Концепт «другой» и вопросы самоидентификации в русском общественном дискурсе второй половины XIX века о переселении в Сибирь

Материал из НБ ТГУ
Версия от 13:11, 18 сентября 2018; Vcs (обсуждение | вклад) (Концепт «Другой» и проблемы самоидентификации – центральные в русском общественном дискурсе 1850–1890-х гг. о переселении в Сибирь)
Перейти к: навигация, поиск

Концепт «Другой» и проблемы самоидентификации – центральные в русском общественном дискурсе 1850–1890-х гг. о переселении в Сибирь

Центральными практически во всех публикациях о заселении Сибири становятся концепт «Другой» и связанная с ним важнейшая проблема переселенческого движения – проблемы самоидентификации населения Сибири, взаимоотношений новоселов и местных народностей. Они тес¬но связаны с базовыми понятиями мироощущения личности, ее по¬ведения в социуме, развития толерантных взаимоотношений с другими, с многоаспектной рефлек¬сией по поводу соотношения «своего» и «другого», а также с социальными стереотипами. Одним из них являлся образ Сибири, активно провоцирующий устремления россиян в эти края. С одной стороны, в массовом сознании европейской части Рос¬сии был закреплен миф о Сибири как земле обетованной. У большинства россиян до конца XIX в. существовало весьма приблизительное представление о далеких сибирских землях, которое чаще всего реконструировалось по стереотипной модели «другой страны», издавна принимающей всех желающих, с бескрайними никому не принадлежащими просторами и суровым климатом, который, однако, человек может и уже отчасти победил. Таков, напр., пафос книги фольклориста, этнографа, поэта Д. Садовникова – «Наши землепроходцы» (М., 1874) [1]. С другой стороны, уже к середине XIX в. Сибирь была, во-первых, демифологизирована, во-вторых, густо заселена в своей западной части и могла рассматриваться как своего рода перевалочный пункт для дальнейшего следования переселенцев на восток, на территории, о которых был сложен мрачный миф об адском пространстве ссылки и каторги, который, однако, не пугал потенциальных новоселов не склонных отождествлять свою судьбу с участью каторжан, да и трагический образ сибирского ка¬торж¬ника, о котором так много и глубоко уже было написано си¬бирскими публицистами, в массовом сознании не за¬креп¬лялся, по-прежнему был весьма абстрактен, а в ряде случаев да¬же романтизирован.