Томск в жизни Н. И. Наумова: эскизы без теней

«Перед отъездом из Сибири в Петербург в 1869 г. мне привелось месяца три прожить в городе Томске, с которым связаны все дорогие для меня воспоминания детства и юности. Благодаря этим воспоминаниям и самый город - всегда был для меня чем-то родным, чем-то до того близким мне, что каждый раз, подъезжая к нему, я невольно испытывал учащенное сердцебиение. Покидая в этот раз Сибирь, я <…> предчувствовал, что покидаю ее навсегда. Неприветна наша родина для искренне любящих сынов ее, осужденных бежать из нее на чужбину, отряхая прах с своих ног...» [1, с. 88].

Н.И. Наумов

«Конфликт писателя с Сибирью

Известный сибирский писатель-народник Николай Иванович Наумов (1838–1901) связан с Томском особыми узами: это его родной город. Во многом именно Томск с его своеобразным лицом и колоритом сибирского города середины прошлого века сформировал Николая Наумова, определил ведущие черты его характера и обусловил сущность его литературного творчества. Здесь прошли его детские и юношеские годы, всегда столь значимые для становления личности; здесь он оставит своих близких; и в его бесконечных, многолетних, часто мучительных скитаниях по России и Сибири неизменным окажется только одно: постоянное возвращение в Томск. В 1880-х годах именно сюда приедет уже больной, стареющий, давно переживший свою литературную славу писатель и здесь наконец найдет то тихое пристанище, которого ему иего семье так не хватало всю жизнь. В Томске Наумов проведет последние четырнадцать лет и здесь же скончается в 1901 году. Но не стоит делать вид, что отношения писателя с Томском были однозначно светлы и идилличны. Процесс взаимодействия этого талантливого человека с атмосферой старинного сибирского города, которая сформировала его, но которую он быстро и с очевидностью перерос, был по сути своей драматичен.

«Вот и положение теперь я занимаю завидное, <...> не терплю нужды, < ...> а все нет того, чем красна жизнь. Душа-то терпит страшный голод,» – пишет Наумов в 1894 году из Томска своему другу А. М. Скабичевскому, известному петербургскому журналисту, критику, историку русской литературы. «Судьба <...> присудила мне замуроваться в холодной, эгоистичной Сибири» [5, 29, 24], – с горечью жалуется человек, не только рожденный в этой стране, но вошедший в историю русской литературы именно как ее глубокий знаток, более того, вообще как родоначальник оригинальной сибирской прозы. «Рассказами Наумова начинается сибирская беллетристика, и мы горячо приветствуем это начало. Твердо надеемся, что <...> в среде его земляков найдутся продолжатели дела, которому он положил начало» [8, с. 236–237], – вот как оценивает вклад Наумова в развитие Сибири Г. Н. Потанин.

А вот как интерпретирует свою сибирскую культурную ситуацию сам писатель: «Жить в глуши и писать очень трудно. Отсталость свою я чувствую во всем» Сибирские огни. – 1969. – № 3. – С. 156.

Областничество Н.И. Наумова

Томская мужская гимназия, начало XX в.

Конфликт «сибирского писателя» Наумова – с Сибирью, томича Николая Ивановича Наумова – с Томском... Неожиданным, странным это может показаться только на первый взгляд. В духовной драме Наумова, как в капле воды, отразилась судьба всего поколения, к которому он принадлежал,– поколения сибиряков 1860-х годов. В культурной жизни Сибири это поколение выполнило уникальную, ни с чем не сравнимого пробуждения общеросснйских процессов подъема и развития национальных окраин, формирования у них регионального самосознания, региональных и этнических ценностей. В Сибири квинтэссенцией этих социокультурных процессов стало «областничество» Г. Н. Потанина и Н. М. Ядринцева, идеология которого сыграла значительную роль и в духовном становлении Наумова. Однако позиция сибирской интеллигенции 1860-1870-х годов не сводима только и собственно к концепции «областничества», как она оформилась в известных трудах Потанина, Ядринцева и других. Суть этой позиции состоит, прежде всего, в драматическом осознании культурной отсталости Сибири, с ним оказывается связанным ощущение личной ответственности за ее судьбу и мужественное решение посвятить свою жизнь ее развитию. Сибирская молодежь, объединившая свои усилия во имя этой цели,– вот чем явилось поколение сибиряков 1860-х гг. и вот что позволяет назвать их первым оформленным поколением сибирской интеллигенции. При этом очевидно, что такая жизненная позиция изначально обрекает сибирского интеллигента на конфликтные взаимоотношения с традиционной сибирской культурой и средой. С одной стороны, безусловно, именно этот конфликт и станет реальной движущей силой развития края, инициирующей одновременно и постоянное «жизнетворчество» сибирского интеллигента в косной, по его мнению, среде, и, отсюда, духовный рост самой этой среды. Но, с другой стороны, понятно, что в ситуации подобных социо-культурных напряжений и разрывов конкретные судьбы первых сибирских интеллигентов часто складывались драматично, порой – даже трагично. История жизни Наумова в Томске является убедительным тому подтверждением. Наумовы – коренные сибиряки. Дед Николая Ивановича был дьяконом, отец Иван Николаевич – чиновником в Тобольске и Омске; мать Александра Петровна была связана семейными узами с сибирским купечеством. Дом старших Наумовых отличала некая особая атмосфера. «Родился я, <...> как пишут в романах, от бедных, но благородных родителей» Сибирские огни. – 1963. – № 9. – С. 177, – скажет позже Николай Наумов. Незаурядной женщиной была прежде всего Александра Петровна, основную роль в ее жизни играли духовные интересы, религиозная и светская книга. Нравственно-чистым человеком был и Иван Николаевич, искренне стремящийся в условиях повсеместной сибирской взятки жить и служить «по совести». Особый след в духовной и культурной истории семьи оставило знакомство и общение с жившими в это время в Тобольске на поселении декабристами А. П. Барятинским, Бобрищевыми-Пушкиными, П. Н. Свистуновым, М. А. Фонвизиным, В. И. Штейнгелем. Иван Николаевич «до глубокой старости вспоминал об них с чувством глубокого благоговения» Сибирские огни. – 1963. – № 9. – С. 177.

Первый период жизни в Томске

Здесь же, в Тобольске, в 1838 году родился будущий писатель. Мать много занималась воспитанием мальчика, рано научила его читать. Но в середине 1840-х годов семью постигло несчастье: Александра Петровна умерла. Скоре после этого печального события, в 1846 году, Наумовы переезжают в Томск. Иван Николаевич определяется на место советника Томского губернского правления, поэтому круг его городских знакомств становится предельно широким: это и чиновничество, и купечество, и интеллигенция. Связи с Томском упрочатся настолько, что в этом городе он останется навсегда. Здесь он выйдет в отставку и будет доживать свои последние годы. Выйдя замуж за томского купца Дмитрия Семеновича Сапожникова, станет томичкой и сестра Николая Ивановича Екатерина. Первый период жизни в Томске Николая Ивановича Наумова – с 1846 по 1857 год, время его детства и отрочества. Вскоре по приезде в Томск мальчика отдали в гимназию; без сомнения, именно своеобразно знаменитая Томская мужская гимназия и станет той силой, которая определит специфику данного периода жизни юного Николая Наумова. «Странное обстоятельство! – воскликнет однажды Потанин – Томская гимназия в пятидесятых годах прошлого столетия со своими допотопными учителями была карикатурой на среднее учебное заведение; учебная часть в ней была так плохо поставлена, как ни в каком другом учебном заведении Сибири. И несмотря на то, эта гимназия того времени разом дала трех выдающихся сибирских писателей: Ядринцева, Наумова и Кущевского» [8, с. 128], каждый из которых, добавим мы, оставил свои о ней развернутые воспоминания, тем самым увековечив ее как некое характерное и значимое явление сибирской культуры середины века. И если в наиболее известном описании Томской гимназии в романе И. А. Кущевского «Николай Негорев, или благополучный россиянин» (1871) «воспоминания перемешаны с беллетристическим вымыслом и искажены фантазией» [6, 266], то рассказы о ней Ядринцева и Наумова принципиально ориентированы на иное: на достоверное описание томских нравов. Наумов: «Что это были за преподаватели, смешно и грустно, когда вспомнишь о них. Являясь в гимназию часов в 9 утра, они вскладчину посылали сторожа за водкой <...> Они собирались в сторожке и пили. <...> И так шло преподавание изо дня в день, из года в год» Сибирские огни. – 1963. – № 9. – С. 178–179. «Учились мы <...> не только скверно, но, вернее сказать, ничему не учились, не потому, чтобы не хотели учиться или по неспособности, о нет! < ..> Мы ловили каждое новое слово, добыть новую книгу для прочтения составляло для нас праздник. <.. > Говоря о нашей пожирающей нас страсти к чтению, я подразумеваю троих нас: < ...> это Д. А. Поникаровский, Ядринцев и я» [7, с. 527]. Ядринцев: «У моего отца была большая библиотека с журналами и лучшими произведениями литературы, с Пушкиным, Лермонтовым, Жуковским, Державиным и т. д.; читая сам, понемногу я сделал ее гимназическим достоянием, таская книги Наумову и Поникаровскому. <...> Когда я пробавлялся беллетристикой, Наумов читал уже критические статьи» [6, с. 278]. Наумов. «Я вошел в гимназию весьма развитым ребенком сравнительно со своими сверстниками. С первых же дней я приобрел не только любовь товарищей, но почти неограниченную власть над ними. <...> Я увлекал их, рассказывая им все прочитанное мною» Сибирские огни. – 1963. – № 9. – С. 178. Ядринцев: «У нас был любимец Николай Иванович Наумов, впоследствии замечательный писатель < ..> Когда надоедало «давить масло», мы садили его на стол и целым классом его слушали. Тогда среди буйной толпы слышно было, как пролетит муха» [6, с. 269]. Наумов: «Я, может быть, и кончил бы курс, если бы не один эпизод, который никогда, никогда не исчезнет из моей памяти. Я и теперь готов плакать, когда вспоминаю о нем. Я был в третьем классе, когда отец мой вышел в отставку с 20 рублями в кармане <...> Три года мы терпели самую ужасающую нужду. И вот однажды... Инспектор вбежал в класс почему-то особенно злым. < ...> Он подошел ко мне, посмотрел на меня и вдруг закричал: <...> «Ти, ти, что это на тебе за хламида! Поди-ко сюда! Разве это сюртук, а! А брюки-то, брюки-то!» Он вывел меня на середину класса и начал повертывать во все стороны: «Полюбуйтесь, господа, это – гимназист, а?» Я молчал и горел от стыда. Молчал и класс. Даже дети поняли всю неуместность его поступка и насмешки над бедностью ребенка. <...> Взяв меня за рукав, он с позором повел меня по всем классам. <...> Я никогда, никогда не забуду тех минут, тех страданий, какие я пережил тогда» Сибирские огни. – 1963. – № 9. – С. 179.

Оскорбленный произошедшим, Иван Николаевич забрал сына из гимназии. Но, как пишет сам Наумов, эта детская травма осталась надолго, может быть, навсегда. Вероятно, без нее невозможно понять суть отношения писателя к Сибири и к Томску как к «холодной, эгоистичной» родине. И все последующие томские годы у юного Наумова преобладает «мрачный байроновский взгляд на жизнь» [6, с. 81]. Покинув гимназию, Наумов на некоторое время оказался предоставленным сам себе, и в этой ситуации окончательно определились его склонности и интересы. Ядринцев: «Наумов поглощал массу книг, повестей, романов, выйдя из гимназии и сидя дома» [6, с. 278]. «Он очень рано, < ...> лет с 15 или 16, начал писать. Писал он в это время много, подражая Гоголю и Лермонтову. Писал стихи, повести, рассказы и т. д. Все это были юношеские опыты» [7, с. 125]. Но пока сибирские мальчики не смеют и думать связывать с литературой свою судьбу. Время идет, и надо как-то устраиваться в жизни. Для недоучившегося гимназиста из небогатой семьи путь, в общем-то, один – военная служба.

В 1857 году Николай Наумов становится вольноопределяющимся 5-го омского батальона. Прожив в Омске год, в середине 1858 года он возвращается в родной город переводом в 11-ый томский батальон: разлука с семьей оказалась пока непростым испытанием для молодого юнкера. Однако этот первый опыт самостоятельной жизни оказал решающее воздействие на становление Наумова как писателя. В тяжелых условиях сибирской военной службы он продолжал литературные опыты, и именно здесь обрел свой специфический авторский голос «сибирского писателя-народника». Когда Наумов вернулся в Томск, общие литературные занятия старых гимназических друзей возобновились. Наумов: «Возникла мысль устроить литературные чтения <...> В первый же вечер <...> я прочел первый написанный мною рассказ «Случай из солдатской жизни» вскоре затем напечатанный в «Военном сборнике», что и решило мою последующую судьбу» [7, с. 534].

Действительно, «Случай из солдатской жизни» стал первым по-настоящему «наумовским» рассказом, в котором отчетливо проявились основные принципы его художественной манеры: текст организован прежде всего как живая речь, диалоги и монологи, народных персонажей и рассказчика; в центре повествования – некий случай, подчеркнуто взятый из реальной жизни; причем ситуация, как правило,– «пограничная», жесткая, пугающая или унижающая включенного в нее человека. В «Случае из солдатской жизни», нарисовав несколько портретов солдат, стоящих в карауле суровой зимней ночью, автор сосредоточивает внимание на их разговорах: «здесь истинный разгул простому русскому слову, которому подобного нет негде; оно так ярко блестит природным умом, истинным чувством, неотразимым сарказмом...» [10, с. 33–34]. И затем следует жутковатый рассказ одного из солдат о его встрече и борьбе с ожившим мертвецом – каторжанином, который пытается бежать, притворившись мертвым. Так сибирская реальность сразу же стала предлагать Наумову сюжеты, ничуть не уступающие его любимому детскому чтению – «Графу Монте-Кристо». Рассказ пользовался успехом, и молодой автор принимает решение послать его в столичные журналы. Какова же была его радость и гордость, когда рассказ оказался напечатанным! Он был опубликован в 1859 году в «Военном сборнике», редактором которого был Н. Г. Чернышевский. Эта публикация впервые заставила Наумова серьезно задуматься о том, не был ли его выбор военной карьеры ошибкой: перед ним приоткрывалось другое поприще... В это же время в сознании молодых сибиряков впервые возникла идея университета, пока – университета столичного, но, как вдруг выяснилось, вполне доступного для них. В Томске появился своеобразный «сибирский Рудин» – Н. С. Щукин, блестяще пропагандировавший среди сибиряков идеи европейской культуры и университетского образования, и заворожил своими рассказами томичей. В свою очередь, в столице публикация «Случая из солдатской жизни» обратила на Наумова внимание «сибирского землячества», уже формировавшегося в тот момент в среде петербургского университета. Из воспоминаний Потанина: «Земляки тотчас же составили проект вызвать молодого человека в Петербург; тогда очень сильна была боязнь, что молодая сила может в провинциальной глуши легко затеряться» [8, с. 128-129]. Потанин и Наумов, не знакомые лично, вступают в переписку. Обсуждается вопрос о возможности поступления Наумова в Петербургский университет, и Потанин самым настойчивым образом зовет его в столицу. «При < ...> настоящей малочисленности сибиряков, старающихся приготовить из себя истинных слуг обществу, вы совершенный клад, – обращается он к Наумову. – Я знаю среду, в которой вы живете и которая смеется над вашими порывами; если вы уцелели, то я поздравляю вас с великой будущностью» Томск : альманах. – 1948. – № 3. – С. 116. Перед молодым томичом вдруг открылись новые – и по-настоящему притягательные для него – горизонты. В 1860 году Наумов выходит в отставку и уезжает в Петербург. Так закончился первый период его жизни в Томске.

Литературные и жизненные поиски

Учеба в университете не будет долгой: поступив вольнослушателем в I860 году, в 1861-м Наумов примет участие в студенческих волнениях, будет арестован и из университета исключен. С этого момента Наумов становится профессиональным литератором, его произведения публикуются в таких ведущих журналах 1860-х годов, как «Современник», «Искра» и другие. Но при этом его собственная жизнь в Петербурге складывается трудно, он оказывается в кругах радикально-политической и литературной богемы. И единственной твердой духовной опорой для Наумова в этой ситуации стало сибирское землячество, активным членом которого он становится и в котором в данный момент уже начинает формироваться областническая концепция. Веч это привело к тому, что первый опыт петербургской жизни' продлился у Наумова недолго: в 1864 году он уезжает назад в Сибирь. Начались многолетние метания Наумова, мучительные поиски своего места в жизни: Петербург – или Сибирь, литература – или... Дело в том, что сейчас в Сибирь Наумов возвращается в новом для себя качестве государственного чиновника. С 1864 по 1869 год он служит в Тобольском земском суде, в Омской контрольной палате, в Кузнецком округе чиновником по крестьянским делам. Причем художественное творчество на это время совершенно прекратилось; чиновничество и литература, Сибирь и профессиональный литературный труд для него несовместимы. Как ни странно, но в течение этих пяти летних скитаний по Сибири он вроде бы ни разу не эаехал в Томск. По крайней мере, сведений о таких посещениях не сохранилось – кроме одного. В 1869 году Наумов очередной раз кардинально меняет свою жизнь: прощается с Сибирью – и увольняется со службы, собирается в Петербург – и вновь думает о литературе. Именно в этот переломный момент он и приезжает в Томск, чтобы здесь, в родном городе, провести три последних сибирских месяца и отсюда отправиться прямо в Петербург. Причем этот, в общем-то, достаточно кратковременный визит в Томск окажется для Наумова удивительно плодотворным и значимым, он во многом определит всю его последующую жизнь. В доме своих родных Екатерины и Дмитрия Сапожниковых Наумов познакомится с молодой томичкой Татьяной Христофоровной Поповой. Второй раз они встретятся в Петербурге, куда Т. X. Попова приедет учиться. Здесь же они поженятся в 1874 году, и этот брак принесет настоящее счастье им обоим. Татьяна Христофоровна – коренная томичка, принадлежащая к известной купеческой семье Поповых. Во второй половине XIX в. фамилию купцов-золотопромышленников Поповых знала вся Западная Сибирь. Уже несколько поколений эта обширная семья жила в Томске, и некоторые ее представители были очень богаты: они владели приисками, домами в Томске и других городах, активно занимались благотворительностью. Однако отец Татьяны Христофоровны Христофор Алексеевич принадлежал к быстро разорившейся ветви фамилии, и поэтому детство его дочери было достаточно тяжелым, темным, бедным. Девочка выросла и превратилась в чудесную молодую женщину, сумевшую стать любящей, верной, мужественной спутницей Наумова на его нелегком жизненном пути. Безусловно, семья станет мощной духовной опорой писателя.

Возвращение в Сибирь

1870-е годы – самый яркий период в жизни Наумова, период счастливой семейной жизни и краткого, но блестящего литературного успеха. Именно в это время он навсегда вписывает свое имя в историю русской литературы и остается в ней прежде всего как сибирский писатель, как писатель-народник. Жизнь в Сибири наконец-то принесла литературные плоды: оригинальное писательское лицо Наумова оказалось сформированным все-таки ею, его сибирским опытом 1850-1860-х годов. Сборник очерков и рассказов из жизни сибирских крестьян «Сила солому ломит», вышедший в свет все в том же счастливом для Наумова 1874 году, имел большой успех и принес писателю настоящую популярность. В течение 1870-начале 1880-х гг. он сотрудничает в таких известных журналах, как «Дело», «Отечественные записки», «Русское богатство», «Устои» и других; появляются еще два его авторских сборника: «В тихом омуте», «В забытом краю». Однако к началу 1880-х годов пик известности уже прошел, что резко сказалось и на материальном положении семьи, в которой к этому времени было уже трое детей (сын Николай, дочери Вера и Екатерина). Петербургская жизнь становится тяжелой, потом – просто невыносимой, и единственный выход, который находят Наумовы, – это новое возвращение на родину. В 1884 году они покидают Петербург и отправляются в Сибирь, как станет понятно позже, теперь уже навсегда. Характерно, что Наумов возвращается сюда опять сибирским чиновником: в чине надворного советника, в должности чиновника по крестьянским делам. Оформление Наумова на эту должность оказалось возможным, в частности, благодаря его репутации специалиста по проблемам сибирского крестьянства, знатока сибирской жизни вообще. Кроме того, свой приезд в Сибирь Наумовы связывают с надеждой на наследство, на Воскресенские золотые прииски, которые когда-то принадлежали X. А. Попову и на которые теперь Татьяна Христофоровна имеет право претендовать. (Эта надежда Наумовых не оправдается.)

Возвращение на родину уже стареющего, больного туберкулезом, пережившего свою литературную славу писателя по своему основному эмоциональному тону было очень грустным. Может быть поэтому оказалось необходимым заехать в Томск. Наумов был назначен на службу в город Мариинск Томской губернии, но первым сибирским городом, в котором семья Наумовых останавливается на продолжительный отдых, был родной Томск. Из воспоминаний Ядринцева: «Это был не восторженный краснощекий юноша, но уже измученный жизнью писатель. Он передал мне грустную повесть своих испытаний, нужды. Здоровье его было расшатано <...> В маленьком уездном городе Мариинске <...> жизнь литературных кружков, многосторонняя жизнь столицы сменилась захолустьем безжизненного, молчаливого городка. Зато рядом была знакомая среда крестьянства и его интересов. <...> Я видел у старого товарища ту же наблюдательность, тот же тонкий юмор, добродушие и изредка горький смех...» [7, с. 126–127].

Поездки в Томск по служебным и семейным делам стали для Наумова единственной отдушиной в этой глухой жизни. Тяга в губернский город была тем сильнее, что с ней была связана проблема служебного роста Наумова, необходимого для поправки материального положения семьи, которая продолжала увеличиваться: в Мариинске родилась дочь Татьяна. Поэтому Наумов начинает усиленно хлопотать о своем переводе в Томск. В 1887 году хлопоты приносят результат, и он переведен в родной город в прежнем чине и должности.

Начинается последний период томской жизни Наумова – и последний период его жизни вообще. И суть его состоит, пожалуй, в том, что здесь, в Томске, уже на закате своих дней Наумов впервые обрел чувство стабильности. Причем дело не только – и не столько – в улучшении материального положения, которое действительно произошло. Только в Томске 1880–1890-х гг. Наумову наконец довелось увидеть реализацию того идеала, который, осознанно или неосознанно, определил судьбу всего поколения сибирской интеллигенции 1860-х гг.,– идеала одухотворения естественно-природной жизни Сибири. Довелось увидеть – и принять реальное участие в этом. Здесь Наумов встал в ряд таких видных деятелей сибирской культуры, как Потанин, Ядринцев, Макушин... Каждый из них, совмещая самые разнообразные функции (путешественник, фольклорист, издатель и редактор, писатель и критик и т. д.), стремится к выполнению сразу нескольких задач, чтобы таким «ренессансным» способом личного мощного духовного усилия компенсировать культурную отсталость своего края. И стареющий писатель включился в этот культуропорождающий процесс: впервые в его сибирском жизненном опыте служба чиновником соединилась с писательством и азнообразной просветительской деятельностью.

Наумовы являют собой характерный образец интеллигентной сибирской семьи конца X IX века: в семье несколько детей (в Томске родился последний ребенок, сын Иван), родители стремятся дать им образование, и поэтому Николай, Вера и Екатерина, закончив томские гимназии, уедут учиться в Петербург; Татьяна Христофоровна совмещает свои разнообразные домашние обязанности с деятельностью врача-гинеколога. Дом Наумовых гостеприимен и открыт, но при этом круг их общения достаточно избран, в нем преобладает научная, культурная, литературная интеллигенция Томска, Сибири, России.

Первый томский адрес Наумовых этого периода – ул. Спасская, № 30, дом Фроловой. Ныне это улица Советская, дома под номерами 10 и 10а. Из воспоминаний дочери Наумова В. Н. Наумовой-Широких: «В доме на бывшей Спасской (теперь Советской) улице группировалась вся литературная ссылка царского времени. Постоянным гостем моего отца в тот период был Дмитрий Александрович Клеменц, писатель-народник, арестованный по делу «Народной воли». Часто бывали у нас писатель А. И. Иванчин-Писарев – деятель эпохи хождения в народ, писатель Ф. В. Волховской, сосланный в Сибирь по процессу 193-х и бежавший из Томска за границу» Томск : альманах. – 1948. – № 3. – С. 111.

Здесь же в 1888 году Наумовы принимают Г. И. Успенского. Сохранилось письмо Наумова, в котором он выражает искреннюю радость по поводу ожидаемого приезда Успенского и приглашает его к себе: «Адрес: Спасская улица, дом Фроловой, № 30-й, чиновник по крестьянским делам Н. И. Наумов. 10 июля 1888 г. Томск» [4].

Из письма Наумова Скабичевскому: «В июле месяце к нам в Томск неожиданно приехал Глеб Иванович Успенский <...> Эти несколько дней я никогда не забуду. Мы провели их почти беспрерывно вместе. Конечно, и попили, но в меру. Он много внес чего-то хорошего, освежающего в мою будничную, затхлую жизнь» [5, 17 об.].

Как известно, приезд Успенского совпал с открытием университета. В атмосфере интенсивной подготовки всего города к этому событию названная выше группа российских и сибирских литераторов принимает решение о выпуске специального номера томской «Сибирской газеты», издания, в котором все они так или иначе сотрудничали. Праздничный номер «Сибирской газеты» получился по-настоящему талантливым. Его структура определяется концепцией Сибири как края, который, несмотря на свою культурную неразвитость и отсталость, имеет колоссальные потенциальные возможности духовного роста. Причем тема отсталости Сибири на страницах номера представлена прежде всего очерком Наумова «Сцены из жизни темного люда» Сибирская газета – 1888. – № 55. – С. 8–14, и это очень точно отражает специфику его взгляда на культурную ситуацию. Дальше, как известно, обозначился конфликт политического плана: ссыльные литераторы, принимавшие участие в составлении праздничного номера «Сибирской газеты», на открытие университета приглашены и допущены не были. Из воспоминаний В. Н. Наумовой-Широких: «Помню, в доме было большое волнение, и все «гости» оставались у нас в этот вечер очень долго. <...> И мы, дети, чувствовали, что произошла какая-то большая неприятность, и очень боялись за отца, от волнения у него почти всегда открывалось кровохарканье. <...> Мой отец <...> не поехал на торжество» [10, с. 78]. Этот политический скандал серьезно поколебал надежды Наумова на то, что университет сможет стать оплотом свободной сибирской мысли.

Из письма к Скабичевскому: "В конце июля в Томске произошло многознаменательное событие. Это открытие Томского университета. Но прошло оно как-то незаметно, как-то уж чересчур буднично, точно как будто открыли приходское училище. Впрочем и попечитель учебного округа Флоринский, и епископ в своих речах с первых почти слов выразились, что они употребят все усилия, чтоб предохранить новорожденное дитя от заразных болезней века. Все ожидали, что скажет речь и жандармский полковник, но он почему-то умолчал...» [5, 18].

С годами отношение Наумова к университету изменилось, он на себе почувствовал, что университет стал той культурной силой, которая реально облагородила и одухотворила атмосферу Томска. В 1890-е годы близкими друзьями семьи Наумовых стали профессора университета И. Г. Курлов, Е. В. Вернер, Э. Г. Салищев, Ф. Я. Капустин и другие. В начале 1990-х годов Наумовы живут на улице Монастырской в доме купца С. Ф . Хромова (ныне – ул. Крылова, 26), в том самом хорошо известном сейчас доме, который связан с историей пребывания в городе старца Федора Кузьмича. С С. Ф. Хромовым Наумов знаком был давно еще в одном из писем 1862 года к сыну в Петербург Иван Николаевич Наумов называет Семена Феофановича своим благодетелем. В этом доме Наумовы живут до середины 1894 года. Можно предположить, что они покидают его в связи со смертью С. Ф. Хромова, которая последовала именно в это время. Так Наумовы, хотя и косвенно, но оказались связанными с тайной святого старца. Это тем более интересно, что существует известное утверждение А. В. Адрианова о том, что томская интеллигенция «даже не подозревала о Федоре Кузьмиче» [2]. Последний адрес Наумовых, по которому они проживут долгие годы,– это угол улиц Жандармской и Никитской, дом Зефировой. Здесь Наумов скончается в 1901 году, здесь останется жить его вдова. Дом сохранился до сих пор (хотя и находится в достаточно плачевном состоянии), сейчас это – улица Гоголя, дом 17. На нем установлена памятная доска с именем Н. И. Наумова.

С 1892 года существенно изменилась служебная деятельность Наумова, она приобрела качественно новый статус. С этого года он принадлежит к Ведомству Кабинета Его Императорского Величества и занимает должность члена Томского губернского совета от Ведомства Кабинета Е. И. В. по делам Алтайского округа. Значимость этой должности состояла для Наумова прежде всего в обретенном им чувстве независимости, он освободился от подчинения томским и сибирским властям, теперь он связан непосредственно с Петербургом. В 1895 году Наумов получает чин коллежского советника, в 1898 году – тайного советника. Но занимая и эту «генеральскую» должность, Наумов остается самим собой, и для него по-прежнему важнейшим критерием самооценки является «глас народа» о нем. Из письма к Скабичевскому 1897 года: «Народ, скажу я с гордостью, и до сих пор вспоминает меня и молит Бога за меня. Я не хвастаю, а говорю правду» [5, 42 об.]. Круг его служебных обязанностей широк: в него входят крестьянские дела, дела по сибирскому казачеству, по положению ссыльных в Сибири и так далее. В частности, как представитель Ведомства Кабинета по Алтайскому округу, Наумов оказался в центре проблем, связанных с переселенческим движением.

Из писем к известному петербургскому журналисту С. Н. Кривенко: «Теперь у меня по <...> вопросу переселенцев, водворившихся на жительство на Алтае, завязалась упорная борьба с томским губернатором. <...> Г. Тобизен задался целью выпереть меня из Томска и вообще из Кабинета. Ну посмотрим, удастся ли?» Сибирские огни. – 1969. – № 3. – С. 158–159. «Ведь Вы не поверите, с какими ужасами знаком я. Да вот на днях <...> половина одного [переселенческого] поселка в сорока верстах от губернского города Томска (Дальнереченский) вымерла от голодного тифа» Сибирские огни. – 1969. – № 3. – С. 162, и т. д. Но несмотря на многочисленные служебные обязанности, Наумов в эти годы отдает много времени и сил просветительской, общественной деятельности. И прежде всего – он принимает реальное участие в жизни университета.

В 1889 году университетской профессурой было основано общество естествоиспытателей и врачей, целью которого в первую очередь стало изучение природных и гигиенических условий города. Общество внесло неоценимый вклад как в научное исследование края, так и в практическое решение одной из самых страшных проблем Сибири XIX века – проблемы эпидемий. (Позже на его основе будет создан известный бактериологический институт.) С самого начала общество было заинтересовано в том, чтобы в его работе приняла участие и томская интеллигенция. Наумов не только вступил в обществе, но стал одним из активных его членов. Он занят в редактировании устава общества, в составлении информации о нем для прессы, в организации его собраний и съездов и т. д. Заинтересованность Наумова в таком «медицинском» деле может удивить только на взгляд. Проблема сибирских эпидемий всегда глубоко волновала писателя, а в том же 1889 году она принесла несчастье в дом Наумовых: от эпидемии дифтерита и скарлатины умерла четырехлетняя Таня «милый, дорогой, страшно любимый <...> ребенок» [2, 20 об.]. Также волнует Наумова и проблема томского образования: «в гимназиях <...> детей <...> уродуют и убивают нравственно. < ...> Совсем, кажется, собираемся упразднить молодое поколение при помощи латыни, дифтерита и оспы» [2, 15 об.].

Собственные воспоминания о томской гимназии и свежие впечатления о гимназическом опыте своих детей заставили Наумова стать членом совета томского общества попечения о начальном образовании. Наконец, в Томске Наумов вновь обращается к литературному творчеству. Его художественное наследие томского периода богато и разнообразно. Оно включает в себя целый ряд произведений, частью – опубликованных, частью – не опубликованных, частью – оставшихся в черновиках и набросках. Но все они объединены одним – сибирской тематикой, говоря точнее, личным сибирским опытом Наумова, который подчеркнуто введен в художественный текст как структурообразующее начало, что определяет их характерный очерково-публицистический стиль. Отсюда – интерес к ним изданий региональной и народнической ориентации. Очерк «Картинка с натуры», написанный на переселенческом материале, был опубликован в журнале «Русское богатство» (1894, № 8); рассказ «Благотворитель» – «картинка» из жизни сибирского купечества – вошел в петербургский народнический сборник «Привет» (1897); в «Алтайским сборнике» (1894) был опубликован рассказ «Сарбыска», посвященный проблеме драматических взаимоотношений русского человека с коренными жителями Сибири; сходная проблема взаимодействия азиатского мира с миром русской европейской культуры выстраивает статью «Чокан Чингисович Валиханов», опубликованную в «Киргизской степной газете» (1894) на русском и казахском языках; в газете «Томский листок» в течение 1895 и 1896 годов появляется несколько произведений писателя, при всем своем разнообразии объединенных наумовской любовью к каждому оригинальному лицу и голосу сибиряка: рассказы «Тягун», «Раздел», «Ямщик Вавило», обширная статья о А. В. Потаниной. С последним периодом творчества связаны и два крупных замысла Наумова (оставшиеся, к сожалению, в фрагментах).

Во-первых, это «Эскизы без теней», задуманные как своеобразный «сибирский эпос» из жизни «чиновника по крестьянским делам» Из письма Наумова 1895 г. издателю и редактору журнала «Неделя» В. П. Гайдебурову: «Посылая < ...> статью «Эскизы без теней», <...> считаю должным предварить, что < ...> посылаемая статья суть начало обширного предпринятого мною труда. В течение девятилетней службы крестьянским чиновником я ежедневно набрасывал по свежим впечатлениям все то, что доводилось мне подмечать, слышать при разбирательствах по просьбам, < ...> какие приводилось производить мне. Теперь, обрабатывая настоящий материал, я держусь того же порядка, в каком он записан мной, <...> выбирая из него только более характерные сцены и явления. Я могу помещать на страницах журнала две или три главы в год...» [3, 10631]. Сейчас опубликованы «три главы» из этого целостного замысла писателя: «Эскизы без теней. Из записок невольного туриста – в «Сибирском сборнике» (приложение к газете «Восточное обозрение»), 1886 год; «Сцены из жизни темного люда. Выдержка из дневника» – «Сибирская газета», 1888 год; «Из жизни сибирского крестьянства» [10, с. 339–372] уже после смерти писателя. И второй замысел Наумова – это воспоминания.

Из письма к Скабичевскому: «Порою у меня ужасно зудит рука писать свои воспоминания. Ведь много я видел народу на своем веку, много пережил» [5, 42]. Не создав законченных воспоминаний, писатель оставил ряд опубликованных и не опубликованных отрывков. Это так называемая «Автобиография «Наумова Сибирские огни. – 1963. – № 9. – С. 177–180, «Ядринцев в Томской гимназии» [7, с. 326–334], «Из путешествий по Восточной Сибири, Монголии, Тибету и Китаю. Сборник статей А. В. Потаниной» (Томский листок. – 1895. – № 132. – С. 2), «Из воспоминаний детства. По поводу кончины Достоевского» [3, 10935], «Сибирские предания и легенды» [3, 10917]... Все они характерно объединены не просто темой прошлого – темой сибирского прошлого Наумова и прошлого Сибири вообще. Казалось бы, материалы воспоминаний Наумова позволяют перейти к теме «образ Томска в творчестве писателя». Но это скорее не тема, а проблема. Дело в том, что в художественном мире Наумова город, в сущности, отсутствует. Его художественное пространство – это сибирская деревня, сибирская заимка, золотой прииск и связывающая их дорога, тракт, по которому движется наумовский рассказчик-чиновник. Характерно в этом смысле название одного из черновых отрывков «От Томска до Кривощеково» Его содержание – путь «от», вне Томска [3, 10915]. Город в этом мире – только изредка упоминаемый административный центр, кк которому та или иная деревня относится.

Образ Томска в творчестве Н.И. Наумова

И тем не менее если какой-то город прямо и называется в произведениях Наумова, то это Томск. Несколько таких непосредственных упоминаний о нем намечают его определенный контур в творчестве писателя. Прежде всего – это купеческий город. О власти в Томске «мильонщиков» говорит герой рассказа «Гонимые», «в Томск» отправляет свей товар «деревенский торгаш» Белкин по прозвищу «Петля» («Деревенский торгаш»), изображение богатого томского купца – набожного мошенника, по-своему даже обаятельного – в центра рассказа «Благотворитель». Отсюда – «жестокие нравы» купеческого Томска. «Кто знаком с Сибирью и царящими в ней нравами, тот поймет, что предосторожности <...> не лишни. При отсутствии гласности и полной необузданности тяготеющего над нею произвола, а главнее, при крайнем невежестве, одинаково охватывающем все слои ее населения, общественная жизнь в Сибири, несмотря на внешнюю европейскую обстановку, во многом еще полна тех традиций, ярким выразителем которых были подвиги, совершаемые опричниной Ивана Грозного» [10, с. 89].

И далее в рассказе «Гонимые» описываются улицы Томска, на которых избивают, убивают, насилуют. Теме диких томских нравов посвящен и рассказ «Нищая братия», изображающий «дно» Томска – городскую армию нищих Красное знамя. – 1964. – № 153. – С. 3.

Вторая ипостась города у Наумова – Томск чиновничий. Здесь господствует проблема честного чиновника и его судьбы в Сибири. В центре рассказа «Гонимые» – «униженный и оскорбленный» сибирский чиновник, «маленький человек», пострадавший «за правду». Второй вариант этой судьбы – история жизни томского чиновника Поливанова («Сибирские предания и легенды»), который обаянием своего ума, опыта, чистой совести сумел заслужить любовь всего города [3, 10917]. Характерно, что среди томских чиновников, нарисованных Наумовым, упоминается его отец: «Вы сынок покойного Ивана Николаевича будете-с? <...> Правдивые-с, бескорыстные были люди. Служил с ними-с... удостоился» [10, с. 91].

Так у Наумова в поле Томска входит еще одна тема – тема личной судьбы, иначе говоря, тема судьбы сибирского интеллигента 1860-1870-х годов. И, пожалуй, ведущий мотив этой темы – боли, страданий, слез. Воспоминания о Томской гимназии: «Я никогда, никогда не забуду тех минут, тех страданий, какие я пережил тогда» Сибирские огни. – 1963. – № 9. – С. 179. Посещение Томска в 1869 году: «Неприветна наша родина для искренне любящих сынов ее, осужденных бежать из нее на чужбину, отряхая прах с своих ног. Преследуемый интригами чиновничьей клики, <...> я переживал в то время до того горькие минуты, что и теперь еще, при воспоминании о них, мое сердце обливается кровью. Подобное душевное состояние может довести до сумасшествия даже человека с железными нервами, и я чувствовал, как силы покидали меня с каждым днем...» [10, с. 88]. Так сквозь призму личной судьбы образ Томска у Наумова обретает уже знакомые нам черты жестокой родины. Томск – город родной и страшный, город, любовь к которому переплетается с болью. И это не только воспоминания, это – и сегодняшний день Наумова. При всем внешнем благополучии томской жизни его преследуют боль, тоска, у него бывают минуты страшного отчаянья. Из письма к Скабичевскому 1897 года: «Я <...> задыхаюсь в Томске от тоски или, вернее выразиться, медленно умираю. <...> И порою, верь мне, говорю искренно, я хотел бы умереть. Я давно, давно бы пустил себе пулю в лоб, если б не жаль было детей. Я помню, как-то раз мы были у [Н. К.] Михайловского, и ты тогда с такою душевной болью в голосе сказал мне: «Какой же ты больной человек!» И ты сказал верно, да, я душевно больной человек. <...> Припоминая теперь прошлое, невольно останавливаюсь на таком явлении: покойный Всев<олод> Мих<айлович> Гаршин чувствовал ко мне большое влечение, и в те именно минуты, когда в душе его поднимались муки, доводившие его до невменяемого состояния, он шел именно к нам, точно его влекло какое-то чутье, <...> что именно тут он встретит душу, одержимую теми же страданиями, какие гнетут его, и что тут поймут его. Ведь от нас он пошел к [М. Т.] Лорис-Меликову, зайдя только на минуту домой...» [5, 44–44 об.]. Боль души – как мироощущение целого поколения. Но жизнь приносила и подарки.

Из письма к Скабичевскому 1994 года: «На днях со мною совершилось событие, имеющее характер чуда. < ...> Ты ведь знаешь, что я продал все свои сочинения в полную, вечную собственность И. М. Сибирякову за 5000 рублей. <...> 5-го декабря я совершенно неожиданно получаю от Сибирякова телеграмму, которой он известил меня, что в уважение моей долголетней литературной деятельности дарит мне приобретенное у меня право издания моих сочинений» [5, 35–35 об.] «Не знаю, какими словами выразить Вам мою глубокую душевную благодарность за Ваши чувства ко мне и Ваш драгоценный подарок, – обращается Наумов к Сибирякову. Принимаю его, побуждаемый не корыстью, которая мне не свойственна, а уважением к Вам и Вашей примерной благотворной деятельности на благо нашей родины. <...> Дай Бог, чтобы было более таких людей, как Вы, отзывчивых всему честному и полезному» [5, 1236].

Дар И. М. Сибирякова, известного мецената, сделавшего очень много для развития культуры в Сибири, оказался для Наумова по-настоящему плодотворным. Писатель принимает решение об издании своих избранных сочинений, и в 1897 году в Петербурге двухтомник выходит в свет [9]. Это событие явилось для Наумова большой поддержкой, и материальной, и духовной. Первое (и единственное) прижизненное собрание сочинений стало для Наумова настоящим подведением итогов, в котором грусть о том, что «более этого <...> ничего не доведется написать» [10, с. 86], смешивается с радостью и гордостью тем, что издание все-таки состоялось: «плод трудов всей моей жизни» [5, 43]. Но особенно неожиданным и приятным оказалось то, что издание его сочинений не прошло незамеченным, и опубликованные в том же 1897 году статьи о нем А. М. Скабичевского [12], Г. В. Плеханова [11], А. И. Богдановича [1] внесли еще одну важную краску в тему подведения итогов: все они выражают глубокую благодарность «писателю-народнику», «бытописателю Сибири» и признают, что он вписал свое имя в историю русской и сибирской культуры и литературы.

В.Н. Наумова, дочь Н.И. Наумова

Из воспоминаний В. Н. Наумовой-Широких: «Последний раз я видела отца летом 1901 года. Отец уже был очень болен» Томск : альманах. – 1948. – № 3. – С. 112. В декабре того же года Николай Иванович Наумов скончался и был похоронен на кладбище женского монастыря. Могила не сохранилась. Всего на три года переживет отца дочь Екатерина, она скоропостижно скончается в Петербурге от брюшного тифа. Молодым уйдет из жизни и младший сын, Иван Николаевич. В 1938 году в Омске скончается старший сын, Николай Николаевич. Особую роль в жизни Томска сыграет дочь Наумова Вера Николаевна. Получив образование в Петербурге, она вернется в родной город и свяжет свою судьбу с университетом: с 1922 по 1955 год она будет директором Научной библиотеки Томского гос. университета. Она много сделает для сохранения и упрочения памяти отца. В частности, только благодаря ее усилиям Томск сейчас располагает единственным в стране архивом Н. И. Наумова [3]. Сейчас в городе живут и здравствуют прямые потомки писателя уже в четвертом и пятом поколениях.

1881 год был годом трехсотлетия присоединения Сибири к России. 28 октября в Петербурге состоялось торжественное собрание сибирского землячества, посвященное этой знаменательной дате. В этот день в своей речи Николай Иванович Наумов сказал:

«Подвиг в лице Ермака и его дружины совершил простои русский крестьянин. Простой русский и довершил покорение Сибири. Простой русский крестьянин с топором и пилой в руках проложил новые пути в непроходимых первобытных дебрях этой страны, <...> нашей родины, внес с собою в безмолвие необозримых пространств ее и жизнь, и первые зачатки цивилизации. <...> Позвольте же мне <...> пожелать от души, чтобы в темную среду его поскорее проникло просвещение, под благотворным влиянием которого разовьются те мощные силы, какие таятся в нем, и внесут новую жизнь в науку, искусство и литературу» Томск : альманах. – 1948. – № 3. – С. 114.

Е.Г. Новикова

Литература

1. А.И. [Богданович А. И.] Критические заметки. / /Мир божий. – 1897. – № 2. – С. 1.
2. Адрианов, А.В. Томская старина// Город Томск. – Томск, 1912. – С. 118.
3. Архивный фонд. Вып. 7: ##Николай Иванович Наумов. Опись архива / Том. гос. ун-т, Науч. б-ка, ОРКП ; обработал: Ин-т исслед. Сибири ; ред.: Васенькин Н. В. ; опись сост.: Васенькиным Н. В. – Томск, 2008.
4. ИРЛИ , архив Г И. Успенского, ф.313, оп.З, № 200.
5. ИРЛИ, архив А.М. Скабичевского, ф. 283, оп. 1, № 27. 22 письма Н.И. Наумова к А.М. Скабичевскому 1881–1899 гг.
6. Литературное наследство Сибири. Т. 4 / редкол. : Н. Н. Яновский (гл. ред. ) [и др. ; вступит. ст. В. К. Коржавина, Н. Н. Яновского ; коммент. Ю. М. Мосткова, Н. Н. Яновского. – Новосибирск : Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1979].
7. Литературное наследство Сибири. Т. 5 / редкол. : Н. Н. Яновский (гл. ред. ) [и др.  : вступит. ст. Ю. Постнова. – Новосибирск : Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1980].
8. Литературное наследство Сибири. Т. 7 / редкол.: Н. Н. Яновский (гл. ред.). – Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 1986.
9. Наумов Н. И. Собрание сочинений, в 2-х т. СПб. : Издание О. Н. Поповой, 1897.
10. Наумов Н. И Собрание сочинений в 3-х т. // Редакция, вступительная статья и комментарии. С. Кожевникова. Т. 1–3. Новосибирск., Новосибгиз, 1939–1940 гг.
11. Плеханов Г. В. Н. И. Наумов // Новое слово. – 1897, – № 8 – отд. 2. – С. 21–41.
12. Скабичевский А. М. Николай Иванович Наумов. Его жизнь и сочинения // Новое слово. 1897. № 5. С. 137–156.