Мифогеография города-курорта Белокуриха в рассказе К. Паустовского «Правая рука»

Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968)

Константин Паустовский на Алтае

В 1942–1943 гг. Паустовский неоднократно приезжал на Алтай. В Барнауле Паустовский встречался с коллективом Камерного театра А.Я. Таирова, эвакуированного в этот город. «Летом 1942 г. в Барнаул, по настоятельному приглашению А. Таирова приехал К.Г. Паустовский. Им уже была задумана новая пьеса для Московского Камерного театра. По просьбе режиссера, главную роль в этой пьесе писатель создавал для А.Г. Коонен.

Работа над пьесой началась на алтайском курорте Белокуриха, где К.Г. Паустовский и А.Я. Таиров вместе с женами “отдыхали” во время летнего отпуска, затем продолжилась в Барнауле» [1. С. 20]. В Белокурихе помимо пьесы «Пока не остановится сердце» Паустовский писал роман «Дым отечества». Алтайские впечатления и встречи послужили Паустовскому материалом для рассказов «Спор в вагоне», «Приказ по военной школе», «Пачка папирос», «Правая рука». «Мы часто вспоминаем Барнаул и Белокуриху с очень нежным чувством. <…> Белокуриха вспоминается – как маленький антракт среди угрюмого тумана», – замечает писатель в письме к А.Я. Таирову в феврале 1943 г. [2. С. 213].

Паустовского поселили в Белокурихе на так называемой «Шестой даче». В романе «Дым Отечества» он запечатлел поэзию этих места:

 В ущелье, заросшем березовым лесом, на берегу речушки Безымянки, стоял большой деревянный дом.
 С первых дней войны в доме никто не жил. Двери и окна были заколочены. Дом почему-то назывался Шестой дачей, хотя ни пятой, ни четвертой, ни какой-нибудь другой дачи вблизи не было.
 Дом стоял одиноко. Около него кончалась дорога, вырубленная в скалах. Дальше, как говорили местные жители, до самой китайской границы, тянулись одни только леса и алтайские горы. 
 В окна изредка заглядывали – да и то с опаской – мальчишки из Белокурихи. Они рассматривали пустые комнаты, потом шарахались, опрометью бежали по дороге, и от страха у них спирало дыхание. Мальчишки божились, что слышали, как в доме трещат под чьими-то шагами половицы, и видели огромную человеческую тень на полу  [3. С. 495]. 

Сказочно-мифологическое в рассказе «Правая рука»

Именно Белокуриха станет основным местом действия рассказа «Правая рука» (1943). После пребывания в Бийском госпитале главный герой рассказа Тихон Рябцов нанимается «служить сторожем в Белокуриху – небольшой курорт в предгорьях Алтая, знаменитый целебной водой» [4. С. 22].

Произведения Паустовского обычно настолько насыщены географическими реалиями, что у сына писателя сложилось мнение о фотографически точном воспроизведении в них природного мира того или иного региона:

Наряду с людьми, природа является полноправным, а часто и главным героем его произведений. И вот насколько иной раз сильна “трансформация” образов людей, настолько точно изображено все, что касается природы.

Кроме тех мест, где мы жили вместе, в дальнейшем мне удалось побывать в Карелии, на Кольском полуострове, на Полярном Урале, на Алтае... Сравнивая свои впечатления от этих мест с их описаниями в книгах отца, я не находил “разночтения” [5. С.446].

Рассказ «Правая рука», на первый взгляд, подтверждает правильность наблюдения Вадима Паустовского: в тексте масса достоверных пейзажно-топографических деталей. Однако сам писатель, видимо не зря, назвал окрестности Белокурихи «сказочными местами» (в письме к С.М. Навашину 10.10.1942 г.) [2. С. 208]. Это не просто риторическая фигура, ведь и художественное пространство «белокурихинского» рассказа моделируется по аналогии со сказочно-мифологическим, а не географическим.

В уже упомянутом письме к С.М. Навашину Паустовский приводит правильное название речки, протекающей через Белокуриху: «В горной реке Белокурихе я ловил с московским доктором Кулагиным хариусов (это – вроде форели)» [2. С. 208]. В рассказе же (как и в романе «Дым отечества», 1944) речка названа иначе: «Тихона приставили охранять недостроенную плотину на горной речушке Безымянке, в трех километрах от Белокурихи» [4. С. 22]. Безымянность может притвориться Именем лишь в рамках мифологического сознания.

Остатки плотины

Во вступительной части рассказа писатель скрупулезно прослеживает путь, приведший зенитного пулеметчика со сторожевого катера Тихон Рябцов к речке Безымянке. После ранения под Петергофом Тихону «отрезали раздробленную правую руку», и он долго лежит «в госпитале на Каменном острове». Так как рана не заживает, его везут «через Ладожское озеро по мокрому льду» в Вологду, а затем переправляют «в город Бийск, в самую глухую Сибирь» [4. С. 21–22].

М. Фуко определяет больницу как «храм смерти» [6. С. 44]. В системе пространственных координат рассказа Паустовского Каменноостровский госпиталь, пожалуй, точнее было бы обозначить как преддверие царства смерти. Сквозь больничное окно Тихон видит только безжизненный заснеженный сад: «Тихо было в пустом городе, на холодной земле, и казалось, что уснуло все живое непробудным сном» [4. С. 21]. Из Ленинграда Тихона эвакуируют по «ледяной дороге» [4. С. 22]. Автор, конечно, не случайно отказывается от общеупотребительного – «Дорога жизни». В.Я. Пропп убедительно доказал, что в сказках «все способы переправы имеют одинаковое происхождение: они отражают представление о странствовании умершего в загробный мир» [7. С. 298]. Ледяная переправа также порой фигурирует в фольклоре в связи с мотивом путешествия героя в иное царство.

Примечательная параллель к рассказу «Правая рука» есть в «Сказке о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде» из сборника А.Н. Афанасьева. Аналогия между целебной водой Белокурихи и живой водой волшебной сказки очевидна. Кроме того, в одном из вариантов сюжета о молодильных яблоках «платой» за перевоз через реку является отсеченная рука. «Что вам за работу, братцы?» – спрашивает Иван-царевич. «Подавай правую руку», – требуют перевозчики [8. С. 357]. А в тексте, записанном в Тверской губернии, возникает образ ледяного моста: «Змей только дунул, и сделался ледяной мост» [8. С. 367].

Мотив восхождения в рассказе

Конечная точка маршрута Тихона Рябцова – самый глухой уголок Сибири. Ю.М. Лотман установил, что в целом ряде русских романов XIX века Сибирь «играет роль мифологического момента “смерть – нисхождение в ад”» [9. С. 102]. Стереотип сюжета «о смерти героя, схождении его в ад и новом возрождении <…> задал Гоголь вторым томом “Мертвых душ”», – считает исследователь, выделив особую актуальность для Гоголя «Божественной комедии» Данте [9. С. 101-102]. Незавершенность «Мертвых душ», бесспорно, повлияла на дальнейшую разработку этого сюжета писателями XIX века. Ад российской провинции Гоголь изобразил очень живописно, но и только.

Теологическая триада католического мировидения «Ад – Чистилище – Рай» на русской почве не прижилась. И вообще, произошла подмена сюжетной схемы «смерть – ад – воскресение» другой: «преступление (подлинное или мнимое) – ссылка в Сибирь – воскресение» [9. С. 102].

Паустовский корректирует классическую схему XIX в., ему, судя по всему, ближе Данте, а не Толстой и Достоевский. Вместо нисхождения в рассказе «Правая рука» появляется мотив восхождения. Белокуриха – не ад, а рай, которого удостаиваются за свои страдания дети, потерявшие родителей, и тяжело раненый на фронте матрос. Весной ущелье Безымянки до самых вершин покрывается полевыми цветами, «и даже старухи по деревням, глядя на горы, что-то шамкали про райские места, про благорастворение воздуха» [4. С. 26]. При этом Алтайский эдем, хоть и прекрасный, остается все же частью мира мертвых. Для Тихона, как ни парадоксально, нет места «более угрюмого, нагоняющего тоску, чем эти благословенные горы» [4. С. 26].

Мотив отверженности в рассказе К. Паустовского «Правая рука»

Тихон на досуге читает роман В. Гюго «Отверженные» – сначала в одиночестве, потом вслух испанскому мальчику Мигуэлю. «Трогательная история каторжника Вальжана» [4. С. 25] захватывает героя, поскольку он явно видит в ней отражение собственной судьбы – тоже человека «отверженного». Впрочем, причины отверженности Жана Вальжана и Тихона Рябцова отличаются. Гюго до некоторой степени близок поэтике нарождающегося в середине XIX в. русского общественного романа, в котором «место фактической смерти замещалось каторгой – политической смертью» [9. С. 102]. Герой Паустовского с криминальной топикой не связан вовсе. Маргинализация Тихона – следствие увечья, полученного в бою с фашистами. Он так же, как булгаковский Мастер, может быть, и не заслужил света, но уж точно заслужил покой.

Мотив одиночества и неподвижности в рассказе

На берегу Безымянки Тихона окутывает атмосфера безмолвия и неподвижности. Плотина, которую он сторожит, останавливает не только водный поток, но, словно бы, и само время: «Время шло медленно. Кругом не было ни души. За все лето только один раз мимо избы Тихона прошел по тропе седой охотник, но и с ним Тихону не удалось поговорить. Старик был совсем глухой» [4. С. 22]. К тому же вопреки всем астрономическим законам, символизируя остановившееся время, за окном избушки Тихона всегда поблескивает «одна и та же звезда – самая яркая из всех звезд на небе» [4. С. 22].

Соотнесенность тесноты с тоской и узости с ужасом, подмеченная В.Н. Топоровым в романах Достоевского [10. С. 204], актуальна и для Паустовского. Живет Тихон в гробоподобной «низкой избе, прижатой горами к самой речушке», просыпаясь, смотрит «в низкое оконце». На тесноту сердится даже Безымянка [4. С. 22]. Нет ничего удивительного в том, что благословенные горы Алтая воспринимаются героем как «угрюмые и нагоняющие тоску». Его отчаяние проистекает из ощущения собственной никчемности: «“Не нужный я никому человек”, – думал Тихон, и сознание этой ненужности было страшнее всего, что он до сих пор перенес в жизни» [4. С. 26].

Ингредиенты для лекарства, излечивающего от абсурдистского мироощущения, Паустовский заимствует у В. Гюго и А. Гайдара. Подобно Жану Вальжану, который берет на воспитание девочку Козетту, Тихон Рябцов собирается усыновить мальчика-испанца. Надежду на обретение нового смысла жизни главному герою рассказа дает встреча с пионерами-тимуровцами. Два подростка из эвакуированного в Белокуриху лагеря выслеживают Тихона «как следопыты и разведчики». Увидев, как он «бился с дровами», «надумали ему помочь» [4. С. 24]. Помогают тайно, как и положено тимуровцам. «Заводилой» в этом деле оказывается Мигуэль, «даром, что тихий» [4. С. 24]. Словосочетание «правая рука» для читателей сороковых годов имело особый смысл: в советском лексиконе так именовали младших помощников партии. Сошлемся, например, на высказывание М. И. Калинина: «– У нас комсомол – правая рука партии и государства» [11. С. 42]. Паустовский, без сомнения, рассчитывает на понимание читателем метафоричности названия рассказа.

Образ Бабы Яги в рассказе «Правая рука»

В.М. Васнецов «Баба-Яга» 1917 г.

В финале рассказа Тихон покидает белокурихинский Элизиум. На обратном пути ему снова предстоит преодолеть водную преграду. На этот раз – реку Катунь. В волшебной сказке избушку Бабы Яги – «сторожевую заставу» на границе царства смерти – герой способен миновать «не раньше, чем будет подвергнут допросу и испытанию, может ли он следовать дальше» [7. С. 153]. Паустовский обращает сюжет волшебной сказки. Прощающегося с райскими местами Тихона Рябцова ритуально «допрашивает» на берегу Катуни необычного вида старуха. Она не по сезону тепло одета: «в разноцветных валенках: левый – серый, а правый – черный» [4. С. 26]. Непарность обуви старухи ассоциативно сопрягается с монструозной асимметрией тела героя, а также с несоответствием между радостным эмоциональным настроем и общим трагизмом его положения. «Горе тебе нипочем. <…> Безрукий, калека, а радуешься», – удивляется старуха [4. С. 26-27].

Такой вариант интерпретации, разумеется, возможен, но, пожалуй, все же недостаточен. Когда некий фрагмент текста «не может получить достаточно весомой мотивировки из логики повествования, он <…> превращается в аномалию, которая для своей мотивировки вынуждает читателя искать иной логики, иного объяснения, чем то, что можно извлечь из самого текста. И поиск этой логики направляется вне текста, в интертекстуальное пространство» [12. С. 60]. Эпизод с таинственной старухой полностью подпадает под определение М. Ямпольского. Для истолкования странностей старухиного одеяния в очередной раз понадобится сказочный контекст. Самая приметная деталь облика Бабы Яги – ее костеногость. В.Я. Пропп резюмирует: «Яга <…> настолько прочно связана с образом смерти, что <…> животная нога сменяется костяной ногой, т.е. ногой мертвеца или скелета» [7. С. 164]. Небезынтересно, что художники-иллюстраторы не всегда изображают Ягу с костяной ногой. Так, на известной картине В.М. Васнецова «Баба Яга» (1917) у заглавной героини лишь одна нога обута в примитивный лапоть, другая, с уродливыми кривыми пальцами и жуткими ногтями-когтями, – обнажена.

Паустовский не ограничивается акцентированием демонической непарности ног старухи, ее диалог с Тихоном Рябцовым, начавшийся, как весьма банальный, затем приобретает курьезно-загадочный характер. Узнав, что Тихон идет к сыну, старуха спрашивает: «А жена померла, что ли?» «Не было у меня жены», – усмехается в ответ Тихон, рассердив тем самым старуху [4. С. 26]. Противоестественность ситуации в том, что у Мигуэля-Мити целых два отца и ни одной матери. Сиротой мальчик стал после того, как «у него фашисты убили в Мадриде старика отца, он остался один» [4. С. 24]. О матери Мигуэля в рассказе – ни слова, будто бы он не рожден женщиной.

Финал рассказа

Митя не просто приемный сын Тихона – он, а не ампутированная конечность, и есть та самая правая рука, которая вынесена в название рассказа. В «сказочной» Белокурихе изувеченный войной герой восстанавливает не только душевную гармонию, но и телесную целостность. Мотив возвращения тесно увязан в рассказе с темой победы над смертью. Как только паром, на который вступает Тихон, «скрипя, тронулся, тотчас солнце так ударило по воде, что Тихон зажмурился. Прощайте, сибирские горы!» [4. С. 27]. В госпитале на Каменном острове, а позже и в избушке на берегу Безымянки Тихон смотрит в окно на ночное небо [4. С. 21«Правая рука»22]. Само солнце приветствует героя, вернувшегося из небытия в мир живых.

А.И. Куляпин

Список литературы

1. Свободная И.Н. 70 лет со дня прибытия в эвакуацию в Барнаул Московского государственного Камерного театра под руководством А.Я. Таирова // Барнаульский хронограф, 2012. Барнаул, 2011.
2. Паустовский К.Г. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 9. Письма, 1915–1968. М.: Художественная литература, 1986.
3. Паустовский К.Г. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 2. Роман и повести. М.: Художественная литература, 1981.
4. Паустовский К.Г. Правая рука. // Паустовский К.Г. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 5. М.: ГИХЛ, 1958.
5. Паустовский В. Прививка к географии // Воспоминания о Константине Паустовском. М.: Советский писатель, 1975.
6. Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998.
7. Пропп В.Я. Морфология «волшебной» сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998.
8. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева: в 3 т. Т. 1. М.: Наука, 1985.
9. Лотман Ю.М. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Лотман Ю.М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 3. Таллинн: Александра, 1993.
10. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М.: Издательская группа «Прогресс» – «Культура», 1995.
11. Григорьев Е. Каким должен быть комсомолец. Саратов: Газетно-книжное издательство Обкома ВКП(б), 1943.
12. Ямпольский М. Память Тиресия. Интертекстуальность и кинематограф. М.: РИК «Культура», 1993.