«Гений местности»: Г.Н. Потанин об усадьбе художника Г.И. Гуркина на Алтае

Г.Н. Потанин (1835-1920)

Влияние сибирских областников на формирование образа Г.И. Гуркина как «гения места»

Сибирский аспект изучения историко-культурного наследия России ныне активно развивается в проблемном поле «национальное, имперское, колониальное в русской литературе» [1]; в новейших сибиреведческих исследованиях «азиатская (восточная) компонента представляется ценностно-эстетической реальностью анализируемого материала» [2. C. 6]. Развитие в искусстве образа Алтая (см. [3. C. 480], [4], [5. C. 167-168], [6. C. 282-286]) – одной из типичных восточных окраин Российской империи (в Сибири этот регион «был в полном смысле слова окрайной Великой Окрайны» [7. C. 101])– имеет свои особенности: в отличие от других окраин, в которых региональная литература выполняла репрезентирующую функцию (см. [8]), то есть представляла «свой народ, так сказать, внешнему наблюдателю» [9. C. 14], здесь эту функцию первоначально взяла на себя живопись.

Творчество художника Григория Ивановича Гуркина (Чорос-Гуркина, 1870–1937) было первой самостоятельной заявкой территории о самой себе в культурном пространстве России. Несмотря на то, что в 1937 г. художник был обвинен в сепаратизме и расстрелян, в русской литературе на протяжении всего ХХ в. образ первого профессионального художника Сибири из инородцев развивался как символ Русского (Горного) Алтая. Осмысление русской литературой (а в конце ХХ в. и региональным сообществом Республики Алтай) образа Гуркина как гения места (см. [10]) складывалось и развивалось в Томской губернии в предреволюционный период под влиянием Г.Н. Потанина, идеолога сибирского областничества, поставившего вопрос о специфике сибирского искусства в общерусской культуре (см. [11]).

В первое десятилетие ХХ века Томск (см. [12]] полноправно начинает осознавать себя культурной столицей не только губернии (в состав которой входила тогда территория Русского Алтая), но и всей Сибири [13. C. 90-100; 337-344]. Геополитические факторы (см. [14. C. 95;101]), сдерживавшие развитие культурной жизни в Сибири в предшествовавший период, Г.Н. Потанин называет «особенностями сибирской судьбы» и перечисляет их, готовя к изданию в Санкт-Петербурге книгу «Песни сибирячки» поэтессы из Барнаула М.Г. Васильевой. В частности, он пишет: «…Сибирь была и до сих пор остается большой тюрьмой. Печальная особенность этой области <…>, отчуждающая её от метрополии и не позволяющая идти с последней одним темпом жизни…», вызывающая «желание куда-то бежать, под другое небо. Ни одна область империи не страдает таким отливом своих лучших интеллигентных сил, как Сибирь» [15. C. II–III].

Этот традиционный для областнической литературы (см. [16. C. 275]) тезис, открывающий сборник лирики, воспринимается как прием остранения, указывающий столичному читателю на неординарность самого факта проявления поэтического дара в колонии «забытой, заброшенной», жители которой носят на себе «невидимые оковы» [17]; как способ привлечения внимания к окраинной территории, откуда молодежь и интеллигенция бежит «как из тюрьмы». Звучит это в предисловии Потанина вариацией «исповеди абсентеиста», которую другой идеолог сибирского областничества, Н.М. Ядринцев, тоже адресовал столичному читателю (см. [18. C. 13-14]). Подобная риторика была лишь одной стороной самопрезентации сибиряков на столичном уровне, другую сторону формировали утверждения, позволяющие периферии чем-либо гордиться перед столицей: например, вопреки расхожему представлению о неизученности дикой Сибири, академик Д.Н. Анучин, авторитетнейший антрополог и этнограф, один из корреспондентов Г.Н. Потанина, писал в «Восточном обозрении» о том, что «в некоторых отношениях, можно сказать, Сибирь исследована теперь лучше, чем Европейская Россия», что в Сибири достаточно много истинно интеллигентных людей даже в крестьянской среде [19. C. 8]. Последнее утверждение ярко иллюстрировал факт возвращения из столичной Академии художеств на Алтай художника из алтайских инородцев Г.И. Гуркина.

Образ Гуркина в периодике Томской губернии

Благодаря Г.Н. Потанину Г.И. Гуркин становится едва ли не самой популярной личностью в Томской губернии. Его образа в губернской периодике до 1917 г. формировался в имагологическом ключе: от «алтаец Гуркин» до «родной художник Гуркин» (см. [20]). Этноним алтаец в газетных публикациях того времени может быть заменен юридическим термином имперского периода инородец (к таковым относились «племена нероссийского происхождения») (см. [21. C. 1-3], [22. C. 92-109], [23] ? [24]). Фигура художника-алтайца была ответом на вопрос, решаемый областниками – «вопрос о культурных способностях инородческих племен и способности воспринять общечеловеческую цивилизацию» [22. C. 156]. Талант Гуркина расценивался как естественный дар могучей природы Алтая (см. [25]), а факт смерти на руках алтайского инородца его учителя — великого пейзажиста И.И. Шишкина обретал символическое значение передачи цивилизационного опыта.

Г.И. Чорос-Гуркин (1870-1937)

Усадьба Гуркина в селении Анос как центр культуры

Потанин, познакомившийся с Гуркиным в 1897 г, в письме от 20 ноября 1902 г. впервые связывает имя художника с конкретным местом на Алтае: «Чемал пришел мне в голову раньше, чем Вы упомянули это имя в своем письме. Имя это я давно знаю; туда ежегодно ездил из Петербурга улалинский талантливый пейзажист Гуркин, чтобы писать этюды, и я видел чемальские виды и в альбоме Гуркина, и на академической выставке» [5. C. 46]. В нескольких верстах от Чемала, в селении Анос, Гуркин в 1903 г. начинает обустраивать усадьбу, возводить жилой дом и мастерскую. С этого года Потанин, окончательно поселившийся в Томске в 1902 г., целенаправленно формирует в газете «Сибирская жизнь» образ художника-алтайца, активного участника нарождающейся культурной жизни г. Томска и Томской губернии [28. C. 25]. В скором времени тот круг общения, в который Г.Н. Потанин ввел художника в Томске (см. [29]), начинает каждое лето перемещаться в это крошечное селение (см. [30], [31]), создавая в нем новый — принципиально светский — центр культуры на инородческой территории «во глубине России» (строки из стихотворения «В столицах шум, гремят витии…» Н. Некрасова были взяты Потаниным для эпиграфа к вышеуказанной статье об инородцах Алтая).

Томская губерния до этого времени знала о существовании в диком Алтае только очагов православной культуры — миссионерских станов, информация о просветительской деятельности которых регулярно появлялась в Томских епархиальных ведомостях (см. [31]). Отцы-миссионеры свой воображаемый Алтай представляли православному читателю в столичных изданиях через образ Афона [32], [33], также см. [34]. Миссионерский стан — это своё в чужом.

Усадьба художника Гуркина в Аносе являла полную противоположность миссионерским отделениям: её по собственному замыслу с нуля возводит инородец на инородческой территории [35. C. 217]; для него она – центр собственного мира, расположенный на границе своего и чужого пространств; из Аноса он отправляется в экспедиции вглубь Алтая и выезжает для организации персональных выставок в Томск и другие сибирские города. Судя по заметке Гуркина «Пасха в Аносе» [36] – это весьма уютный мир, населенный крещеными инородцами. Селение Анос «ниже Чемала» (см. [37]) как место пребывания Гуркина Потанин называет при первом публичном представлении томской публике алтайского самородка и его патриотических планов – «познакомить Россию с картинами Алтая» [38].

Об успешной реализации творческих планов художника свидетельствуют его персональные выставки (после экспонирования в Томске отправлявшиеся в Красноярск, Иркутск, Барнаул), подробнейшим образом освещавшиеся «Сибирской жизнью». В каталогах всех трех выставок Гуркина в Томске указывается аносский адрес художника: «Принимаются заказы на копии картин и этюдов по уменьшенным ценам. Адрес: Алтай, Улалинское почт. отд. Томской губ., Бийского уезд., село Анос. Гр. Ив. Гуркин» [39. Л. 122 а, об.]; «Постоянный адрес художника Гуркина: Алтай, с. Анос. Гр. Ив. Гуркину через Улалинское почт. отделение (Томск.губ. Бийского уезда собственный дом)» [40. Л. 94 а, об.]. Приложение «алтаец» к имени Гуркина на первых страницах каталогов выставок зимы 1907–1908 гг. и 1910 г. воспринимается как рекламный ход: слово это можно толковать и как этноним [23. C. 253], также см. [41], и как топографическую привязку – в любом случае подчеркивается экзотичность персоны художника. В каталоге же выставки 1915 г. этого уже не требуется – художник к тому времени хорошо известен сибирской публике как «певец Алтая».

Одна из выставок Г.И. Гуркина

После первой персональной выставки Гуркина в Томске зимой 1907–1908 гг. (см. [42]), подтвердившей, что «областная интеллигенция» действительно прибывает, а «зародыш, может быть, областного искусства», о котором Потанин писал в августе 1907 г. [5. C. 131], реально развивается, село Анос оказывается у всех на слуху. Названия более десятка работ в экспозиции содержали слово «Анос»: №4 «Зимний вечер (р. Катунь близ Аноса), № 6 «Этюд Кама Бачияка, прожив. по реч. Анос», № 14 «Сосновый лес (речка Анос)»; № 29 «Юрта в Аносе»; № 51 «Село Анос зимою»; № 111 «Вечер в Аносе»; № 179 «Скала в Аносе» и другие. Отточенная пейзажная техника в шишкинском стиле, эффектный выбор натуры, этнографизм – всё это вместе создавало представление о местоположении усадьбы Гуркина – настоящей усадьбы настоящего сибирского художника (хорошо известны были к тому времени именно как центры культуры усадьбы «Пенаты» И. Репина и «Терем» Б. Кустодиева), что само по себе для Сибири было ново.

На второй выставке художника в Томске (1910 г.) число работ, в подписи к которым стоит слово «Анос», удваивается; некоторые из них в каталоге содержат помету «не прод.» (см. [40. Л. 91, 93, 93 об.]). На второй и третьей (1915 г., распорядитель В.Я. Шишков) выставках экспонируются работы, названия которых говорят о том, что продуманный еще на стадии проекта эстетический потенциал усадьбы активно осваивается художником («Утро. Садик в Аносе», «Уголок в саду», «Маральник у мастерской художника», «В саду художника»).

Усадьба гостеприимного художника в Аносе часто именуется Потаниным резиденцией (т.е. местом нахождения высокопоставленного лица), что свидетельствует об оценке масштаба личности её хозяина. Для самого Потанина она становится комфортным местом научной работы, к которой ему удается привлечь инородческое население (в том числе и хозяина усадьбы, о чем свидетельствует, например, публикация в серьезном научном издании фольклорных записей Гуркина, сделанных в верховьях речки Аноса в 1912–1913 гг. [43]. В письме С.Ф. Ольденбургу от 24 апр. 1908 г. Потанин сообщает: «На это лето еду к алтайцам (см. [44]) в д. Анос, в резиденцию художника, моего друга Гуркина, местного инородца. Тут у меня компания сотрудников, которые помогут мне собирать алтайские сказки. Одну уже сказку об Алтай-Буши мои друзья аносские записали как текст…» [14. C. 93], также см. [45]. Крошечный, всего в 26 дворов, Анос постепенно становится своеобразным селом творчества (если можно так сказать по аналогии с домом творчества), куда едут писать с натуры художники из разных концов страны. Анос часто фигурирует в «Сибирской жизни» в заметках с характерным для этой темы названием «Художественные вести», например, Потанин сообщает: «… в сел. Анос, где живет Гуркин, с успехом писала этюды акварелью и масляными красками Е.Г. Тюменцева, ученица художественной школы в Киеве. Культ, который она питает к Алтаю в одинаковой мере, как и Гуркин, позволяет ждать от неё в будущем значительного участия в пропаганде алтайских эффектов» [46].

Аносская тема в публикациях Г.Н. Потанина

Первый очерк цикла Потанина об усадьбе художника

Развитие аносской темы и процесс осмысления роли художника-алтайца в интеллектуальной и культурной жизни губернии позволяют проследить публикации Потанина в «Сибирской жизни». Уже в сезонe 1908 г. (после зимней выставки Гуркина в Томске) в сложившийся уклад дачной жизни в Чемале вносятся коррективы – художник начинает приглашать отдыхающих в свою мастерскую. Селение Анос вписывается Г.Н. Потаниным в пределы дачного пространства, названного им «чемальским тупиком». «К числу развлечений чемальских дачников принадлежит также посещение студии аносского художника, где они проверяют свои впечатления по произведениям красками» [47]. По наблюдениям Потанина, чемальские дачники (воздушники, солнцепоклонники) принадлежат к «действительной, а не сомнительной интеллигенции»; в основном это учителя и учительницы, «пожелтевшие за зиму от тесных и мрачных школьных помещений» [48].

Приведем описания объектов усадьбы художника, которые можно рассматривать как потанинскую рекламу для томичей (рекламу весьма эффективную: см. в письме из Томска от 19 марта 1911 г.: «Одна учительница пишет мне, что из барнаульского уезда собирается группа учительниц и учениц поехать в Анос. А отсюда собирается туда же группа курсисток, которые намерены заниматься там гербаризированием» [5. C. 368]). Вслед за Потаниным эти объекты будут описывать в очерках многие гости алтайского художника, эта тема пока остается не исследованной.

 Мастерская – «это большая зала с обильным светом, который вливается в неё из трех окон; одно окно больше других; оно имеет четыре аршина ширины и около сажени высоты… По средине комнаты циклопическая постройка, небольшая печь с железной трубой, сложенная из дикого серого камня. Хотя ей придана симметрическая наружность, она обмазана глиной и на ней глубоко вырезаны цифры (год сооружения), но некоторые остряки, умышленно не стесанные строителем, т.е. Гуркиным, обличают материал, взятый для постройки, и указывают на намерение художника подражать не тому архитектору, который строил Троицкий собор в Томске, а тому, который созидал аносскую скалу Ит-Кая. На стенах висит дюжина рам, заготовленных для картин — работа самого Григория Ивановича, как и печь; в качестве материала для орнамента художник воспользовался скульптурой сосновых шишек». 

 В саду «нет расчищенных дорожек, нет клумб с цветами, родина которых или берега Средиземного моря, или южная Азия. Пространство, окруженное решеткой, чтоб не зашел на него скот и не помешал сурепице, журавельнику и другим диким полевым растениям роскошно развить свой рост… в этом саду есть одно посаженное растение, но это прозаический репейник (см.  [49]), которого, по мнению художника, недоставало этой компании, тот самый репейник, который служит неизбежным спутником наших томских тротуаров».

 Дом: «К стенам дома, обращенным в сад, пристроены небольшие террасы с перилами, поднявшись по ступеням любой из них, вы упретесь не в дверь, ведущую в дом, а в глухую стену и почувствуете сразу, что эти террасы возвышаются не с практической, а с какой-то эстетической, загадочной для вас целью. Вообще здесь во всем эстетик преобладает над практиком. Через изящные крылечки попасть внутрь дома нельзя, а к двери, которая действительно служит входом в дом, через которую проникают все посетители мастерской, приходится идти по длинной доске, одним концом положенной на порог двери, а другим лежащей на земле». 

 Окрестности: «Из окон мастерской вид на устье Аноса; вы смотрите сверху на овраг, в котором кончается течение Аноса; виден небольшой клочок Катуни. Вправо и влево от оврага обывательские домики, вокруг которых чередуются дворы задние, покрытые «культурным» слоем, и передние, парадные, с таким улыбающимся газоном, которого, мне кажется, нигде не встретите в крестьянских дворах на равнине. На заднем плане картины терраса правого берега Катуни с сосновым лесом на ней, а над ней гора Калтак-таш с двумя ущельями по бокам, слева ущелье речки Уснезю, справа речка Куима». 

 Общая оценка: «Анос – это шалаш, поставленный в лесу. Вы тут даже не в деревне, а в тайге… Перелезли через прясла вашего двора, и сейчас же кусты маральника, смородины, крыжовника, на скале бадан и ревень… Тут не то культура вторгается в природу, не то природа в культуру»  [47]. 

Собственные впечатления от пребывания в усадьбе Гуркина Потанин передает в письмах: «Два месяца на Алтае (в Аносе) я провел с большим удовольствием» [5. C. 136]. «Как тут хорошо! Как хотелось написать Вам, что я чувствую под действием природы окружающей! Это был бы дифирамб картине, которую вижу из окна…» [5. C. 284]. Схему усадьбы Потанин рисует в письме М.Г. Васильевой от 13 февраля 1910 г. Он сообщает адресату, что приехавший в Томск для обустройства выставки Гуркин предлагает на лето поселиться в его доме. По памяти Потанин воссоздает план усадьбы, помечая цифрами взаиморасположение студии, жилых помещений, кухонь, амбаров, «живописной хижины над прудом (фантазии художника)», не забывая про заросли конопли и канаву, снабжающую водой вырытый Гуркиным прудик [5. C. 253].

Второй очерк цикла Потанина о чемальском тупике

Второй очерк цикла Потанина о чемальском тупике («В Чемальском тупике. В аиле у шаманки Саатан», СЖ. 1910. № 141–142) посвящен описанию поездки, совершенной совместно с художницей Базановой (см. [50]) и местным учителем-переводчиком Никифоровым из Аноса (со двора художника) к шаманке, живущей в верховьях речки Аноса (см. [51. C. 70]). В публикации подробно объясняется «тупиковость» чемальского локуса – т.е. те природные особенности, которые обусловили сохранение здесь в нетронутом виде древнейших этнических традиций шаманистов. Этот текст можно использовать как дополнительную информацию к известной статье Потанина «Этнографическая часть выставки Гуркина» (СЖ. 1907. № 198), комментирующей сюжеты картин и эскизов Гуркина из жизни алтайцев в экспозиции первой выставки.

Заключительная статья цикла Г.Н. Потанина «В Чемальском тупике»

Этнограф, фольклорист, тонкий ценитель искусства, социолог дополняют друг друга в заключительной статье Потанина «Той» из цикла «В Чемальском тупике» (СЖ. 1912. № 135). Описание поездки на алтайский свадебный пир [51. C. 14–15], традиционно для аносского общества начинавшейся со двора художника, открывается рассуждением об особенностях горных пространств, объясняющим пристрастие Гуркина к изображению облаков; и по этому поводу Потаниным делаются прекрасные словесные картины горных окрестностей Аноса, не уступающие живописным пейзажам Гуркина. Нет сомнения в рекламном характере очерка — см. в письме Васильевой от 15 мая 1912 г.: «Я кончил описание поездки на алтайскую свадьбу и буду просить, чтоб поместили её до 1 июня, чтоб газета с этой статьей пришла в Чемал, когда там уже будут дачники» [5. C. 387].

Роль хроникальных разделов «Сибирской жизни» в популяризации живописи

«Сибирская жизнь» после второй выставки Гуркина в Томске (1910 г.) в хроникальных разделах «По Сибири» и «Томская жизнь» упоминает Чемал и Анос гораздо чаще, чем все другие периферийные места губернии, что позволяет сделать вывод о закреплении в общественном сознании их особого статуса: у первого – курортного (см. [51]), у второго – культурного центра. Потанину важно было показать, что процессы художественного и научного изучения Сибири развиваются параллельно, и Аносу в них принадлежит одно из ведущих мест. Читатели постоянно информируются о том, кто приезжает летом в Анос, кто и куда отправляется по Алтаю из Аноса, в этих заметках мелькают имена столичных и сибирских художников и ученых, и, конечно же, газета пристально следит за творчеством Гуркина. Характерный пример такой информации:

 «14 июля из Аноса художники гг. Никулин, Гуляев, ученики казанской рисовальной школы, и г. Кузнецов, ученик Гуркина, выехали в Онгудай, откуда перевалят через Теректинский хребет и попытаются из Катанды подняться до Белухи.  19-го из Аноса выехал в Петербург геолог С.А. Яковлев, окончивший свои работы в долинах Чемала и Кадрина.  Г. Анохин, объехав всех шаманов, живущих в системе Аноса, с вершин этой реки спустился на Катунь у дер. Апшийякту (30 верст выше д. Анос) и оттуда выехал в Анос. Его сотрудниками и им самим собран большой материал о шаманстве; г. Никифоровым записаны тексты шаманских молитв; художницей А.А. Ворониной вывезены многочисленные рисунки бубнов, шаманских мантий, курмежеков (идольчиков) и др. предметов»  [53].

В этой алтайской деревне начинает развиваться не только пейзажная, но и давно ожидаемая Потаниным жанровая сибирская живопись. Томский художник Прохоров, писавший в Аносе в основном пейзажи и портреты местных жителей, выставил свои работы в доме, снятом на лето, получилась «вторая студия, после Гуркинской, только уступающая первой по размерам и роду живописи. Гуркин пейзажист. Он пишет природу, среди которой лишь изредка фигурирует человек, тогда как Прохоров — жанрист, который окружающий фон зелени и леса пишет для того, чтобы рельефнее выделить в нем фигуру человека» [54].

В статьях и заметках из Аноса и об Аносе (см. [55]) указывается на пространственное расширение притягательной силы усадьбы Гуркина, например: «в конце июля посетил Анос петербургский художник Цириготи, совершив небольшую поездку на Каракол, оттуда вывез два этюда, отправился вьючным путем через Онгудай к подошве Белухи…» [54]; приезжие художники Ларионов, Чашечников, Курзин, Кузнецов, работая в Аносе главным образом над алтайским пейзажем, уделяют внимание алтайском жанру и быту (СЖ. 1913. № 171), а также см. [56], [57].

Роль поэзии Г. Гейне в потанинском восприятии Аноса

Генрих Гейне (1797-1856)

У Потанина глубоко личное восприятие Аноса формируется под воздействием поэзии Г. Гейне – недаром популярный переводчик немецкого поэта М.Л. Михайлов утверждал, что «отголоски песен Гейне слышатся везде в современной лирике» [58. C. XIII]. Лирика Гейне цитируется по-русски в письмах Потанина и Васильевой с самого начала их эпистолярного романа [5. C. 45; 168]. В 1909 г. Потанин, отправляя ей письмо из Онгудая (на Чуйском тракте), для выражения переполняющих чувств применяет к местным условиям образы стихотворения Гейне «Erklärung» (Herangedämmert kam der Abend…»: «С каким бы удовольствием я сделал то же, что Гейне: вырвал бы сосну на Алтае, обмакнул её в лаву и огненными буквами написал на небе: Маня, я вас люблю» [5. C. 173–174] – ср.:

 Мощной рукою в норвежских лесах
 С корнем я вырву
 Самую гордую ель, и её обмокну
 В раскаленное Этны жерло,
 И этим огнем-напоенным
 Исполинским пером напишу
 На темном своде небесном:
 «Агнесса!
 Я люблю тебя  [59. C. 116].

Васильева: «Знаю, как крепко любит меня мой поклонник, так сильно, как Гейне любил Агнессу» [5. C. 209]. Следует уточнить, что в Онгудае сосновых лесов нет, зато в Аносе был великолепный сосновый бор, тянувшийся вдоль берега Катуни, – излюбленное место художников-пейзажистов; сосны любил рисовать Гуркин. Тема Гейне в переписке могла возникнуть из факта знакомства Васильевой с переводчиком Гейне Петром Исаевичем Вейнбергом (отцом Бориса Вейнберга, с 1909 г. преподававшего в Томском технологическом институте, активного сотрудника Общества изучения Сибири, поклонника таланта Гуркина), чей псевдоним говорил за себя – Гейне из Тамбова (см. [60. C. 16]); П.И. Вейнберг считал лучшими переводчиком Гейне на русский язык М.Л. Михайлова (см. [61. C. 14]).

Из университетского Геттингена, которому в книге-балагане Гейне «Путешествие по Гарцу» (Die Harzreise, 1826) отводится несколько весьма ироничных страниц, начинается маршрут автора-путешественника (прозаическая часть) и лирического героя (стихотворная часть книги). Гарц как горная область мог быть на слуху Потанина со времени заграничного путешествия Н.М. Ядринцева (1885 г). Алтай в «Письмах сибиряка из Европы» [62] Ядринцева — постоянный объект сравнения своего и чужого при описании географических и культурных особенностей посещаемых горных пространств; немецкая мифология положена в основу стихотворения Ядринцева «На Гарце» [63. C. 207]; в известном и Ядринцеву, и Потанину Барнаульском горном музее хранилась коллекция горных пород Гарца; на Гарц указывает и образ брокенского призрака в очерке Ядринцева «Странник на золотом озере» [64].

Геттинген как объект сравнения появляется в письме Потанина М.Г. Васильевой от 20 июня 1910 г.:

 «Анос превратился в какой-то Гельдерберг или Геттинген, тогда как Чемал – это наш Париж (см.  [65. C. 7]). Там куча лже-интеллигенции, улица кишит дачниками; там даже есть ресторан или столовая, обеды в три блюда и газеты. Из села там выезжают кавалькады флиртующих, а здесь в Аносе вы видите даму с финским ножом на поясе для рытья растений, с берестяной коробкой на бедре для выкопанных растений; или выходит из села джентльмен с мальчиком, идущий в лес отыскивать личинки и бабочки <…> 

 Крутовский очень доволен тишиной нашего села. Вейнберги в восторге от местных условий, от внешнего вида природы. Они находят, что долина Катуни напоминает Тироль. Воронина сначала была недовольна, потому что местные жители усвоили русскую внешность, и не представляют материала для стилизации; нет народного алтайского орнамента; но теперь ей улыбнулась судьба в виде поездок с Анохиным по стойбищам кочевых алтайцев»  [5. C. 280].

А в обзорной газетной статье 1911 г. звучит имя Гейне:

 «Общество (любителей художеств. – Т.Ш.) приняло под свое покровительство выставку алтайского художника Г.И. Гуркина (на маслянице)… На выставке Гуркина было 3773 посетителя; картин было выставлено 224 номера. Лица, видевшие прежние работы, нашли, что художник не застыл на месте, что он делает шаги вперед. Лучшими по технике признаны те картины, которые трактуют не романтические сюжеты в рамках из высоких гор с грандиозными далями, а более прозаические – скромные – полынья на реке (оз. Каракол), луг, поросший высокой травой, но самой богатой поэтическим содержанием картиной нужно назвать «Озеро Денидере». Как и на предыдущей выставке, г. Гуркин выступил, как поэт высоких горных вершин, окруженных чистым воздухом, стерилизованным от микробов, куда Гейне стремился убежать от суеты долин, от «полированных зал» и от «полированных лиц», где человек теряет потребность грешить и прощает себе свои прошлые грехи»  [66]. 

В этом тексте, предназначенном для широкой публики, закавычены слова стихотворения Гейне «Aus der Harzreise. Prolog» [67. C. 31] (известного в переводе Михайлова как «Фраки, белые жилеты…»:

 Полированные залы…
 Полированные гости…
 В горы! в горы! Я оттуда
 Улыбнуся вам без злости  [58. C. 21–22]).

 Анос и Чемал удерживают свои роли: Чемал – Париж, Анос – Геттинген или Мюнхен. В Чемале –   «полированные залы и полированные лица», в Аносе процветают наука и искусство. Тут Гуркин, тут Прохоров, который пишет и пейзажи, и портреты. Уже написан портрет с Чолтуша, рапсода, от которого Николай Яковлевич (в доме которого жил Крутовский) записал до десяти алтайских былин. Одна барышня, Богатырева, учится рисованию, усердно ходит в горы и в лес за сбором растений и определяет их по Крылову… Не так, правда, здешнее общество богато и авторитетно наукой противу прошлого лета, а все же не чета Чемалу»  [14. C. 108].

В третий раз та же цитата встречается в рецензии Г.Н. Потанина на книгу В.В. Сапожникова «Пути по Русскому Алтаю»:

 «Алтайские горы каждое лето привлекают в свои долины до 500 дачников, приезжающих подышать горным воздухом и полюбоваться красотою долин. Горы производят благотворное действие и на физический, и на духовный организм их посетителей. Гейне от «полированных зал» и «полированных лиц», т.е. от людской фальши и пошлости, зовет их в горы, там, на горных высотах, потерянное равновесие восстанавливается, и человек начинает смотреть на жалких людей, оставшихся внизу, с доброй улыбкой. Дух горных высот … чудотворец. Счастлив тот человек, который хоть раз побывал в этих святых пустынях…»  [27]. 

Заключение

Таким образом, для Потанина-путешественника, Потанина-ученого «Пролог» Гейне – лейтмотив глубоко личного восприятия Алтая; это символические ворота не в сказочный Гарц с его овеянным легендами Брокеном, а вход в альпийскую горную область Русского Алтая. Алтайское высокогорье для ученых круга Потанина, для формирующихся научных школ университетского Томска в начале ХХ века – то же, что и Альпы для ученых Европы в XVIII- XIX вв.; а усадьба художника Гуркина – место начала многих летних экспедиций. В этом контексте наделение крошечного инородческого селения Аноса ролью Геттингена – не художественное преувеличение, а, скорее, образ реализованной мечты о создании в Сибири собственных центров науки и искусства.

Мощь горного пространства Алтая и мощь таланта Гуркина в хорошо продуманной Потаниным системе формирования образа художника-инородца слились воедино: «Гуркин и Алтай стали для Сибири синонимами» [68]; «Гуркин и Алтай неотделимы» [69]. Усадьба художника – это уникальный артобъект, при непосредственном участии томских профессоров создававшийся Гуркиным и запечатлевший «следы его гения, его вкусов, его художественных капризов» [47]. Это Алтай в миниатюре, где вдали от всех и всяческих столиц, вне политики и полицейского надзора одна из «святых пустынь» Алтая позволяла ученым и художникам не «угождать пошлым вкусам», не делать «никаких уступок раболепному подражанию «модным течениям», не стараться «заставить говорить о себе, выдвинуться во что бы то ни стало, быть реформатором хотя бы и бутафорского масштаба» [69], а честно служить науке и искусству.

В Аносе алтайцем Гуркиным были созданы на русском языке стихотворения в прозе «Плач алтайца на чужбине» (СЖ. 1907. № 196), «Алтайцы и Катунь» (Жизнь Алтая. 1911. № 36), «Праздник реки Катуни» (Жизнь Алтая. 1912. № 70), «Озеро Кара-Кол» (Жизнь Алтая. 1913. № 97), признанные ныне классикой алтайской литературы. И сам первый сибирский художник-инородец благодаря Г. Н. Потанину через столетие стал образом классика–основоположника со всем набором присущих этому образу символических функций ( см. [70. C. 132–133]) и культурных коннотаций.

Т.П. Шастина

Список литературы

1. Хомук Н.В. Международная научная конференция «Национальное, имперское, колониальное в русской литературе // Вестник Томского гос. ун-та. Филология. 2017. № 45. С. 225–232.
2. Комаров С.А., Лагунова О.К. Литература Сибири: миссия, этничность, аксиология. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2016. 200 с.
3. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. Т.1. А – Алтай. СПБ., 1890. 480 с.
4. Образ Алтая в русской литературе XIX–XX вв.: антология: в 5 т. Барнаул: Издательский дом «Барнаул», 2012.
5. Г.Н. Потанин, М.Г. Васильева. «Мне хочется служить Вам, одеть Вас своей любовью»: переписка. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. 418 с.
6. Казагачева З.С. Алтайские героические сказания «Очи-Бала», «Кан-Алтын»: аспекты текстологии и перевода. Горно-Алтайск, 2002. 352 с.
7. Новоселов А. Задачи сибирской этнографии // Записки Западно-Сибирского отдела Императорского русского географического общества. Т. 38. Посвящается Григорию Николаевичу Потанину по случаю 80-летию его жизни (1835–1915). Омск, 1916. С. 86–104.
8. Отечество. Пути и достижения национальных литератур России. Национальный вопрос. Т.1. Пг.: Кн-во б. М.и В. Попова, 1916. 482 с.
9. Киселева Л. Литературная составляющая имперского национального проекта // «Идеологическая география» Российской империи: пространство, границы, обитатели: колл. монография. Тарту, 2012. С. 12–70.
10. Алексеев П.В. Г.И. Чорос Гуркин как genius loci в современных дискурсах национальной и региональной идентичности (случай с наименованием аэропорта в Республике Алтай) // Диалог культур: поэтика локального текста: материалы VI Международной научной конференции. Горно-Алтайск: Библиотечно-издательский центр ГАГУ, 2018. С. 291–304.
11. Айзикова И.А. Образ сибирского писателя в литературной критике и публицистике Г.Н. Потанина и Н.М. Ядринцева(1870–1900-е гг.) // Вестн. Том. гос. ун-та. Филология. 2017. № 49. С. 83–91.
12. Киселев В.С. Томск в русской литературе: проблемы и перспективы изучения // Имагология и компаративистика. 2017. № 2(8). С. 36–61.
13. Город Томск. Томск: Изд. Сибирского товарищества Печатного дела в Томске. 1912. 348 с.
14. Письма Г.Н. Потанина: в 5. Т. 5. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1992. 272 с.
15. [Васильева М.Г. Песни сибирячки. СПб: Издание Ал. А. Кобычева, 1901. 187 с. Васильева М.Г. Песни сибирячки. СПб: Издание Ал. А. Кобычева, 1901. 187 с.]
16. Серебренников Н.В. Опыт формирования областнической литературы. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. 308 с.
17. Е. В-нъ. Современные сибирские писатели. III. П. Драверт // Жизнь Алтая. 1912. № 72.
18. Ядринцев Н.М. (Добродушный Сибиряк). На чужбине (из исповеди абсентеиста) // Восточное обозрение. 1883. № 29.
19. Анучин Д. Об антропологических исследованиях в Сибири // Восточное обозрение. 1883. № 29.
20. Шастина Т.П. Медийная личность в культурном пространстве Томской губернии начала ХХ века: художник Г.И. Гуркин // Вопросы журналистики. 2018. №4. С. 118–136.
21. Самоквасов Д.Я. Сборник обычного права сибирских инородцев. Варшава, 1876. 312 с.
22. Ядринцев Н.М. Сибирские инородцы, их быт и современное положение: этнографические и статистические исследования с приложением статистических таблиц. СПб: Издание И.М. Сибирякова, 1891. 308 с.
23. Потанин Г.Н. Инородцы Алтая // Живописная Россия: Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении. Т. 11: Западная Сибирь. СПб; М.: Т-во М.О. Вольфа. 1884. С. 253–272.
24. Потанин Г.Н. Население // Сапожников В.В. Пути по Русскому Алтаю. Томск: Типо-лит. Сибирского Т-ва Печатного Дела, 1912. С. 15–24.
25. Васильева М.Г. Из воспоминаний об Алтае // Восточное обозрение. 1904. № 140.
26. Потанин Г. Алтай в фотографиях // СЖ. 1911. № 117.
27. Потанин Г. Алтай. Проф. В.В. Сапожников «Пути по Русскому Алтаю». Томск, 1912 // СЖ. 1912. № 236.
28. Жилякова Н.В., Шевцов В.В., Евдокимова Е.П. Периодическая печать Томской губернии (1857-1916): становление журналистики и формирование регионального самосознания: уч. пособие. Т.1. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2015. 292 с.
29. Потанин Г.Н. Поздравительный адрес в связи с 80-летием от Томского общества изучения Сибири. 21 сент. 1915 г. // НБ ТГУ. Архив Г. Н. Потанина. Ф.1. Оп.1. Д.
30. Г.В. (Георгий Вяткин). Г.Н. Потанин // СЖ. 1915. № 205.

1. Петр Мстиславский, прот. Религиозно-нравственная и просветительная деятельность Алтайской миссии по отношению к инородцам Алтая // Томские епархиальные ведомости. 1901. №1.
2. Стефан Ландышев, прот. Алтайская духовная миссия. М.: Типогр. Бахметьева, 1864. 22 с.
3. Алтай / сост. Михаил Путинцев, прот. Изд. 2-е. М.: Изд. Афонского русского Пантелеимонова монастыря,1891. 72 с.
4. Миссионерские записки и дневники сотрудников Алтайской духовной миссии: Сборник архивных документов / сост. Георгий Крейдун, прот. Барнаул: Барнаульская духовная семинария. Барнаул: Алтайский дом печати. 2016. 204 с.
5. Модоров Н.С. Россия и Горный Алтай: политические, социально-экономические и культурные отношения (XVII–XIX вв.) Горно-Алтайск: Изд-во Горно-Алтайск. ун-та, 1996. 400 с.
6. Гуркин Г. Пасха в Аносе // Жизнь Алтая. 1912. № 89.
7. Вал. Буля. С Алтая // СЖ. 1904. № 129.
8. Г. П. (Потанин Г.) Живопись в Сибири // СЖ. 1903. Илл. прилож. к № 195.
9. Каталог выставки картин Г. Гуркина // ТОКМ. Ф1. Оп.6. Д. 102.
10. Указатель выставки картин Алтайца Гуркина 1910 года // ТОКМ. Ф1. Оп.6. Д. 102.
11. Голикова Т.А. Алтайцы: словарь этнолингвокультуры. М.; Берлин: Директ-Медиа, 2015. 346 с.
12. Далькевич М.М. Г.И. Гуркин // Нива. 1908. № 49.
13. Гуркин Гр. Алтайские сказания о Сартакпае // Записки Западно-Сибирского отдела ИРГО. Т. XXXVIII. Посвящается Григорию Николаевичу Потанину по случаю 80-летия его жизни1835 22/IX 1915 г.). Омск, 1916. С. 145–148.
14. Потанин Г.Н. Инородческие музыкальные мотивы // СЖ. 1908. № 59.
15. Никифоров Н.Я. Аносский сборник: собрание сказок алтайцев. Омск, 1915. 293 с.
16. Потанин Г. Художественные вести // СЖ. 1909. № 243.
17. Потанин Г. Чемальский тупик, с. Анос // СЖ. 1909. № 162.
18. Вяткин Г. В горах Алтая // СЖ. 1909. № 161,166, 172.
19. Вяткин Г. Из дневника. Анос // СЖ. 1915. № 205.
20. Базанова Л. Выставка картин художника Гуркина // СЖ. 1907. № 197, 199.
21. Томск художественный: начало XX века: каталог выставки / отв. ред. И. П. Тюрина. Томск: Раско, 2002. 88 с.
22. Катунин Ф. Посещаемость алтайских курортов // СЖ. 1911. № 235.
23. Г. П-нъ (Потанин Г.) Селение Анос, Бийского уезда (Экспедиции и курорты) // СЖ. 1910. № 170.
24. П-а. Анос (Изучение Сибири. – Сибирские художники) // СЖ. 1911. № 182.
25. Гуркин Гр. О художественном альбоме картин музея Александра Ш (Письмо в редакцию) // СЖ. 1915. № 3.
26. I периодическая выставка картин Томских художников (февраль – март 1909 г.) // ТОКМ, Ф.1.ОП.6, Д. 98. Л.60.
27. Каталог художественной фотографической выставки. С 11 по 17 апреля 1911 г. в Гоголевском доме // ТОКМ. Оп. 6. Д. 152. Л. 24.
28. Песни Гейне в переводе М.Л. Михайлова. СПб., 1858. 144 с.
29. Гейне. Признание / пер. М.Л. Михайлова // Русское слово. 1859. №11. Отд.1. С. 116–117.
30. Никонова Н.Е., Серягина Ю.С., Олицкая Д.А. Переводы немецкой литературы в дореволюционной периодике Сибири: хрестоматия. Томск: Изд-во Том. ун-та. 2016. 204 с.
31. Вейнберг П.И. Песни Гейне в переводе М.Л. Михайлова // Библиотека для чтения. 1858. Т. CL. С. 11–17.
32. Ядринцев Н.М. Письма сибиряка из Европы // Восточное обозрение. 1885. № 36, 39, 42, 44, 48.
33. Ядринцев Н.М. На Гарце // Литературное наследство Сибири. Т.5. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн.. изд-во, 1980. 408с.
34. Ядринцев Н.М. Странник на золотом озере // Восточное обозрение. 1882. №1.
35. Анисимов К.В. Восточный травелог русской литературы XIX в.: «воображение» имперских окраин и поэтика повествования (предварительные замечания) // Имагология и компаративистика. 2014. № 1. С. 5–21.
36. Потанин Г. Зимний сезон 1909–1910 г. в Томске // СЖ. 1911. № 2.
37. Никонова Н.Е. Перевод и переводчики в литературной периодике Томска конца XIX века (И.И. Почекас, П.А. Грабовский, А.О. Станиславский и П.Л. Черневич) // Имагология и компаративистика. 2018. № 9. С. 30–52.
38. Красочный певец Алтая // СЖ. 1916. № 79.
39. Вс. К. (Крутовский). Выставка картин Г.И. Гуркина // СЖ. 1915. № 60.
40. Литовская М.А. Кедра Митрей: образ классика-основоположника в современной словесности // Дергачевские чтения – 2011. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности: материалы X Всерос. науч. конф. Т.3. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2012. С. 132–141.