России:
«– Вот-те и не мшоная Сибирь!.. Смотри, и у нас в Россее таких городов-то мало, право!.. Город хоть куда! – рассуждал какой-то ярославец [11, с. 3]. (Не мшоная – холодная, не покрытая мхом. Не утыканное мхом строение – холодно. Сибирский холод именно и дал повод сравнивать Сибирь с немшоным домом, т.е. холодным. Примечание Кущевского). Общее впечатление ссыльных о Томске вполне оптимистично, потому что «ловкому человеку и в Сибири можно найти счастье» [11, с. 2] .
В своих очерках Кущевский постоянно стремится совмещать два уровня: один – личностно-индивидуальный (повествование о судьбе конкретных героев очерков, а также о впечатлениях и рассуждениях самого рассказчика) и обобщенно-типичный: отдельные примеры, зарисовки быта, нравов, характеров возносятся на уровень общесибирский. В этом плане показателен рассказ автора о том, как арестанты менялись именами и тем самым судьбами. Примечателен очерк жизни одного из ссыльных, который был осужден за бродяжничество.
В следующих трех очерках Томск предстает как место поселения ссыльных, которых либо «раздавали» хозяевам в услужение еще в остроге, либо они сами, как рассказчик, снимали квартиру в городе и устраивались на работу. Сцена раздачи ссыльных хозяевам является одной из самых живописных в книге очерков. Всех ссыльных собирали на обширном острожном дворе, куда приходили томские ремесленники, купцы и начинали набирать себе в работники людей необходимой профессии. Агенты умело расхваливали свое «производство»: по внешнему виду ссыльных, а также в словесной перепалке с желающими наняться к ним на работу они достаточно точно определяли их личностные и профессиональные качества.
Наблюдения Кущевского над судьбами поселенцев, которые со временем нашли в Сибири свое новое отечество, позволяют ему сделать вывод, что из них «всегда большею частью вырабатываются хорошие труженики» благодаря «лучшим экономическим условиям сибирского быта» [11, с. 20] . Даже отпетые преступники, по мысли автора, не испытывают в Сибири, в отличие от России, нужды воровать и мошенничать. Желающий хорошо трудиться через несколько лет может обзавестись своим домом и даже своим делом. Поэтому многие поселенцы неплохо устраиваются в Сибири: женятся, обретают новое отечество, которое вскоре начинают любить благодаря его огромным просторам, богатой природе, дешевой до баснословности жизни.
Кущевский представляет Сибирь своеобразной колбой, в которой перемешиваются, притираются друг к другу множество этносов, усваивая при этом «новые обычаи и нравы и в то же время сами вносят в общество новые небывалые привычки и свойства» [11, с. 20] . На протяжении всей книги автор отмечает как общие свойства сибиряков, так и черты характера, свойственные отдельным народам, составляющим этот сверхэтнос. Став сибиряками, представители ряда народов сохраняли отличительные черты своего этноса. В связи с этим Кущевский приводит свое наблюдение за украинцем Степаном, который в Томске на поселении жил уже около двадцати лет. Обычно он производил впечатление молчаливого и угрюмого человека, но когда кто-либо упоминал его родину, он словно пробуждался ото сна: «каждое его слово дышало страстной любовью к родине. Чаще всего он вспоминал украинские весенние ночи. Природу он рисовал, как поэт! Бывало, слушаешь Степана, и не веришь, что это – какой-то водовоз, заброшенный в Сибирь из далекой Малороссии» [11, с. 21].
В своей книге Кущевский стремится создать убедительный художественный тип сибирского мужика. И делает он это путем его сопоставления с русским крестьянином, который, по его мнению, проигрывает сибиряку и по устройству дома, и по внешнему виду («В Сибири мужик как-то выглядит больше и сановитее» [11, с. 30] ). Примечателен сибиряк как в умственном, так и в нравственном отношении. «Он ни перед кем не ежится, не подличает, он никогда не робок. Он смело говорит резон и дело, не преклоняясь перед авторитетом всякой чернильной души» [11, с. 30]. Отличительная черта сибиряка – его гостеприимство и доброта. Он угощает всякого, кто войдет к нему в дом. У него много земли и леса, и он часто оставляет сено на поле и дрова в лесу для всех, кто в них нуждается.
По всей книге очерков рассыпаны замечания автора о сибиряках: об их отношении к работе, хлебосольстве, еде. Нередко они представляют собой обширные этнографические сведения, как, например, о сибирских пельменях, любимом кушанье коренных жителей.
Излюбленная тема очерков – восприятие Сибири самими сибиряками, которую они всегда противопоставляют России и настойчиво советуют поселенцам не возвращаться назад. В их представлении Сибирь является благодатным краем для свободной жизни, где люди еще не растратили человеческих чувств и готовы бескорыстно оказать услугу нуждающимся, как это делает Иван Михайлович, который помогает рассказчику выехать в Россию с караваном золота. «Хвастая о своей драгоценной Сибири» [11, с. 24], Иван Михайлович пытается убедить собеседника остаться в Сибири, где, по его мнению, можно «блестящим образом устроиться». И в качестве доказательства он приводит несколько примеров из жизни томских миллионеров, которые накопили баснословные богатства на разработке золота. Особенно интересен рассказ о сибирском Крезе, купце Горохове, известном по всей России благодаря своему сказочному, фантастическому саду, удостоенному изображения на некоторых фаянсовых изделиях с надписью: «Сад Горохова в Томске».
Практически все авторские наблюдения являют собой апологию Сибири, и он этого не скрывает: «Там, в Сибири - простор, богатая природа, изобилие полное во всем...» [11, с. 50]. Но к его чувству гордости за этот край примешивается горечь оттого, что «тяжелый произвол мелкой чиновной администрации и кулачества не дают вполне подняться и окрепнуть народу, который носит в себе задатки для будущего развития» [11, с. 50] . Вот почему в очерках немало страниц посвящено «деятельности» «чернильного племени», всем этим «ташкентцам» и «бубновым валетам», героям едкой сатиры Салтыкова-Щедрина, часто встречаемых в Сибири.
Сибирский народ, считает автор, не может без ругательства говорить о «российских чиновниках». Само слово «российский» сделалось бранным словом. «Тон этого слова: российский, на устах мужика, всегда дышит ненавистью, отвращением, глубоким негодованием и величайшим презрением, точно сами колонизаторы Сибири пришли не из России, точно они сами никогда не были российскими и не имеют с ними ничего общего» [11, с. 21] .
Заканчивает Кущевский свои очерки с верой в большое будущее края: «Недалеко то время, когда рельсовый путь протянется через всю Сибирь и привлечет в эту всеми забытую страну лучшие силы и умы. Сибирь страна еще неизвестная» [11, с. 50] . Но авторский оптимизм заглушает горькое резюме: «Мелкое чиновничество, приезжающее из России для наживы, убивает в народе способность к дальнейшему развитию своих экономических сил» [11, с. 50] .
Самостоятельную линию сюжета составляет в очерках Кущевского история сибирского золота: рассказ о его разведке, добыче, незаконной скупке, сдаче в казенный сплав в Барнауле и, наконец, его переправке «золотым караваном» в Петербург. Кущевский, наконец, нашел свою тему, тему Сибири, которая мощно зазвучала в его творчестве, но ранняя смерть не позволила писателю развить ее по-настоящему. Вместе с тем, автор «Негорева», «Маленьких рассказов, очерков, картинок и мелких набросков», «Не столь отдаленных мест Сибири» оставил заметный след в истории русской литературы.
В.А. Доманский
Литература
- Якушин Н.И. Писатель-пролетарий // И.А. Кущевский. Николай Негорев. Роман и маленькие рассказы. М., 1984.
- Государственная публичная библиотека, Ф. 438, №16, л.241.
- ИРЛИ. Ф 203, № 78 (арх. Н.А. Некрасова).
- И.Я. (Ядринцев Н.М.). И.А. Кущевский // Сибирь, 1876, № 40. С. 7.
- Горленко В. Писатель-пролетарий // Московское обозрение. 1877. 1 № 41.
- Отечественные записки, 1873. № 11. С. 11.
- Пруцков Н.И. Роман о новых людях // История русского романа. М,. Л.: Наука, 1964.
- История русской литературы. В четырех томах. Т. 3. Л.: Наука, 1982.
- Потанин Г.Н. Юные годы Н.И. Наумова // Литературное наследство Сибири. Т. 7. С. 128. Новосибирск, 1986.
- Кущевский И.А. Николай Негорев. М., 1984.
- Хайдаков (Кущевский И.А.). Не столь отдаленные места Сибири// Отечественные записки, 1876. Т.221. №7 (Современное обозрение).
