«Егоркина жизнь» Г.Д. Гребенщикова на русском и английском языках: конструирование биографического мифа в автопереводе

Г.Д.Гребенщиков (1884-1964)

Русская культура глазами Гребенщикова-эмигранта

В творческом наследии Г.Д. Гребенщикова органически соединились два жизнетворческих мотива – потребность в сохранении связи с культурой Алтая и Сибири и в интеграции в культурную жизнь США, а также необходимость реализации культурно-просветительской миссии.

В связи с этим важно отметить, во-первых, что литературное наследие Гребенщикова во многих аспектах тематико-образной организации обращено к Алтаю, Сибири и судьбам жителей региона. Сам Гребенщиков писал: «…всю свою жизнь старался словом и делом показать Сибирь как страну великого будущего с неограниченными красотами и богатствами». Исследователями отмечается, что «следуя заветам “областников”, Георгий Дмитриевич Гребенщиков во всех своих проявлениях был убежденным просветителем» [1].

Во-вторых, многие представители и деятели русской культуры в эмиграции считали, что в задачи русской общины непременно должна входить пропаганда и развитие интереса к русской культуре и искусству за рубежом. В многочисленных лекциях для американской аудитории («Russia the Unknown», «Russia in Fine Arts» и др.), в своей работе на кафедре русского языка и литературы Южного колледжа Флориды Гребенщиков выступал проводником этой идеи и не только популяризатором, но и интерпретатором русской культуры. Писатель стремился объяснить слушателям важность восприятия «чужой» культуры, необходимость признания ценностей, созданных и создаваемых другими народами, уважения и терпимости к нормам и типам их поведения. Английский же автоперевод различных его художественных текстов, как представляется, имел хождение в устном формате в виде лекций и выступлений.

Интерпретации повести «Егоркина жизнь» в отечественной гуманитаристике

Автоперевод «Егоркиной жизни» Г.Д. Гребенщикова является иллюстративным репрезентантом литературного билингвизма. Повесть не публиковалась на английском языке, русскоязычная версия была опубликована уже после смерти автора в 1966 г. [2] в США и в 1984 г. в России в сокращенном журнальном варианте [3. С. 72–115]. Н. Н. Яновским высказано предположение в послесловии к публикации, что Гребенщиков «начал писать ее где-то в 1925–1926 годах» [3, C.111]. Полное издание произведения вышло в 2004 г. [4].

Повесть не раз становилась объектом исследований в отечественной гуманитаристике. Согласно наблюдению А.Ю. Горбенко, «Егоркина жизнь» стала финальным этапом формирования мифо-биографического нарратива, «изначально задуманная как "крестьянская автобиография", близкая к областническому роману, книга в конечном итоге синтезировала автобиографические и агиографические элементы, придав литературной биографии Гребенщикова отчетливый житийный оттенок» [5, C.7]. Намеренно не отождествляя Гребенщикова полностью с его героем, исследователь отмечает, что создание подобной «литературной маски» «работает на создание автоагиографического текста, который бы подводил итог длительной конфронтации писатель-крестьянин vs интеллигенция, изобразив судьбу первого как своего рода литературное житие-мартирий» [5, C.8].

Т.А. Богумил высказывается о том, что систематическое связывание образов главного героя повести, Егорки, и его святого покровителя Георгия Победоносца актуализирует не только «мученическую» онамопоэтическую линию в автомифотворчестве Г.Д. Гребенщикова, но и «героическую», за счет подключения героя посредством имени «с одной стороны, к мифу индоевропейской культуры о битве бога-громовержца со змеевидным противником (Георгий Победоносец), с другой – вводит имя из устных духовных былин – Егория Храброго, также восходящее к героическому сюжету» [6, C.209-215].

Ориентация Г.Д. Гребенщикова на создание автобиографического мифа

Ориентация Гребенщикова на создание автобиографического мифа подкрепляется сонаправленной тенденцией среди представителей областничества. Так, Г.Н. Потанин в определенной степени конструировал собственную автобиографию на материале путевых заметок и очерков, в том числе средствами поэтики травелога, а также с помощью активного самопозиционирования в дискурсе просветительского областнического краеведения.

Г.Н.Потанин (1835-1920)

Гребенщиков же оперировал инструментарием художественной словесности, создавая автобиографический миф, ориентируясь на категорию «житийности».

Идея о конструировании «Егоркиной жизни» как «крестьянской автобиографии» высказывалась Т.Г. Черняевой, которая полагала, что «замысел автобиографического повествования Гребенщикова на самых ранних этапах его формирования тяготеет к … областническому роману». В частности, об этом говорит обозначенная М.М. Бахтиным ориентация Гребенщикова на «идиллическое время». Согласно Бахтину: «Самый основной принцип областничества в литературе – неразрывная вековая связь процесса жизни поколений с ограниченной локальностью – повторяет чисто идиллическое отношение времени к пространству, идиллическое единство места всего жизненного процесса» [7, C.146].

Однако замысел Гребещикова имел многокомпонентную структуру, не ограничиваясь рамками жизнеописания. В частности, «социальный статус автобиографического героя не доминирует в замысле повести Гребенщикова, как это было у его «оппонентов». Словом, его автобиографический герой – сын своей родины, Сибири, и крестьянская суть представлена здесь иначе: не в социальной, а в бытийной ипостаси» [8, C.85-91].

Автор, таким образом, развивает идею областнического романа, трансформируя его в соответствии с собственными представлениями об убедительной «крестьянской» автобиографии.

Мотивы повести «Егоркина жизнь»

Говоря о зарождении замысла повести, нельзя не упомянуть об этнографической деятельности, которая, по сути, простимулировала и оформила интерес Гребенщикова к почвеннической поэтике. В 1909–1910 гг. он отправился в экспедицию в Горный Алтай, где изучал быт и нравы староверческого населения, что позже нашло выражение в очерке «Река Уба и убинские люди» и ряде докладов в Томском обществе изучения Сибири. Однако впоследствии Гребенщиков осознал себя в большей степени писателем, нежели этнографом («But besides the studying that industry, I was so deeply interested in the life of the people, that instead of becoming a scientist, I became a dreamer and fiction book writer» [Но помимо изучения этой сферы, я настолько сильно заинтересовался жизнью людей, что вместо того, чтобы стать ученым, я стал мечтателем и автором художественных книг – прим.: перевод наш]) [9. Л. 1–158].

Т.А. Полякова отмечает, что Гребенщиков воплотил в произведении модель «человека преодолевающего», «реальные события в повести художественно трансформируются, приобретая мифологическую глубину и обобщенность» [10. C. 132–136]. Данные процессы реализуются в тексте за счет активного привлечения автором религиозного текста, в частности, мотивов Пасхи, Великого поста и первого причастия Егорки. Помимо этого, Гребенщиков привлекает мотивы народной культуры, в частности, весны как сквозного архетипического символа, обозначающего не только созидающее, возрождающее начало, но и испытание, преодоление препятствий и инициацию героя. Элементы архаических верований, проявленных в фольклоре, используются автором и на уровне сюжетной организации текста. Так, существует параллель между сюжетными элементами русских народных сказок и текстом Гребенщикова, например, эпизод лечения Егорки в лохани с горячей водой: «Это типичный мифологический момент преображения героя, который так характерен для русской сказки (ср.: «Жар-птица и Василиса-Царевна» – русская народная сказка, в которой стрелец-молодец, по приказу царя два раза окунувшись в кипящую воду, преображается в прекрасного молодца)» [10. C. 135].

Особенности англоязычной версии «Егоркиной жизни»

Повесть готовилась автором и для издания на английском языке. В ГМИЛИКА хранится фрагментарный автоперевод, охватывающий несколько глав: «Егоркин грех» («Sinner» [11. Л. 1–15]), «Первый шаг» («The first step» [12. Л. 1–9]), «Что первое увидели глаза» («What was the first his eyes have seen?» [13]), «Первая копейка» («The first kopeck» [14. Л. 1–25]), множественными версиями представлена глава «Егоркин ангел» («Egorka’s Angel» [15. Л. 1–8]), предположительно к данной повести относится отрывок («The little seven year old boy…» [16. Л. 1–10]), однако Гребенщиков не присвоил ему уникального англоязычного заголовка, как и отрывкам «At the steep ravine» [17. Л. 1–7] и «There was a severe cold, breaking…» [18. Л. 1–11]. При беглом просмотре материала становится очевидным факт, что независимость фрагментов друг от друга повышается по сравнению с русскоязычной версией. Данная тенденция находится в гармоничном соответствии со стремлением Гребенщикова фрагментировать собственные произведения в процессе автоперевода, приводя их к малым формам.

«Егоркина жизнь» Г.Д.Гребенщикова,издательство «Славянская типография» 1966 г. Место издания - Southbury, Connecticut, USA

При переводе на английский язык повесть «Егоркина жизнь» претерпела значительные изменения как с точки зрения авторского стиля, так и с точки зрения сюжета. Сохраняя фабулу, Гребенщиков за счет изменений в последовательности сюжетных элементов и их количества создает значительно отличающийся образ художественного мира и героев.

Наиболее полный и приближенный к беловому текст в рукописях писателя имеет автоперевод главы «Первая копейка» («The first kopeck» [14. Л. 1–25]), двенадцатой части повести [19].

Документ представляет собой рукописный автограф с небольшим количеством правок. Малое количество исправлений позволяет считать, что мы имеем дело с беловой версией автоперевода. Об этом же говорит композиционная целостность произведения, позволяющая воспринимать главу повести как отдельное сочинение, для восприятия которого читателем не требуется контекст.

Повествование строится вокруг следующих событий – болезненный герой Егорка долго не может попасть в школу, но в итоге его мать вымаливает у отца разрешение отправить сына учиться. Там его берут в церковный хор, также он учится писать «по-мелкому», то есть прописью. В дальнейшем старушка из воронежских переселенцев предлагает ему за одну копейку написать письмо. Егорка соглашается, проделывает долгий путь до нужного дома, боится ошибиться, однако исписывает три листа и, в итоге, преуспевает: «Все слушали и вспоминали, всех ли перечислили и главное, явственно ли написано. Все было явственно» [4]. В награду он получает обещанную копейку и бутылку подсолнечного масла, которая для его семьи была настоящей роскошью. Награда очень вдохновляет Егорку: «Но эту, первую свою копейку, заработанную им с таким трудом и с такой честью – он будет беречь в памяти, как самую великую награду, как ключ к тому свету, о котором смутно мечтала и молилась его мать, Елена Петровна» [4, C.201].

Анализ показывает, что Гребенщиков, презентуя главу американскому читателю, делает акценты на отличных от оригинального текста мотивах и образах. Автоперевод главы представлен с достаточно крупными сокращениями – исключен фрагмент про болезнь Егорки, побочный сюжет про сгоревшую школу и проблемы с поисками учителя, отсутствует также сюжетообразующий фрагмент про благословение матушки. Создавая англоязычную версию «Первой копейки», Гребенщиков сразу начинает повествование с основной линии – истории о том, как Егорка выучился грамоте и заработал свои первые небольшие деньги, что послужило важным элементом для становления его самооценки и его судьбы.

Такая вольность выявляет стремление Гребенщикова привить свои сюжеты на американской почве. Так, история Егорки превращается в англоязычном автопереводе в историю о «self-made person», который выучился грамоте и смог эти знания применить, заработав свои первые деньги честным трудом. Такой сюжет американскому читателю был, определенно, более близок и понятен, нежели неспешное, наполненное мелкими деталями и побочными сюжетными линиями повествование о тяжелой, голодной жизни сибирской деревни. Указанная стратегия подтверждается и тем, как Гребенщиков работает с реалиями, которыми насыщен русскоязычный текст, ср.:

 Грамота
 Изба
 Голубок
 соседский грамотей
 коли слободный будешь
 чтобы христославы пели более молитвенно
 Молодуха
 прочитал Егорка бойко, голосисто
 Явственно
 писать по-мелкому

 education / schooling
 house
 little darling
 the neighbourhood brain
 when will you be free to come
 so that the Christmas carols singers sing more holy songs
 daughter in law / the young woman
 in a lively, poetic form of voice
 distinctly, intelligently
 in small letters as the teacher do /  to write fine

Интересно также проследить поиск Гребенщиковым наиболее удачных форм адаптации русскоязычных заимствований. Данный процесс проявился на уровне заглавия, где автором было представлено три варианта написания слова «копейка»: «Kopeck», «Kopek» и «Copeck». Схожие процессы можно проследить в выборе более удачного понятия для описания деревенской печи: лексема «fireplace» зачеркнута и заменена на «Russian oven». Такой выбор, как видится, проистекает из решения отразить реалии деревенского быта: русскую печь, главенствующую в пространстве дома.

Стратегия доместикации в английской версии «Егоркиной жизни»

Гребенщиков-переводчик собственных произведений последовательно реализовывал стратегию доместикации [20] (культурной адаптации, «приближения» автора к культуре языка перевода). С одной стороны, он выбирал сюжеты, понятные для американского читателя, адаптировал собственные произведения, переводя их в сокращенном виде – с той же целью. С другой стороны, его произведения, даже в сокращенном виде, сконцентрированы на сибирской проблематике – на уровне выбора темы, проблематики, реалий. Этот синтез дает нам возможность говорить о том, что Гребенщиков в американский период жизни находился в двояком процессе, соединяющем в себе стремление к интеграции в культуру принимающей страны и к реализации стратегической программы по популяризации культур России и Алтая.

Стратегия доместикации реализуется за счет обрисовки персонажей, что наглядно проявляется в главе «Егоркин ангел» [15. Л. 1–15]. Особое внимание стоит обратить на поиск стратегии адаптации имен собственных. Создавая русскоязычный текст в русле «народной культуры», автор наделяет своих героев именами, принятыми в крестьянской среде: Митрий, Егорка, Микола и др. Ряду персонажей присваиваются андронимы (тетка Касьяниха), патронимы (Спиридоновна) и имена, связанные с происхождением из определенного рода с профессией или социальным статусом (Андрюша Зырянов, купеческий сынок). Т.А. Полякова отмечает символику при выборе имен [10. C. 133] в «Егоркиной жизни», указывая на то, что «Гребенщиков оказался внимателен и к выбору имени собственного для “странного дедушки” – имени, которое звучит из уст Митрия: “всяких Лазарей насылают”. Интересна и показательна сама семантика имени Лазаря, “персонажа евангельской притчи и фольклорных текстов” [21. C. 45], обозначающая “бог помог”».

Гребенщиков, адаптируя сюжет для англоязычной аудитории, не изменяет имя главного героя, используя вариант «Egorka» на протяжении всей повести. Примечателен в этом отношении отрывок, в котором Егорка, только начиная учиться грамоте, в первый раз пишет свое имя: «Егорка сам, забыв о сырости под носом, достал из печки тоненький уголек и на полях висевшей на стене картинки, "Под вечер осени ненастной", напечатал очень старательно: ДОРГI» [4. C. 158]. Следом же вводятся вариант «Деоргий». Гребенщиков поясняет: «Буква Д уже для нее и для Егорки была ДЕ, зачем же ставить Е?» В англоязычном варианте Гребенщиков не воспроизводит языковую игру и переводит данный фрагмент практически дословно: «he drew: “Dorge” <…> Egorka’s mother corrected him: Deorge. The letter D already for her and Egorka was DE, why do you write E?» [14. Л. 1–25]. Также стоит упомянуть о созвучии имени Deorge с английским именем George, что актуализирует объясняющую стратегию в автопереводе. Однако Гребенщиков опускает эпизод с освоением Егорки буквы «"I" с точкой», что логично объясняется как наличием и самостоятельной ролью данной графемы в латинице, так и необходимостью в таком случае объяснять читателю особенности дореволюционной кириллической орфографии. Гребенщиков не поясняет и народно-крестьянское именование Георгия Победоносца, которого Егорка называет «Егорий Храбрый»: «Egorij the Brave».

Однако данная стратегия не проявлена единообразно: «Андрюша Зырянов, купеческий сынок» превращается в «Andrew Zeranov, a merchant’s son», соответственно, имя «Андрюша» изменяется на эквивалент принимающей культуры, причем опускается уменьшительная форма имени.

Трансформациям подвергаются андронимы: так, «тетка Касьяниха» становится «neighbor Kassianoff’s» – андроним превращается в фамилию. Можно предположить, что автор сознательно пошел на данную трансформацию, поскольку традиция номинации супругов по имени друг друга, распространенная в русской крестьянской среде, вызвала бы необходимость дополнительных авторских пояснений.

Гребенщиков использует данную стратегию и при переводе имен членов Егоркиной семьи: мать героя Елена переводится как Helen, то есть, как и в примере выше, изменяется на эквивалент принимающей культуры, хотя в данном случае транскрипция была бы также понятной. Отец Егорки Митрий в англоязычной версии приобретает имя Dimitry, то есть сохраняет форенизирующую фонетико-звуковую форму. Более сложный процесс происходит с трансформацией имени Микола, так как при переводе брат Егорки обретает имя Nikolas. Имя Nikolas (общепринятая форма «Nicholas», все цитаты повести приводятся в авторской орфографии) является традиционной номинацией святого Николая Чудотворца (Saint Nicholas), особую значимость которого сложно переоценить не только в православии, но и в других христианских течениях.

В целом необходимо подчеркнуть, что Гребенщиков значительно адаптирует для иноязычного читателя не только пласт номинации, но и культурный, позволяя беспрепятственно воспринимать ономатопоэтический уровень художественного текста, однако осуществляет трансформации имен персонажей в народных формах, что не позволяет полностью нивелировать черты хронотопа сибирской деревушки рубежа XIX–XX вв.

Авторские трансформации речевых портретов рассказчика и персонажей

Тот же компромиссный ход проявляется при передаче прямой речи героев и диалогических высказываний, то есть в воссоздании речевых портретов. Как известно, любое высказывание является ответом, реакцией на какое-либо предыдущее и, в свою очередь, предполагает ответную реакцию. Высказывание – это «звено в очень сложно организованной цепи других высказываний, которые неравнодушны друг к другу и не довлеют каждый себе, а знают друг о друге и взаимно дополняют друг друга» [22. C. 247–250]. Во взаимодействии речевых планов рассказчика и персонажей «происходит наибольшее ослабление границ чужой речи» [23. C. 65] и появляется «зона диалогического контакта». Ю.М. Лотман считал, что неоднородность, соположенность разнородных элементов является принципом и основным структурным законом художественного текста вообще. Благодаря этому закону художественное произведение сопротивляется предсказуемости, то есть содержит в себе неисчерпаемую информативность [24. C.135].

Прямая речь героев значительно перерабатывается в процессе перевода. Русскоязычная версия повести характеризируется активным использованием просторечий и диалектизмов, введенных в текст с целью создания достоверного, этнографически достоверного изображения сибирской деревни: «писать "по-мелкому"», «в безрукавном теплом доломане», «явственно ли написано» и др. Речевой портрет персонажей формируется с помощью выразительных диалектных языковых характеристик: «Дыть чего ж еще?» (старший сын переселенцев), «Не той ли то голубок» (бабушка, глава семьи переселенцев), «Ах, курва-марва, эта хворость» (Митрий).

Однако англоязычный текст обнаруживает значительные авторские трансформации в формировании речевого портрета персонажей. Гребенщиков, адаптируя текст в соответствии с особенностями иноязычной культуры, производит ряд изменений в речи персонажей, коренным образом меняя их голоса [15. Л. 1–1]:

 Егорушка, беги-ко, милый сынок, к тетке Касьянихе, попроси у них ножницы... (Елена)
 Мы уж скоро отпашемся, а ты все дома лежишь. На пашню-то когда же ты пойдешь? (Митрий)
 Egorka my dearest son, run to neighbor Kassianoff’s, and ask for a pair of scissors
 We will have the plowing almost finished and you are still laying at home. When are you going to come to the plow land?

 Рада бы была, если бы Господь прибрал его. Помучился. Уж полгода чахнет, не выздоравливает, не помирает. Не пьет, не ест: чем жив? Удивление, да и только. (Елена)	
 I would be glad if God would take him, for I have become exhausted with him – a half year he has suffered with no sign of recovery or death. He doesn’t drink or eat - why live? – amazing that he has survived this long.

 Владычица, Матушка!.. За что же так дитя безвинное страдает?.. (Елена)	
 Oh, Mother of God! Oh, Heavenly Mother! Why does this blameless child have to suffer?
 Спиридоновна, родимая, квасу мой-то болезный захотел. Либо это перед смертью, либо... (Елена)	
 My dear neighbor, for kvass my sick son is craving. Is this a sign that he is about to die, is it?

 А ну-тко, сын, садись на сноп. Ах, курва-марва, эта хворость, работника у меня самого золотого из артели выбила. (Митрий)	
 Hey there, where is my worker? Oh, darn it all, what a mess this illness was! It was trying to steal my son!

 А ты, слышь, поправляйся скорей, да мы с тобой на рреку Убу либо на Таловку ррыбачить, едят те мухи, пойдем... Там наррежем пррутиков зеленых, да моррдочку спретем, ррыбы наловим, да уху славне-ецкую сваррим. Да прутиков-то еще домой прринесем, да дома пестеррушки сплетем, яички из-под курриц собирать. (Лазарь)	
 And you listen, get well quickly, then you and I will go to ff-fishing on the Uba River or in Tavolka Stream. … Are the flies eating you? Let’s go. There we will cut green w-willow rr-rods and knit a nn-net, then ff-fish we will catch. And the soup will cook – go-od one! Are the flies eating you? Then, listen, the glorious eggs we will bb-boil The green w-willow rods we will bring home; at home we will gossip about the brook trout and eggs from under the ch-chickens we will gg-gather. Oh, are the flies eating you?
 
 Ух, какой матерый!.. (Егорка)	
 Oh, what a monster!

Речь героев в русскоязычном варианте повести насыщена просторечиями и диалектизмами, что выражается не только на лексическом уровне («курва-марва», «пестерушки»), но и на уровне морфологии, о чем свидетельствует употребление частиц «то» и «ко» («беги-ко», «мой-то»). В особенности проявлен речевой портрет матери Егорки, которая, по сути, являлась проводником Егорки в пространство словесной культуры, о чем говорит как то, что она любила петь те из «многих песен, которые она вывезла из казачьей станицы» [4. C. 185], так и то, что она была грамотной, что было характерно для казачьих семей.

На основе представленных примеров мы видим, что стиль с просторечного был последовательно заменен на книжный. Об этом свидетельствует усложнение синтаксиса (см. пример 3, где Гребещиков объединяет три простых предложения в одно сложноподчиненное) и качественные изменения лексики. Исключением в данном ряду является пример 7, где Гребенщиковым передаются как фонетические, так и синтаксические особенности речи персонажа (удвоение согласных, имитирующее дребезжащую речь пожилого человека, инверсии, повторы). Однако процесс адаптации был не закончен автором, поскольку на протяжении всего текста главы им дословно переводится выражение «едят те мухи» – «are the flies eating you?», которое используется в тексте в функции междометия, основанного на базе фразеологического оборота. В автопереводе же данный смысл утрачивается, поскольку автор не заменяет его идентичным по функции междометием английского языка.

Посредством указанных изменений утрачивается идиостиль персонажей, речевые портреты героев становятся однородными и принадлежащими не столько сибирским крестьянам, сколько представителям образованных слоев общества. Создание более понятных для англоязычной аудитории речевых портретов выполняет функцию доместикации. Данная функция является характерной для Гребенщикова-переводчика и проявляется на всех уровнях текста при переложении его на иностранный язык.

Заключение

Говоря об уникальности и ценности автоперевода, А.М. Финкель отмечает, что «перед переводчиком вообще и переводчиком-автором стоят, казалось бы, одни и те же задачи и трудности, в автопереводе разрешение их приобретает несколько иной характер, иное направление, иное содержание, чем в переводе обычном» [25. C.12]. Подобный текст, по словам ученого, демонстрирует очень важную черту – он является авторским произведением, таким же уникальным и неповторимым, как и его прототип. Иными словами, автоперевод – это новое авторизованное и переведенное на другой язык произведение, выполненное с соблюдением всех традиционных требований и обладающее целым рядом особенностей. Понятие автоперевода опирается на явление билингвизма, они не равны, но дополняют друг друга.

Автоперевод глав «Егоркиной жизни» Гребенщикова является иллюстративным примером использования стратегии доместикации. При переводе главы автором опускается только один магистральный сюжет, при этом побочные сюжеты опускаются, таким образом жизнеописание героя сужается до набора небольших по объему историй. Автопереводы глав представляется возможным охарактеризовать как сепаратные произведения малой прозы. Система персонажей и культуроспецифические и непереводимые реалии также получают определенную переогласовку при переносе. Указанные процессы вводятся автором с целью упрощения и одомашнивания теста для иностранного читателя. Так, автоперевод представляется возможным считать продуктивным инструментом реализации областнической идеи. В частности, жанр «областнического романа», преобразуется автором в соответствии со стоявшей перед ним задачей трансляции идеи «жизнеописания» в инокультурную читательскую среду.

Е.В. Масяйкина

Список литературы

1. Балакина Е.И. Откуда есть пошла земля сибирская... [Электронный ресурс // Русский писатель Георгий Дмитриевич Гребенщиков].
2. Гребенщиков Г. Егоркина жизнь : автобиогр. повесть. / Г. Гребенщиков. Southbury (Connecticut), 1966. 347 p..
3. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь : главы из повести / публ., примеч. и послесл. Н. Н. Яновского // Сибирские огни. 1984. № 12. С. 72–115.
4. Гребенщиков Г. Егоркина жизнь : автобиогр. повесть / Г. Гребенщиков ; вступ. ст. и примеч. Т. Черняевой. Барнаул, 2004. 319 с..
5. Горбенко А. Ю. Жизнестроительство Г. Д. Гребенщикова : генезис, механизмы, семантика, контекст : автореф. дис. … канд. филол. наук / А.Ю. Горбенко. Томск, 2016. С. 7.
6. Богумил Т. А. Отзыв ведущей организации о диссертации Горбенко Александра Юрьевича «Жизнестроительство Г. Д. Гребенщикова : генезис, механизмы, семантика, контекст» // Культура и текст. 2017. 2 (29). С. 209–215.
7. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе : очерки по исторической поэтике. Вопросы литературы и эстетики : сб. М. : Худ. лит., 1975. С. 146.
8. Черняева Т. Г. «Егоркина жизнь» Г. Д. Гребенщикова : опыт реконструкции замысла // Вестник Том. гос. пед. ун-та. 2007. №. 8. С. 85–91.
9. Гребенщиков Г. Д. My Siberia : [рукопись // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 15533/1. Л. 1–158].
10. Полякова Т. А. Путь духовного возрастания автобиографического героя в повести Г. Д. Гребенщикова «Егоркина жизнь» // Вестник Тамбов. ун-та. Серия : Гуманитарные науки. 2010. №. 10. С. 132–136.
11. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. Sinner : [рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65274. Л. 1–15.
12. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. The first step : [рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65275. Л. 1–9.
13. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. What was the first his eyes have seen? :[рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65277. Л. 1–10.
14. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. The first kopeck : [рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65643/002. Л. 1–25.
15. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. Egorka’s Angel : [рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65285. Л. 1–15 ; Д. 65284. Л. 1–14 ; Д. 65286. Л. 1–16 ; Д. 65287. Л. 1–8.
16. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. The little seven year old boy… : [рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65503. Л. 1–9.
17. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. At the steep ravine. : [рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65278. Л. 1–7.
18. Гребенщиков Г. Д. Егоркина жизнь. There was a severe cold, breaking…: [рукопись] // ГМИЛИКА. ОФ. Д. 65276. Л. 1–11.
19. Масяйкина Е. В. Английские сочинения и автопереводы Г. Д. Гребенщикова: по материалам архива писателя // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения : сборник материалов VI (XX) Международной конференции молодых ученых. Томск, 18–19 апреля 2019 г. Томск, 2020. Вып. 20. С. 299–301.
20. Venuti L. The Translator's Invisibility / L. Venuti. London, New York : Routledge, 1995. 353 p..
21. Левинтон Г. А. Легенды и мифы // Мифы народов мира : энциклопедия / гл. ред. С. А. Токарев. М. : Сов. энцикл., 1988. Т. 2. С. 45.
22. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. 2-е изд. М. : Искусство, 1986. С. 247–250.
23. Трощинская-Степушина Т. Е. Раскрытие образа героя в диалогах смешанного типа (на материале современной русскоязычной прозы Беларуси) // Весці БДПУ. Серыя 1. 2013. № 3. С. 65.
24. Лотман Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М. : Искусство, 1970. С. 135.
25. Финкель A. M. Об автопереводе // Теория и критика перевода. Л. : Наука, 1962. С. 12.