Концепт «сибирская ярмарка» в русском общественном дискурсе об освоении и развитии Сибири 1850–1890-х гг.

Материал из НБ ТГУ
Перейти к: навигация, поиск
Вид на Базарную площадь со стороны р. Томи. Фото конца XIX в. (Архитектура городов Томской губернии и сибирское купечество (ХVII – начало ХХ века). Томск, Бийск, Барнаул, Кузнецк, Колывань, Камень-на-Оби, Нарым, Мариинск, Новониколаевск (Текст): Монография / под ред. проф. В.П.Бойко. Томск: Изд-во Том. гос. архит.-строит. ун-та, 2011. – 480 с.156 л. ил.:ил. Фотография на стр.49, рис. 1.25)

Концепт «сибирская ярмарка» в публицистическом дискурсе

Концепт «сибирская ярмарка» входит в ряд ключевых репрезентантов общественного дискурса об освоении Сибири 1850–1890-х гг., являясь одной из его наиболее семантически напряженных зон. Выделяются разные уровни реализации данного концепта в изданиях научно-публицистического характера, а также в художественной литературе. Интерпретация концептосферы «сибирской ярмарки» безусловно связана со спецификой названных дискурсов, из которых и складывается один большой контекст понятия «сибирская ярмарка». В сознании сибирских авторов и авторов центральной России концепт связывался, с одной стороны, со специальной историко-экономической семантикой. С другой стороны, ярмарка, которая традиционно толковалась в изящной словесности как наступивший на земле (временно, но реально) рай, в сибирской ее специфике представляла, скорее, злую пародию на «карнавал». При этом характерно, что контексты в художественных произведениях, репрезентирующие образ сибирской ярмарки, источником своим имеют в основном документальный научно-публицистический дискурс, наряду с идеологией и философией автора. Примечательно и то, что указанная многоплановая семантика концепта формируется практически одновременно в научно-публицистическом и художественном дискурсах. Противопоставления здесь быть не может, т.к. эти дискурсивные потоки тесно взаимодействовали, достраивая концепт до целого, в то время как их сопоставление возникает закономерно в связи с самой сущностью концепта «сибирская ярмарка» и его уникальной способностью к порождению множественных взаимосвязанных семантических уровней.

Так, в достаточно большом массиве научно-публицистических публикаций с жанровыми заголовками «Сведения», «Исследование», «Проект», «Историко-статистическое обозрение», «Обзор», «Историко-статистическое описание» и т.п. актуализируется свой ряд смыслов этого концепта, для чего используется специфическая парадигма средств. Например, в «Исследовании Ирбитской ярмарки на основании переписи в феврале 1880 года», принадлежащем члену Статистического комитета А.А. Лобову (1882) [1], наряду с сообщением важнейших результатов переписи, имеется глава «Общий обзор ярмарочной торговли», в которой сибирская ярмарка квалифицируется как осуществляющая важнейшую для развития торговых отношений функцию посредничества в товарообмене, и через этот контекст ярмарка выступает условием и двигателем развития Сибири. Следующий уровень лобовской интерпретации концепта также обусловлен спецификой сибирской ярмарки. Автор рассуждает о «небогатых населением» сибирских просторах, о слабых хозяйственных взаимоотношениях между отдельными сибирскими регионами и Сибирью и центральной Россией, в связи с чем «повсеместное устройство постоянных торговых помещений немыслимо» (Лобов, 1882), чем и вызвана, с его точки зрения, целесообразность и закономерность организации в Сибири разнообразных временных торговых центров. Кроме крупных ярмарок, это торжки и мелкие ярмарки, проводимые в небольших городах и селах, постепенно затухающие в связи с развитием в Сибири железнодорожных путей сообщения, о чем пишут в своих работах член-секретарь Тобольского губернского статистического комитета К.Г. Голодников [2], (исторический очерк «Город Тобольск и его окрестности», 1887 г.), Н.А. Костров (очерк «Нарымский край», 1872 г.) и др. Так, в очерке Голодникова читаем: «Хотя в Тобольске и значится существующею ярмарка с 20 мая по 20 июня, но привоза на нее иногородных товаров давно уже не бывает и сезон этот заявляет о своем существовании лишь приездом какого-либо торговца полотнами низшего сорта, часового мастера, зубного врача или панорамы» (Голодников, 1887). Возвращаясь к «Исследованию…» Лобова, укажем, что в нем, кроме названных, актуализируются смыслы концепта, связанные с понятием «покупатель», констатируется, что на крупных сибирских ярмарках главную роль играют перекупщики, реальные потребители, отличающиеся в Сибири ограниченной платежеспособностью, чаще всего посещают мелкие ярмарки. Наконец, сибирская ярмарка рассматривается Лобовым как источник заработка для местных жителей.

Довольно часто сибирские ярмарки представляются через статистические перечни товаров, продаваемых и покупаемых на них, а также через их цены, сравниваемые по годам, и характеристики продавцов и покупателей. Такие списки, таблицы, цифровые данные находим, кроме названного «Исследования…» Лобова, в «Сведениях о пушной торговле на Ирбитской ярмарке 1877 г.», опубликованных в «Журнале охоты» (1877), в очерке Н.А. Кострова «Торговые сношения Томской губернии с Монголией» (1876?), в «Обзорах Томской губернии» за многие годы и т.д. Брендами сибирских ярмарок, везде называются вывозимые с них рыба, пушнина, кожи, мед, воск, кедровые орехи, щетина, медвежьи шкуры и ввозимые на них галантерея, обувь, виноградное вино, бумага, мануфактура, «механический товар», «косметический товар», сельскохозяйственные инструменты и пр.

О достоинстве и цене ввозимых товаров в своем «Проекте о заселении севера Сибири путем промышленности и торговли и о развитии внешней торговли Сибири» (1864) купец Сидоров пишет следующее: «Достоинство этих товаров часто сомнительное, а ценность непомерно велика и далеко не сообразна с ценами на местные жизненные потребности». Причины этого Сидоров видит в том, что «почти вся сибирская привозная торговля находится в руках московских купцов и фабрикантов. Отсюда часто проистекают недобросовестность при продаже и контрафакция товаров, а также банкротство сибирских купцов» (Сидоров, 1864 [3]).

В ряде публикаций концепт «сибирская ярмарка» рассматривается в контексте развития торговых сношений России с Китаем и Монголией. Так, в «Историко-статистическом обозрении торговых сношений России с Китаем» А. Корсака (1857) называется два этапа истории российско-китайской торговли, начало которой отсчитывается от середины XVIII в.: «караванная казенная торговля» и торговля в приграничных «торговых слободах». Торговля в обоих случаях была «меновая. Китайцы привозили слитки золота и серебра, камку, разные другие шелковые и бумажные материи, чай и фарфор. Русским <…> позволено было выменивать в Урге у монголов скот на русские юфти и на толстые сукна, делаемые в Сибири; но потом вместе с этими простыми товарами они стали привозить дорогие меха». В приграничных «торговых слободах» (в Кяхте, Цурухайте) торговля с китайцами шла только летом. Позднее одна из таких слобод, Ирбитская, «по общему согласию купцов русских и сибирских», искавших «удобного пункта, в котором они удобно могли бы меняться своими товарами», стала местом проведения крупнейшей сибирской ярмарки – Ирбитской (Корсак, 1857 [4]). О подобных торговых слободах, приграничных точках торговли с Монголией, писал Н.А. Костров в указанной выше работе «Торговые сношения Томской губернии с Монголией».

Очерк «Ирбитская ярмарка» Н.Д. Телешова, из цикла «За Урал. Дорожные впечатления, слухи и встречи» (1897), также начинается с исторической справки – о возникновении Ирбита и традиции проводить в нем знаменитые ярмарки. Автор также считает, что она уходит корнями своими в экономические потребности товарного обмена между Востоком и Западом, между центральной Россией и Сибирью. Центральное место в публицистическом по своей природе тексте занимает описание ярмарочных дней, причем писателя интересует не торговля, а «перерождение» «спящего захолустья» Ирбита в «цивилизованный мир», в котором население возрастает в 10 раз, частные дома превращаются в магазины и гостиницы. «Во время ярмарки оживляется все: открываются трактиры – с арфистками и без арфисток, с музыкой и без <…>. Для более взыскательной публики существует ярмарочный театр, где чередуются самые раздирательные драмы с самыми отчаянными оперетками, …здесь действует цирк, устраиваются концерты, бывают даже гадальщицы на картах». Но самое главное – в ярмарочные дни в Ирбите обновляются отношения между людьми и их взгляды на жизнь. Автор пытается описать всё это в духе карнавальной культуры, в рамках которой традиционно изображаются ярмарки в художественной литературе: «…бывает так, что иной домохозяин чистит вам сапоги и одежду, ставит самовар и вообще исполняет должность лакея, не считая никакую работу унизительною»; или описание «местного карнавала», проводившегося в Ирбите в дни ярмарки: «нанимались розвальни, в них ставилась лодка, а в лодку стол с всевозможными винами и закусками, в лодке же помещались музыканты…, и в таком виде, с песнями, шумом и гиканьем, проносились по городу тройка за тройкой». Описывая ярмарочный бал со слов очевидцев, автор выходит еще на одно ключевое значение рассматриваемого концепта, напрямую связанное с темой освоения и развития Сибири, – он подчеркивает смывание в атмосфере ярмарки национальных границ: «В одной кадрили я видел танцевавших визави – молодого единоверца с казанским татарином, в национальном костюме, в другой кадрили – элегантного английского «комми» по меховой торговле визави с полновесным городничим. Польку-мазурку и польку tremblant прекрасно танцуют юные здешние кержачки. И где кроме необъятной Руси встречается что-нибудь подобное!». Этими же мотивами пронизано описание народных уличных гуляний на Ирбитской ярмарочной маслянице: «…в толпе встретите вы лисью шубу купеческого приказчика и штофный шугай заводской бабы, и остроконечную вислоухую шапку башкирца, и тюбетейку татарина, и gibus петербургского негоцианта, и бобров и соболей иркутских купеческих сынков».

Однако одновременно автор подчеркивает преобладание в ирбитской ярмарочной атмосфере отнюдь не карнавальных ценностей, о которых писал М.М. Бахтин в своей книге «Рабле и народная смеховая культура». Так, эпизод с услужливым домохозяином заканчивается фразой, из которой следует, что он готов на любую работу только ради дохода; а картина местного карнавала завершается общим резюме: «Жизнь, веселье, вино и золото – кипят и льются через край» (Телешов, 1897 [5]), во всех этих и других описаниях основными мотивами представлены деньги, золото, доход.

Общий вид базара (Виды города Томска на память. Томск, «Издательский дом D Print», 2003 (переиздание фотоальбома литографий 1904 г.). с. 50.)
Летний рыбный базар (Виды города Томска на память. Томск, «Издательский дом D Print», 2003 (переиздание фотоальбома литографий 1904 г.). с. 48.)

Очерк заканчивается многогранным образом Ирбитской ярмарки, в общем лишенным сути карнавальной картины мира, ее идеи амбивалентности бытия, находящегося в состоянии легкого, веселого, праздничного расставания с прошлым во имя будущего. Этот образ символизирует у Телешова трудную и проблемную историю освоения и развития сибирского региона, и главными мотивами его описания становятся дальняя тяжелая дорога на ярмарку и обратно, суета, деньги, разгул, очень далекие от карнавальной идеи нескончаемого развития жизни.

Концепт «сибирская ярмарка» в художественном дискурсе

В художественном дискурсе интересующий нас концепт, хотя и пересекаясь с научно-публицистической его интерпретацией, сложился по-своему, со своими ядерными и периферийными смыслами и взаимосвязями, что обусловлено спецификой данного дискурса, в большей степени отличающегося авторской субъективностью и ценностным подходом к изображаемой реальности. Рассмотрим уровни реализации концепта на материале произведений, написанных сибирским, томским, беллетристом-народником Н.И. Наумовым и упоминавшимся выше московским писателем Н.Д. Телешовым.

Наибольший интерес в плане рассматриваемого концепта представляет рассказ Н.И. Наумова «Юровая. Ярмарочные сцены» 1872 г. Основную его семантику определяет мотив цены. В отличие от нехудожественного дискурса, где стоимость товаров, продаваемых на ярмарках, приводится в обязательном порядке в виде статистических данных, в рассказе Наумова этот мотив выливается в завязку действия, в формулировку конфликта, в характеристики главных героев. «Юровая», в соответствии с жанровым подзаголовком, состоит из нескольких сцен-диалогов. Открывается она разговором приехавших на Юровую ярмарку в село Юрьево по Березовскому тракту перекупщиков рыбы у крестьян – Петра Матвеевича, его шурина и племянника, своего рода семейного товарищества с участниками разных возрастов и главой в лице «довольно пожилого, степенного, солидного» Петра Матвеича. Они – представители местного купечества, судя по стилю их речи, крестьянского происхождения, занимаются торговлей и «кредитами», выигрывая на разнице оптовых и розничных цен, а также цен на мелких сельских и крупных ярмарках Сибири. Ежегодно «на дешевенькие ситцы, платки, бродни и другой мелкий товар, необходимый в быту крестьян, они выменивали рыбу и “задавали” деньги вечно нуждающемуся люду под…“юровой” улов ее (юровая – это праздник охотников в некоторых районах Сибири и Севера, отмечался 30 октября – И.А.). Благодаря подобным задаткам вся лучшая, крупная рыба оставалась всегда за Петром Матвеичем, который, кроме продажи ее в собственной лавке, в г. Т…, «отправлял ее довольно значительными партиями ко времени ярмарки в Ирбит».

Разговор у перекупщиков идет о том, что крестьяне, занимающиеся одним из самых распространенных в Сибири – рыбным – промыслом, наученные односельчанином, бывшим каторжником (по-видимому, политссыльным) Иваном Николаевичем Калининым, изображенным идеальным, в духе народнической идеологии, крестьянином, нынче не станут продавать им свою рыбу задешево, а будут продавать ее на ярмарке сами. В соответствии с используемыми Петром Матвеичем низшими, грубыми формами обогащения находится и тип и нормы его поведения. В этом отношении характерна сцена его переговоров с Калининым, в которой формулируется конфликт рассказа, не только социально-экономический, но и нравственно-психологический: пытаясь договориться с Иваном Николаевичем, перекупщик предлагает лично ему более выгодную цену за выловленную им рыбу в обмен на прежние цены для остальных. Этот разговор тоже напоминает игру в карнавальном духе: тон разговора героев доверительный, шутливый, но оба непримиримы и видят истинную цель разговора, который заканчивается словами крестьянина, мгновенно прекращающими игрушечный разговор о неигрушечной теме: «и хороши, в уме-то думаю, посулы твои, да совесть дорога; хоша и говорят, что она у мужика-то через край лыком шита, а все не продам ее ни за какие дары».

Мотив цены («арихметики», которую крестьяне, по словам Ивана Николаевича, «по суставам доходят») наращивается в рассказе нравственно-психологическими темами обмана, хитрости, ума и глупости, совести, а также социально-политическими темами государственной власти, слияния власти и капитала, общественного настроения и народного бунта, абсолютно не свойственными народной смеховой культуре и карнавальному, ярмарочному мировидению, но весьма характерными для народнической беллетристики Наумова, обнаруживая их сложные семантические связи в реализации концепта ярмарки. При этом отношение крестьян-продавцов к ярмарке связано и с архаическим восприятием времени (природным, циклическим – рыбу ловят только на Юровую), с областью сакрального (для них качество и количество выловленной рыбы – дар свыше); с этическими оценками качества честно выполненной ими работы. Ярмарка встает здесь в систему таких вечных общечеловеческих ценностей, как жизнь и смерть, семья, дети, ведь то, что будет продано на ярмарке, станет основой жизни крестьянских семей до следующего сезона рыбной ловли.

Сама ярмарка описана только на стадии ее подготовки. Картина отличается документальной точностью и строится практически на характеристиках, совпадающих с презентацией концепта в научно-публицистическом дискурсе: представляются участники – продавцы, покупатели, откуда и за каким товаром приехали, что привезли на продажу, как обустроили места торговли. День открытия ярмарки, начавшийся после «молебствия и водосвятья», описан как великий праздник, он передан визуальными и звуковыми образами нарядных посетителей, говора и хохота, музыки, звона колокольчиков на лихих тройках, песен катавшихся на них девушек и парней. Но в отличие от карнавального нарратива, этот праздник не повсеместный. Параллельно народному гулянью на улицах описывается закрытый двор, где упаковывают скупленную у крестьян за бесценок рыбу, а Петр Матвеевич собирается уезжать с едва открывшейся ярмарки, которая его уже не интересует. Да и сама ярмарка к полудню шумит пустыми пьяными разговорами.

Если центральным событием «ярмарочных сцен» Наумова оказывается предъярмарочный торг между продавцами и перекупщиком, то в повести Н.Д. Телешова «На тройках», вошедшей в цикл «По Сибири», действие и вовсе завершается перед самым открытием Ирбитской ярмарки. Основное событие, описанное в произведении, – дорога на ярмарку, которая традиционно характеризуется в общественном дискурсе об освоении Сибири как неустроенная, «неудобная». Но в данной повести она изображена другими красками и наполнена другой семантикой. Действующими лицами повести являются московские купцы, отправившиеся в суровые январские морозы 188* года в Ирбит. Все свои ожидания сущностных (в бахтинском понимании) ценностей ярмарочной жизни эти герои вложили в дорожные приключения, ради которых отказались от поездки по железной дороге, предпочтя ей передвижение на тройках. «Из поездки в Ирбит купцы сделали нечто вроде спорта: есть такие, что ухитряются доехать от Москвы в пять суток, есть такие, что едут шесть дней, а некоторые едут полторы недели и больше; <…> первые мчатся на тройках, не щадя ни здоровья, ни денег и с похвальбой приезжают в Ирбит». Догоняя и перегоняя друг друга, в равной азартной борьбе эти люди испытывают счастье победы, счастье от окружающей их сибирской природы, езды на тройках, от обеда в трактире, посещения провинциального театра, от преодоления опасностей, всё это представляется им ценным и важным. Приезд в Ирбит означал для героев окончание праздника и забвение всех истинных ценностей: на них «вдруг нахлынули деловые заботы о срочных векселях, товаре и покупателях, а дорожные интересы со всеми приключениями, видами и природой отодвинулись на задний план». Здесь точка пересечения общих для купечества всей России (московских и сибирских, в данном случае) характеристик, здесь же и точка их расхождения.

И.А. Айзикова

Литература

  1. Лобов А.А. Исследование Ирбитской ярмарки на основании переписи в феврале 1880 года. Пермь, 1882. С. 4.
  2. Голодников К.Г. Город Тобольск и его окрестности. Тобольск, 1887. С. 89.
  3. Проект купца Сидорова о заселении севера Сибири путем промышленности и торговли и о развитии внешней торговли Сибири. Тобольск, 1864. С. 10.
  4. Корсак А. Историко-статистическом обозрение торговых сношений России с Китаем. Казань, 1857. С. 23, 363.
  5. Телешов Н.Д. Ирбитская ярмарка // Телешов Н.Д. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири. М., 1897. С. 70-72.