Концепт «другой» и вопросы самоидентификации в русском общественном дискурсе второй половины XIX века о переселении в Сибирь — различия между версиями

Материал из НБ ТГУ
Перейти к: навигация, поиск
Строка 1: Строка 1:
==Концепт «Другой» и проблемы самоидентификации – центральные в русском общественном дискурсе 1850–1890-х гг. о переселении в Сибирь==
+
== Концепт «Другой» и проблемы самоидентификации – центральные в русском общественном дискурсе 1850–1890-х гг. о переселении в Сибирь (на материале публицистики)==
  
 
Центральными практически во всех публикациях о заселении Сибири  становятся концепт «Другой» и связанная с ним важнейшая проблема переселенческого движения – проблемы самоидентификации населения Сибири, взаимоотношений новоселов и местных народностей. Они тес¬но связаны с базовыми понятиями мироощущения личности, ее по¬ведения в социуме, развития толерантных взаимоотношений с другими, с многоаспектной рефлек¬сией по поводу соотношения «своего» и «другого», а также с социальными стереотипами. Одним из них являлся образ Сибири, активно провоцирующий устремления россиян в эти края. С одной стороны, в массовом сознании европейской части России был закреплен миф о Сибири как земле обетованной. У большинства россиян до конца XIX в. существовало весьма приблизительное представление о далеких сибирских землях, которое чаще всего реконструировалось по стереотипной модели «другой страны», издавна принимающей всех желающих, с бескрайними никому не принадлежащими просторами и суровым климатом, который, однако, человек может и уже отчасти победил. Таков, напр., пафос книги фольклориста, этнографа, поэта Д. Садовникова – «Наши землепроходцы» (М., 1874)[['''#Ссылки| [1]''']]. С другой стороны, уже к середине XIX в. Сибирь была, во-первых, демифологизирована, во-вторых, густо заселена в своей западной части и могла рассматриваться как своего рода перевалочный пункт для дальнейшего следования переселенцев на восток, на территории, о которых был сложен мрачный миф об адском пространстве ссылки и каторги, который, однако, не пугал потенциальных новоселов не склонных отождествлять свою судьбу с участью каторжан, да и трагический образ сибирского каторжника, о котором так много и глубоко уже было написано сибирскими публицистами, в массовом сознании не закреплялся, по-прежнему был весьма абстрактен, а в ряде случаев да¬же романтизирован.
 
Центральными практически во всех публикациях о заселении Сибири  становятся концепт «Другой» и связанная с ним важнейшая проблема переселенческого движения – проблемы самоидентификации населения Сибири, взаимоотношений новоселов и местных народностей. Они тес¬но связаны с базовыми понятиями мироощущения личности, ее по¬ведения в социуме, развития толерантных взаимоотношений с другими, с многоаспектной рефлек¬сией по поводу соотношения «своего» и «другого», а также с социальными стереотипами. Одним из них являлся образ Сибири, активно провоцирующий устремления россиян в эти края. С одной стороны, в массовом сознании европейской части России был закреплен миф о Сибири как земле обетованной. У большинства россиян до конца XIX в. существовало весьма приблизительное представление о далеких сибирских землях, которое чаще всего реконструировалось по стереотипной модели «другой страны», издавна принимающей всех желающих, с бескрайними никому не принадлежащими просторами и суровым климатом, который, однако, человек может и уже отчасти победил. Таков, напр., пафос книги фольклориста, этнографа, поэта Д. Садовникова – «Наши землепроходцы» (М., 1874)[['''#Ссылки| [1]''']]. С другой стороны, уже к середине XIX в. Сибирь была, во-первых, демифологизирована, во-вторых, густо заселена в своей западной части и могла рассматриваться как своего рода перевалочный пункт для дальнейшего следования переселенцев на восток, на территории, о которых был сложен мрачный миф об адском пространстве ссылки и каторги, который, однако, не пугал потенциальных новоселов не склонных отождествлять свою судьбу с участью каторжан, да и трагический образ сибирского каторжника, о котором так много и глубоко уже было написано сибирскими публицистами, в массовом сознании не закреплялся, по-прежнему был весьма абстрактен, а в ряде случаев да¬же романтизирован.
 +
 +
== Социально-профессиональный уровень идентификации и самоидентификации населения Сибири ==
 +
'''Очерк Н.В. Шелгунова «Сибирь по большой дороге» (1863)'''
 +
 +
Нарастание глубины и многоуровневости рассмотрения вопроса о заселении Сибири, характерное для второй половины XIX в., демонстрирует очерк известного публициста Н.В. Шелгунова «Сибирь по большой дороге» (1863), который изображал переселенцев как абсолютно потерянных людей в силу происходившего на новых местах немедленного разрушения наиболее зависящего от социальных обстоятельств социально-профессионального уровня их идентификации и самоидентификации. Шелгунов описывает перебравшихся в Сибирь поваров и камердинеров, лакеев и горничных, никогда не знавших ничего, кроме жизни в барском доме, и не желавших, не способных стать сибирскими земледельцами даже в самых благоприятных для этого обстоятельствах. На новом, «другом» месте эти люди с профессиями, не известными коренным сибирякам, оказывались невостребованными – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Крестьяне же, пишет Шелгунов, отправлявшиеся на обещанные им «удобные к хлебопашеству места», чаще всего сталкивались с тем, что многие сибирские земли на самом деле непригодны для земледелия, а «удобные» уже заселены старожилами, что являлось почвой кровавых конфликтов и взаимной неприязни вновь прибывших и местных жителей. Коренное население оказывало помощь поселенцам только по принуждению властей или из желания «отвратить от себя беду», т.е. жестокость и насилие оголодавших поселенцев и бродяг. «Сибиряк смотрит недоверчиво на “российского человека”, а “российский человек” на сибиряка, и оба недолюбливают друг друга», – пишет Шелгунов [7, с. 257].
 +
 +
2.2. Сибирские публицисты («Колонизационное значение сибирской ссылки» С. Чудновского 1886 г., «Исправительное значение русской ссылки» 1871 г. Н.М. Ядринцева, «Из жизни на уральских заводах» 1904 г. Н.А. Горного)
 +
 +
Шелгунову вторит известный сибирский публицист С.Л. Чудновский. Пытаясь разобраться в проблеме, он не ищет виноватых и правых среди противоборствующих сторон. «Как тут не озлобиться, – пишет он о сибиряках в очерке «Колонизационное значение сибирской ссылки» (1886), – когда деревни наводняются приписываемыми ссыльными», которых, при случае, старожилы «обирают, как липку, сводя с ними пресловутый “варначий” расчет» [6, c. 52]. Об этом же пишет Н.М. Ядринцев в историческом очерке «Исправительное значение русской ссылки» (1871): коренное население «находится в постоянном страхе за свою жизнь и имущество, в результате чего местные крестьяне вооружаются: в лесах Сибири ведется ожесточенная война <…>» [8, c. 185].
 +
В ряд с названными сочинениями встает публикация Н.А. Горного «Из жизни на уральских заводах. По личным воспоминаниям» [1]. Повествование ведется от лица переселенца, прибывшего из центральных областей России в Сибирь за счастьем. Рассказ посвящен устройству автора-повествователя, являющегося образованным человеком, писателем, на работу на свинцово-белильный завод, где здоровье позволило ему продержаться один год, в течение которого он четырежды оказывался в больнице. Только сила воли, высокий уровень культуры и нравственности, постоянный самоанализ и самоконтроль, глубокая рефлексия спасли героя-повествователя, попавшего в «другие» обстоятельства, от разрушения наиболее зависящего от социума социально-профессионального уровня идентификации и самоидентификации личности. Но это – редкое исключение из правила. Герой рассказывает о своих товарищах по несчастью, таких же, как он переселенцах, нашедших себе место только на белильном заводе и работавших там в нечеловеческих условиях, стремительно теряя человеческий облик. Повествователь подчеркивает, что на завод охотно принимали переселенцев, независимо от имеющихся у них профессиональных навыков, ведь выработка белил – это не профессия, требующая квалификации, это изматывающий ручной труд, опускающий человека до уровня животного, приводящий его к полной деградации, поддерживающий его невежество, оставляющий в нем самые низменные чувства и устремления: агрессию, желание иметь побольше еды и выпивки.

Версия 13:19, 18 сентября 2018

Концепт «Другой» и проблемы самоидентификации – центральные в русском общественном дискурсе 1850–1890-х гг. о переселении в Сибирь (на материале публицистики)

Центральными практически во всех публикациях о заселении Сибири становятся концепт «Другой» и связанная с ним важнейшая проблема переселенческого движения – проблемы самоидентификации населения Сибири, взаимоотношений новоселов и местных народностей. Они тес¬но связаны с базовыми понятиями мироощущения личности, ее по¬ведения в социуме, развития толерантных взаимоотношений с другими, с многоаспектной рефлек¬сией по поводу соотношения «своего» и «другого», а также с социальными стереотипами. Одним из них являлся образ Сибири, активно провоцирующий устремления россиян в эти края. С одной стороны, в массовом сознании европейской части России был закреплен миф о Сибири как земле обетованной. У большинства россиян до конца XIX в. существовало весьма приблизительное представление о далеких сибирских землях, которое чаще всего реконструировалось по стереотипной модели «другой страны», издавна принимающей всех желающих, с бескрайними никому не принадлежащими просторами и суровым климатом, который, однако, человек может и уже отчасти победил. Таков, напр., пафос книги фольклориста, этнографа, поэта Д. Садовникова – «Наши землепроходцы» (М., 1874) [1]. С другой стороны, уже к середине XIX в. Сибирь была, во-первых, демифологизирована, во-вторых, густо заселена в своей западной части и могла рассматриваться как своего рода перевалочный пункт для дальнейшего следования переселенцев на восток, на территории, о которых был сложен мрачный миф об адском пространстве ссылки и каторги, который, однако, не пугал потенциальных новоселов не склонных отождествлять свою судьбу с участью каторжан, да и трагический образ сибирского каторжника, о котором так много и глубоко уже было написано сибирскими публицистами, в массовом сознании не закреплялся, по-прежнему был весьма абстрактен, а в ряде случаев да¬же романтизирован.

Социально-профессиональный уровень идентификации и самоидентификации населения Сибири

Очерк Н.В. Шелгунова «Сибирь по большой дороге» (1863)

Нарастание глубины и многоуровневости рассмотрения вопроса о заселении Сибири, характерное для второй половины XIX в., демонстрирует очерк известного публициста Н.В. Шелгунова «Сибирь по большой дороге» (1863), который изображал переселенцев как абсолютно потерянных людей в силу происходившего на новых местах немедленного разрушения наиболее зависящего от социальных обстоятельств социально-профессионального уровня их идентификации и самоидентификации. Шелгунов описывает перебравшихся в Сибирь поваров и камердинеров, лакеев и горничных, никогда не знавших ничего, кроме жизни в барском доме, и не желавших, не способных стать сибирскими земледельцами даже в самых благоприятных для этого обстоятельствах. На новом, «другом» месте эти люди с профессиями, не известными коренным сибирякам, оказывались невостребованными – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Крестьяне же, пишет Шелгунов, отправлявшиеся на обещанные им «удобные к хлебопашеству места», чаще всего сталкивались с тем, что многие сибирские земли на самом деле непригодны для земледелия, а «удобные» уже заселены старожилами, что являлось почвой кровавых конфликтов и взаимной неприязни вновь прибывших и местных жителей. Коренное население оказывало помощь поселенцам только по принуждению властей или из желания «отвратить от себя беду», т.е. жестокость и насилие оголодавших поселенцев и бродяг. «Сибиряк смотрит недоверчиво на “российского человека”, а “российский человек” на сибиряка, и оба недолюбливают друг друга», – пишет Шелгунов [7, с. 257].

2.2. Сибирские публицисты («Колонизационное значение сибирской ссылки» С. Чудновского 1886 г., «Исправительное значение русской ссылки» 1871 г. Н.М. Ядринцева, «Из жизни на уральских заводах» 1904 г. Н.А. Горного)

Шелгунову вторит известный сибирский публицист С.Л. Чудновский. Пытаясь разобраться в проблеме, он не ищет виноватых и правых среди противоборствующих сторон. «Как тут не озлобиться, – пишет он о сибиряках в очерке «Колонизационное значение сибирской ссылки» (1886), – когда деревни наводняются приписываемыми ссыльными», которых, при случае, старожилы «обирают, как липку, сводя с ними пресловутый “варначий” расчет» [6, c. 52]. Об этом же пишет Н.М. Ядринцев в историческом очерке «Исправительное значение русской ссылки» (1871): коренное население «находится в постоянном страхе за свою жизнь и имущество, в результате чего местные крестьяне вооружаются: в лесах Сибири ведется ожесточенная война <…>» [8, c. 185]. В ряд с названными сочинениями встает публикация Н.А. Горного «Из жизни на уральских заводах. По личным воспоминаниям» [1]. Повествование ведется от лица переселенца, прибывшего из центральных областей России в Сибирь за счастьем. Рассказ посвящен устройству автора-повествователя, являющегося образованным человеком, писателем, на работу на свинцово-белильный завод, где здоровье позволило ему продержаться один год, в течение которого он четырежды оказывался в больнице. Только сила воли, высокий уровень культуры и нравственности, постоянный самоанализ и самоконтроль, глубокая рефлексия спасли героя-повествователя, попавшего в «другие» обстоятельства, от разрушения наиболее зависящего от социума социально-профессионального уровня идентификации и самоидентификации личности. Но это – редкое исключение из правила. Герой рассказывает о своих товарищах по несчастью, таких же, как он переселенцах, нашедших себе место только на белильном заводе и работавших там в нечеловеческих условиях, стремительно теряя человеческий облик. Повествователь подчеркивает, что на завод охотно принимали переселенцев, независимо от имеющихся у них профессиональных навыков, ведь выработка белил – это не профессия, требующая квалификации, это изматывающий ручной труд, опускающий человека до уровня животного, приводящий его к полной деградации, поддерживающий его невежество, оставляющий в нем самые низменные чувства и устремления: агрессию, желание иметь побольше еды и выпивки.