Просмотр исходного текста страницы «Сказание о сибирском хане, старом Кучуме» Д.Н. Мамина-Сибиряка: тюркский мир русского писателя

[[Файл:Дмитрий_Наркисович_Мамин-Сибиряк_(1852-1912).jpg|250px|thumb|right|Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк (1852-1912]]
==Восток в русской литературе и «Восточные легенды» Д.Н. Мамина-Сибиряка==

Интерес к восточной тематике и образности характерен для русской литературы, начиная с самого раннего периода формирования и на всём протяжении её развития, что, очевидно, связано с особым положением России между европейским и азиатским миром. Русский менталитет соединил в себе приметы европейского и восточного мировосприятия, что неоднократно отмечено русской классической литературой и философией. Появление «Восточных легенд» Д.Н. Мамина-Сибиряка происходит на фоне общего для русской культуры рубежа XIX–XX вв. увлечения ориентализмом, проявившемся в литературе в обращении авторов к восточной мифологии, фольклору, философии, к изображению экзотических, по отношению к русской культуре, образов, мотивов, сюжетов, представлений о мире, свойственных восточному мировоззрению. В литературе популярны стали восточные сказки, легенды, притчи. При этом перед автором, изображающим инонациональный мир в традиционных для иной культуры жанровых формах, возникает опасность впасть в стилизацию и создать вторичные по отношению к оригиналам произведения. Как замечает О.В. Зырянов, стилизация «возникает в ситуации эстетической дистанции между современным автором и неким авторитетным «образцом» того или иного литературного жанра» [[#Литература | '''[1. C. 71]''']]. В случае с «Восточными легендами» Мамина-Сибиряка происходит перерастание стилизации, к которой, безусловно, прибегает автор, в креативный текст – индивидуально-авторскую вариацию жанровой формы. 

==«Восточные легенды» с позиции имагологического подхода==
[[Файл:Д.Н._Мамин-Сибиряк_Личность_Творчество_И.Дергачев.jpg|250px|thumb|left|Дергачев И.А. Д.Н. Мамин-Сибиряк. Личность и творчество. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1981. 303 с.]]
«Восточные легенды» Мамина-Сибиряка неоднократно привлекали внимание исследователей. Большой вклад в изучение творчества Мамина-Сибиряка в целом и, в том числе, его «Восточных легенд» внесли уральские литературоведы, занявшиеся сбором биографического материала о писателе-земляке, популяризацией его творчества, публикацией его произведений и их анализом. Особая роль в этом принадлежит И.А. Дергачеву, посвятившему исследованию творчества уральского писателя ряд статей и монографических исследований [[#Литература | '''[2]''']], [[#Литература | '''[3]''']]. Изучением фольклорной основы произведений писателя занимались в М.Г. Китайник [[#Литература | '''[4]''']] и Б.Д. Удинцев [[#Литература | '''[5]''']]. Историческую и этнографическую основу произведений Мамина-Сибиряка исследуют О.К. Лагунова [[#Литература | '''[6]''']] и Л.С. Соболева [[#Литература | '''[7]''']]. В работах Е.Е. Приказчиковой исследуется философское содержание и мифологическая символика «Восточных легенд» [[#Литература | '''[8]''']], [[#Литература | '''[9]''']]. В связи с изучений «Восточных легенд» Мамина-Сибиряка в литературоведении поднимался вопрос о жанровой природе вошедших в цикл произведений. С точки зрения В.А. Михнюкевича, писатель переходил в них от фольклорной стилизации к жанрово-стилевой ассимиляции народных преданий: «“Легенды” основаны на восточном фольклоре (татарском и киргизском), но при этом фольклорные образы и мотивы не включаются, а ассимилируются в литературный текст» [[#Литература | '''[10]''']]. Как пишет Е.Е. Приказчикова, у Мамина-Сибиряка был свой Восток, и «этот Восток был наполнен для писателя оригинальной мифологической символикой, позволяющей в значительной степени углубить наши представления об эстетическом значении восточных легенд в творчестве писателя» [[#Литература | '''[8. C. 68]''']]. 

Возможен и взгляд на «Восточные легенды» с позиции имагологического подхода,  анализа особенностей авторской концепции Востока и принципов воссоздания образа жизни и менталитета тюркских народов. Имагология в литературоведении совмещает в себе филологическую и культурологическую методологию при изучении образа «чужой» культуры, национальных и этнических стереотипов, чужого менталитета, клише и мифов, зафиксированных в художественной литературе или в творчестве конкретного писателя. «Восточные легенды» Мамина-Сибиряка представляют интерес с точки зрения осмысления, художественного освоения и воплощения инонациональной культуры, фольклорно-мифологической и художественной образности в художественном тексте русского писателя.

==Характеристика цикла «Восточных легенд»: предыстория, название и др.==

В цикл «Восточных легенд» (1898 г.) Д.Н. Мамина-Сибиряка вошло пять произведений: «Баймаган», «Майя», «Лебедь Хантыгая», «Слезы царицы», «Сказание о сибирском хане, старом Кучуме». В качестве источников мотивов и сюжетов для автора послужили легенды, предания, сказки разных народов, населявших восточные земли Российской империи. В «Восточных легендах» упоминаются татары, киргизы (так в XIX в. называли казахов), племена ногаев, вогулов и остяков. 
[[Файл:Д.Н._Мамин-Сибиряк_Легенды.jpg|250px|thumb|right|Д.Н. Мамин-Сибиряк Легенды]]
Называя свои легенды «восточными», Мамин-Сибиряк, безусловно, учитывает особенности этого жанра, характерные для восточной культуры и литературы. Сложность в том, что автор – носитель инонационального (русского) менталитета для реализации художественного замысла должен встать на позицию тюркоязычного сказителя, носителя иного сознания, иных представлений о мире. Задача писателя состоит в том, чтобы передать взгляд кочевника на легендарные и исторические события. Обращаясь к изображению жизни «другого народа», Мамин-Сибиряк стремится не только к точному воспроизведению исторических фактов и легендарных событий и образов, но и к положительной поэтической презентации ино-народного образа жизни, обычаев и традиций, что зачастую приходит в противоречие со сложившимися в русской культуре и сознании русских людей (к которым принадлежит и сам автор) стереотипами представлений о кочевниках. 

==«Сказание о сибирском хане, старом Кучуме» Д.Н. Маминя-Сибиряка==

===Источники сказания===

Особое место занимает в «Восточных легендах» «Сказание о сибирском хане, старом Кучуме», которое замыкает цикл, находясь, таким образом, в сильной позиции с точки зрения проявления авторской интенции. В «Сказании…» наглядно проявляется стремление автора показать жизнь кочевых народов «изнутри», выйти за рамки сложившихся оценочных стереотипов относительно населяющих Сибирь народов, которые закрепились в сознании русских в период завоевания Сибири войсками русского царя под предводительством атамана Ермака. Об этом времени сохранилось множество устных и письменных свидетельств, которые передают отношение русского народа к событиям, связанным с завоеванием Сибири. Существуют летописные источники, представляющие официальную версию исторического события, которые опираются как на документы, так и на устные свидетельства и предания. Так, в тексте сибирской летописи, написанной дьяком Тобольского архиерейского дома Саввы Есипова (Есиповская летопись), отряд Ермака изображается как «орудие бога» в борьбе с «неверными»: 

''Посла бог очистити место святини и победити бесерменского царя Кучюма и разорити богомерзкая и нечестивая капища, но и еще быша возгнеждение зверем и водворение сирином'' [[#Литература | '''[11. C. 82]''']]. 

Народы, населяющие сибирское ханство именуются в летописи «погаными», «неверными» и «окаянными». О гибели Ермака сказано, как об ''«убиении атамана Ермака и казаков от поганых татар»'' [[#Литература | '''[11. C. 95]''']]. Смерть самого хана Кучума изображается как негероическая: 

''Царь же Кучюм бежал в Нагайскую землю и тамо убиен от нагайских людей. И тако скончася житие его'' [[#Литература | '''[11. C. 97]''']].

===Специфика хронотопа===

Действие «Сказания о сибирском хане, старом Кучуме» Мамина-Сибиряка разворачивается в особом хронотопе, который можно определить как «легендарный». Автор изображает «инонациональный» мир, вписывающийся в географическое пространство от киргизских (казахских) степей и берегов Иртыша и Оби до Уральских гор. Художественный хронотоп обладает определенными приметами. С одной стороны, он ориентирован на конкретное географическое пространство – в тексте сказания названы реальные топонимы: названия рек (Иртыш, Тобол, Урал, Обь), селений и городов (Москва, Камень, Бухара и др). С другой стороны, многие топонимы, которые звучат экзотически, очевидно, почерпнуты автором из сибирских легенд и преданий. Упоминаются названия городов (Епанчи, Искер, Цимги), рек, озёр, гор (Карача-Куль, Кара-Куль, Вагай, Тура, Чолпан-Тау и др.)

Художественное время в сказании соотносится с конкретным историческим временем – с началом освоения Сибири Русью, похода Ермака в Сибирь с целью завоевания Сибирского ханства и присоединения Сибири к России (1581 – 1585 гг.). Присутствие фантастических элементов, архетипов, сказочных формул делает художественный мир «Сказания…» мифологизированным. 

===Степь как ключевой образ в тюркском мире и «Восточных легендах»===

Главным элементом пространственной картины мира «Восточных легенд» выступает ''степь'', как место обитания кочевых народов. Описания степи входят во все произведения цикла. В киргизской сказке «Баймаган», открывающей цикл, описание степи становится своеобразным лейтмотивом, символизирующим красоту, вечность и неизменность природы: 

''Киргизская степь была так же хороша, как десять лет назад, также весной она покрывалась цветами и ковылём, тот же играл по ней степной ветер, а зимой волком завывали метели''[[#Литература | '''[11. C. 249]''']]. 

В «Сказании о Кучуме» образ степи становится ключевым и приобретает постоянные коннотации, обусловленные не только его климатическими, топографическими, пейзажно-ландшафтными характеристиками. Степь – родное для героев пространство: cтепь вскормила и вспоила хана Кучюма» и он «не изменил матери-степи [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 266]''']]. 

Природные силы степи включены в развитие событий как действующие лица, о чем свидетельствуют, например, это и подобные выражения автора-сказителя: 

''Обманули его [Карачу] свои собственные глаза, обманула неоглядная степь'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 261]''']]. 
===Анималистические образы в легендах Мамина-Сибиряка===

Большое место отводится в легендах, переданных Маминым-Сибиряком, анималистическим образам как важнейшему элементу бытовой и ментальной картины мира кочевых народов. В «Сказание о сибирском хане, старом Кучуме» автор вводит предание о возникновении разных народов. 

''Три женщины мучились в родах: схватилась одна за землю – от неё произошли китайцы, другая схватилась за дерево – родились русские, за конскую гриву схватилась третья – и все ездящие на коне считают её своей матерью'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 252]''']].  

Так мотивируется роль и функции коня как тотемного животного, почитаемого в кочевых племенах. Наряду с конем в предании упоминается волк: 

''От волка зачала эта третья, и волчья кровь осталась в степи. Поэтому не боится сердце джигита ни волчьих глаз, ни волчьего воя, а в буран оно веселится, как на празднике'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 252]''']]. 

Два этих тотема – конь и волк – постоянно упоминаются в текстах легенд при характеристике кочевых народов: татар и киргизов (казахов), ногаев (ногайцев). 

Автор «Восточных легенд» объясняет образ жизни и менталитет разных народов, опираясь на это предание о трех женщинах – прародительницах. О китайцах сказано: У первой матери смирные дети – не любят войны» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 252]''']].  О русских: «у второй матери – дети бьют только чужих и чужое любят больше своего»[[#Литература | '''[12. Т.12. C. 252]''']].  

''Дети третьей матери [кочевые народы. – В.Г.] страшны для всех – не растёт трава, где они пройдут. Мир принадлежит им, ездящим на коне... Но волчья кровь не знает покоя: когда нет войны с чужими – бьются свои. Горько оплакивала эта третья мать и раненых, и убитых, и взятых в плен'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 252]''']]. 

Анималистические образы коня и волка выполняют в произведениях Мамина-Сибиряка различные функции. Их символика восходит к древним мифам и фольклору. Образ коня – постоянный атрибут при описании мирного и боевого быта тюркских народов становится сквозным в «Восточных легендах». Наряду с символической, этот образ выполняет психологическую функцию. С его помощью автор передает психологическое состояние своих героев, для которых конь является атрибутом жизни, а его потеря – означает смерть. Так, например, описывается скачка от преследователей мурзы Карачи: 

''…загнал Карача уже двух лошадей, – осталась последняя, третья, и, если она не вынесет, – пропало всё. <…> Третья лошадь стала задыхаться – это пришёл конец хитрому Караче'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 257]''']]. 

Не менее значим в легендах образ волка. Волк для тюркских народов связан с преданиями о родовом тотеме. Об этом пишет Лев Гумилев, приводя сходные мифы о происхождении разных тюркских родов. Следы почитания культа волка, как отмечает ученый, сохранились в ритуалах казахских шаманов: «Во время сеанса камлания шаман призывал на помощь поочередно волчицу-прародительницу, вскормившую голубогривого волка-вожака, могучего шестисаженного волка и молодого волка, клыкастого и лютого» [[#Литература | '''[13]''']]. С волком в «Сказании о сибирском хане, старом Кучуме» сравниваются герои, наделенные недюжинной силой, смелостью и мудростью. «Смелее голодного волка мурза Карача» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 263]''']]; Махмедкул «…волком ходил на Камень» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 253]''']] ; «Как волк в камышах сидит Кучюм под Чувашьей горой» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 246]''']] ; «Не видят ничего слепые глаза старого Кучюма, но всё слышит его волчье ухо...» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 263]''']].  ; «Не умрет волчья кровь слепого хана Кучюма» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 265]''']]. Даже враги Кучума – ногаи, искусные наездники, уважительно сравниваются с волчьей стаей: 
Пройдёт в степи тысяча ногаев, а след как от десяти всадников, – так ездят ногаи, заклятые враги слепого хана Кучюма, точно волчья стая»; «Зорки глаза у ногаев как у ястребов, волчье чутьё у них [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 259]''']]. 

Унизительным сравнением с собаками наделяются в повествовании враги Кучума из враждебного степного племени: 

''Но нет примирения между костью Тайбуги и костью Ибака как между волком и собакой, и только кровь их льётся вместе''[[#Литература | '''[12. Т.12. C. 215]''']].  

Волчьему племени степняков противопоставляется в сказании войско Ермака. О поединке между татарами и русскими говорится: 

''Вот что видели столетние глаза Кукджу: каждую ночь, на Иртыше с татарской стороны выходит белый волк, а с московской чёрная собака и дерутся они до белого света''[[#Литература | '''[12. Т.12. C. 254]''']]. 

Особое место в ряду анималистических образов отводится автором медведю, с которым сравниваются Ермак и его соратники: ''«…он [Кучюм] запер Ермака в Искере, как медведя в каменной берлоге» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 255]''']] ; «Мещеряк рыщет кругом как поднятый из берлоги медведь» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 262]''']. Во время осады города, занятого войском Ермака, мурза Карача советует Кучуму: «Нужно выманить московского медведя из берлоги» [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 259]''']]. ''

Сравнение русских с медведем, к которому прибегает автор, мотивировано славянской мифологической и фольклорной традицией, в которой, как известно, медведь выступает в качестве тотемного животного. Вместе с тем, медведь – представляет собой высший пантеон тотемных животных, почитаемых народами Сибири. Таким образом, сравнение русских с медведем, с одной стороны, является признанием мощи войска русского царя, с другой стороны, сильный, но неповоротливый медведь противопоставляется кровожадному, сильному и неуловимому степному волку. 

Анималистические образы и мотивы позволили автору передать дух изображаемой эпохи, создать колоритные образы персонажей, носителей мифологических представлений о мире.

===Мотивы женитьбы и продолжения рода в «Восточных легендах»===
[[Файл:Легенды_Д.Н._Мамина-Сибиряка.jpg|250px|thumb|left|Легенды Д.Н. Мамина-Сибиряка]]
Важное место в эпосе народов мира занимает комплекс мотивов, связанных с женитьбой героя и продолжением рода. В киргизской сказке «Баймаган», которой открывается цикл «Восточных легенд» изображается традиционная форма сватовства. Богатый Хайбибула готов отдать свою дочь за «калым»: 

''Кто даст калым в сто лошадей и пятьсот рублей деньгами, тому и отдам Гольдзейн, – хвастается Хайбибула, когда с гостями напьется кумыса. – Будь хоть без головы жених, мне все равно… Сто лошадей и пятьсот рублей деньгами'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 200]''']]. 

Сам Хайбибула мечтает выгнать старую жену и жениться на молодой: 

''Вот получу калым за Гольдзейн и прямо с деньгами поеду под Семипалатинск: там в кошах живут два брата, Кошгильда и Яшгильда, богатые киргизы, и у обоих по молоденькой дочери. Которую хочу, ту и возьму, а тебе, старой кляче, пора отдохнуть'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 200]''']]. 
 
Таким образом, автор отражает в сказке «Баймаган» сложившиеся у тюркских народов формы брака и сватовства. Обычай многоженства или повторной женитьбы знатного человека преклонных лет на молодой невесте с целью рождения детей связан с кочевым образом жизни, междоусобными войнами, в которых гибли молодые джигиты, потребностью пополнения своего племени молодыми силами. 
О подобной форме брака идет речь и в «Сказании о сибирском хане, старом Кучуме». Старая ханша Лелипак-Каныш упрекала своего мужа, хана Кучюма: 

''Ты брал наложниц – я молчала, ты привёл вторую жену Симбулу – я молчала; ещё четырёх жён взял – я тоже молчала; последнюю жену, красавицу Сузгэ, привёл – я молчала; всю жизнь провела в молчании'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 241]''']]. 

В конце сказания, когда иссяк род старого Кучума, а Лелипак-Каныш не могла уже подарить ему новых сыновей, старая жена сама уговаривает молодую красавицу Сайхан-Доланьгэ стать женой Кучума, чтобы «продолжилась его волчья кость». Именно молодой ханше Сайхан-Доланьгэ отводится роль спасительницы Кучума и его войска, она подарила ему молодых «Кучюмовичей» и новых ратников. Автор прибегает к сказочному приему, соединив силы Степи и материнство молодой ханши. Степная трава волшебным образом превращается в воинов, взамен погибших, сама Степь встает на защиту сибирского хана Кучума. 

''Свершилось великое чудо на глазах посла: зашевелилась сорванная ханшей трава как живая… Где-то ударили в большой бубен – и вышли большие люди; ударили в малые бубны – вышли простые джигиты. Сколько сорвано было ханшей травы, столько вышло в поле и джигитов. Весело развеваются конские хвосты на высоких копьях, ржут кони, бьют бубны, а войско всё прибывает… Насколько хватал глаз – везде из земли выходили джигиты'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 265-266]''']]. 

Сравнение воинских рядов с густой травой является общим для эпоса разных народов. Для примера можно привести фрагмент из Есиповской летописи, в котором описывается сражение войска Ермака с татарами «у реки Иртыша на брегу под Чювашевым»: 

''И насеявшася множество их, яко травы селнии (селнии – с греч.: – полевые ). И бысть с ними бой велик октября в 23 день, и жняше православное воинство нечестивых божею помощию, яко же класы (класы – с церк.-слав.: колосья)'' [[#Литература | '''[11. C. 90]''']]. 

Уподобление битвы жатве характерно для русской поэтической традиции. Однако нетрудно заметить, что в «Сказании о сибирском хане, старом Кучуме» Мамина-Сибиряка этот вегетативный образ другого культурного происхождения: мифическое войско Кучума уподобляется степной траве, которую не сеют и не жнут, сорванная трава дает жизнь новым воинам, и войско Кучума также безбрежно, как сама Степь. 

==Заключение==

Опираясь на жанровые формы восточных преданий, легенд, сказаний писатель создаёт легендарный хронотоп, в который вписывает события своих произведений. Главными приметами хронотопа «Сказания о сибирском хане, старом Кучуме» становятся традиционные для тюркского эпоса мотивы Степи и битвы, передающие состояние и картину мира кочевников. Трагические события, связанные с борьбой за Сибирь, изображаются автором не с позиции русских завоевателей, а с точки зрения народа, для которого Степь – родное пространство, и этим оправдываются все приносимые жертвы. В финале автор-сказитель воспевает хана Кучума, красавицу ханшу и их сыновей: 

''Неправда это: жив старый хан Кучюм и сейчас, он бродит по степи с невидимым войском. Где он прошёл – там лежит трава, сорванная ханшею Доланьгэ. Один он остался, потому что один не изменил своей матери-степи и искал честной смерти в открытом бою с врагом. Вот почему, где будет в степи стоять кош и где будет куриться живой огонёк, там будет петься и слава старому хану Кучюму, красавице-ханше Сайхан-Доланьгэ и грозным Кучюмовичам!'' [[#Литература | '''[12. Т.12. C. 266]''']]. 

Автору «Восточных легенд» удалось встать на позицию тюрко-язычного сказителя, отразить образ мыслей, переживаний, отношения к миру инонационального героя. Исследование «Восточных легенд» Д.Н. Мамина-Сибиряка с позиций культурно-исторического, имагологического и мотивного подходов представляется перспективным с точки зрения исследования формы и содержания «тюркского текста» русской литературы.


<p align="right">В.И. Габдуллина
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Алтайского края в рамках научного проекта №  16-14-22002 или «The reported study was funded by RFBR and Government of the Altai region according to the research project № 16-14-22002».</p>

==Список литературы==
#[https://www.elibrary.ru/item.asp?id=27463530 Зырянов О.В. Историческое развитие жанров в контексте литературы регионов // Эволюция жанров в литературе Урала XVII–XX веков. Екатеринбург: УрО РАН, 2010. С. 62–90.]
#Дергачев И.А. Д.Н. Мамин-Сибиряк. Личность и творчество. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1981. 303 с. 
#[https://elar.urfu.ru/handle/10995/49156 Дергачев И.А. Жанр легенды в творчестве Д.Н. Мамина-Сибиряка и пути развития русской литературы в девяностые годы // Русская литература 1870–1890 гг. Сб.5. Свердловск. 1973. С.  95–118.]
#Китайник М.Г. Д.Н. Мамин-Сибиряк и народное творчество. Свердловск: Свердловское книжное изд-во, 1955. 168 с.
#Удинцев Б.Д. Фольклор в записных книжках Д.Н. Мамина-Сибиряка. Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1966. 82 с.
#Лагунова О.К. Страницы истории Сибири в творчестве Д.Н. Мамина-Сибиряка. Тюмень: Типография уприздата, 1975. С. 302–308.
#Соболева Л.С. Образы «Слова о полку Игореве» в легенде Д.Н. Мамина-Сибиряка «Сказание о сибирском хане, старом Кучуме» // Модификации художественных форм в литературном процессе. Д.Н. Мамин-Сибиряк –художник: Сб. науч. тр. Свердловск: УрГУ, 1989. С. 56–65.
#[https://cyberleninka.ru/article/n/mifologicheskaya-simvolika-vostochnyh-legend-d-n-mamina-sibiryaka-i-ee-svyaz-s-problematikoy-tsikla Приказчикова Е.Е. Мифологическая символика «Восточных легенд» Д.Н. Мамина-Сибиряка и ее связь с проблематикой цикла // Филологический класс. 2012. –  № 4 (30). – С. 26-36.]
#[https://elar.urfu.ru/handle/10995/24074?mode=full Приказчикова Е.Е. Философский контекст и мифологическая символика «восточных легенд» Д.Н. Мамина-Сибиряка // Известия Уральского государственного университета. 2002. №  24. С. 65–86.]
#[https://cyberleninka.ru/article/n/stilevoe-techenie-poetiziruyuschego-etnografizma-v-proze-uralskih-pisateley-na-rubezhe-xix-xx-vekov Михнюкевич В.А. Стилевое течение «поэтизирующего этнографизма» в прозе уральских писателей на рубеже XIX–XX веков // Вестник Челябинского государственного университета. 1997. Вып.1. Т. 2. С. 60–66.]
#[http://www.anaslav.ru/forum/viewtopic.php?t=211 Полное собрание русских летописей. Том 36. Сибирские летописи. Часть 1. Группа Есиповской летописи. М: Наука, 1987. 382 с.]
#[https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Д._Н._Мамин-Сибиряк._Полное_собрание_сочинений_(1917)_т.12.djvu Мамин-Сибиряк Д.Н. Полное собрание сочинений: в 12 т. СПб: Изд. А.Ф. Маркса, 1917. Т. 12. 548 с.] 
#[http://syedin.kazakh.ru/nomad-kazakhstan/590.php?commentId=39470 Гумилев Л. Культ волка в мифологии древних тюрок.]