Языковое взаимодействие в речевых практиках шорско-русских билингвов Южной

Актуальность изучения взаимодействия языков и культур Южной Сибири

Исследование процессов современной языковой динамики, в значительной степени являющихся результатом межъязыкового взаимодействия на территории Российской Федерации, становится все более актуальной задачей вследствие интенсивных социальных процессов, стимулирующих языковые изменения. В статье представлены результаты анализа одного из видов взаимодействия языков и культур Южной Сибири. Исследование активных процессов в современных фонетических, морфологических и лексико-семантических системах тюркских, тунгусо-маньчжурских и уральских языков, распространенных в Южной Сибири и прилегающих регионах, было дополнено изучением взаимодействия данных языков с русским языком, являющимся макропосредником общения в регионе. Данный аспект контактирования языков и культур анализируется в проекте на материале тюркско-русского взаимодействия.

Актуальность обращения к проблеме влияния материнских языков на речевые практики русскоязычных билингвов определяется тем, что русский как государственный язык Российской Федерации, оказывая значительное влияние на развитие других функционирующих на ее территории языков, сам испытывает их разнонаправленное воздействие, проявляющееся в речевых практиках билингвов с разными вариантами материнских языков. Значимость же обращения к исследованию тюркско-русского взаимодействия определяется широтой распространения данного типа языкового контактирования в РФ.

Для решения данной задачи в проекте используются корпусные технологии, технологии баз данных и экспериментальные методы исследования [1], позволяющие соотнести: текстовые показатели языковой интерференции; проявления взаимовлияния перцептивных основ формирования семантики и грамматических структур вступающих во взаимодействие языков; когнитивные механизмы взаимодействия языков в процессах порождения и восприятия речи билингвов, являющихся представителями различных социокультурных типов носителей языка и психолингвистических типов билингвизма.

Особенности корпуса текстов тюркско-русских билингвов Южной Сибири

Здесь представлены выводы, базирующиеся на результатах корпусного исследования, проведенного на созданном в рамках проекта корпусе текстов тюркско-русских билингвов Южной Сибири [2]. Корпус создавался по полевым записям устной речи; в настоящее время база данных включает более 350 часов звучания. В данной статье анализируются речевые практики носителей шорско-русского билингвизма, в качестве материала используются записи устной речи, сделанные в г. Шерегеш и Таштагол, пос. Большая Суета Кемеровской области. Общая длительность звучания — 23 часа, длина текстов — более 160 000 словоупотреблений. Возрастной диапазон — от 21 года до 80 лет. Анализ проекций социолингвистической ситуации в языковом сознании билингва на основе анкетирования (использовались языковая анкета билингва и социолингвистическая анкета) показал, что существенные черты использования двух языков в разных коммуникативных ситуациях и варианты эмоционального переживания взаимодействия языков билингвами значительно разнятся в возрастных группах респондентов, противопоставленных по социальному и языковому опыту. Выделяются возрастные группы: первая — до 35 лет, вторая — от 35 до 65 лет, третья — от 65 лет [3]. В статье мы ориентируемся на проведенное членение и проследим, коррелирует ли данное противопоставление с особенностями речевых практик респондентов трех групп. В нашем корпусе доминируют записи речи представителей второй и третьей возрастной групп, что в определенной степени отражает языковую ситуацию в регионе, характеризующуюся стремительным убыванием естественного тюркско-русского билингвизма с материнским шорским языком в первой группе.

Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев Е.Н. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М. Наука, 1981.

Одна из основных задач корпуса — зафиксировать отклонения от речевого стандарта (ОРС), обусловленные влиянием родных тюркских языков на речевые практики русскоговорящих билингвов. При постановке этой задачи возникла необходимость предварительного решения вопроса о точке отсчета в анализе, о типе речевого стандарта, относительно которого фиксируются отклонения в корпусе. Сложность определения стандарта и выработки системы маркирования отклонений от него определяется тем, что исходной установкой авторов проекта является широкое истолкование билингвизма, привлечение в качестве информантов носителей тюркско-русского билингвизма различных социальных групп, с вариантными типами владения первым и вторым языком в анализируемых языковых парах. Корпус представляет собой собрание записей устной речи, в то время как автоматическая морфологически разметка MyStem, использованная авторами проекта, базируется на стандарте, отраженном в «Грамматическом словаре русского языка» А.А. Зализняка [4], который фиксировал нормы русской литературной письменной речи. Вследствие этого часть ОРС интерпретируется как детерминируемая нормами устной спонтанной коммуникации. При том, что основная целевая направленность корпуса — фиксация интерферентных межъязыковых влияний, аннотирование таких ОРС в речи билингва повышает источниковедческие возможности формируемого корпуса. При оценке влияния законов устной спонтанной речи на ОРС в речи билингвов мы ориентировались на описание принципов построения русской разговорной речи, представленной в работах коллектива авторов под руководством Е.А. Земской в серии работ: [5]; [6]; [7]; [8] и др., а также на работы, зафиксировавшие особенности разговорной речи с маркированием региональных компонентов [9] и др.

Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение. М.: Аст-пресс, 2008.

Признаки русской разговорной речи в устной речи шорско-русских билингвов

Анализ записи устной речи шорско-русских билингвов выявляет типичные, по-видимому, для русской разговорной речи вообще, признаки: а) неканоническая «аллегровая» фонетика: Я [с’одн’и] там сидела... я не хочу такой [п’иис’ят] тысяч гроб, все же там сгниет (З. М., 79, 3, н); б) нарушения порядка слов, парцелляция: Он хорошо знал свой казахский, я знаю. Сестра, мы ездили в Казахстан, и он с ними прекрасно разговаривал (З. И., 62, 2, с-с); в) оговорки, самоисправления, перестраивание речи «на ходу» и пр.: Я… папа или мама напоёт мелодию, я села подобрала (З. И., 62, 2, с-с); г) слова-средства ритмической организации речи: У них шалаши. Ага, шалаши были. Мы, грыт, дом, грыт, костер делали, костер делали, от укрывались, грыт, вот этой медвежьей шкурой, лосиной (В. С., 79, 3, н-с); Я учил казахский, шорский я как бы, ну, я там, как бы бытовые слова я знал, как бы, ну, и в речи я особо не использовал (Т. Э., 30, 1, в).

Данные особенности, с одной стороны, предопределяются базовыми характеристиками спонтанной коммуникации, с другой стороны, качественная и количественная вариативность проявляется, прежде всего, как индивидуализирующая речевая особенность. Яркой чертой вариативности, например, является использование конкретного языкового средства, служащего ритмической организации (например, у одного информанта в качестве ритмического организатора речи выступает частица ето / это, у другого — ну, у третьего — этот вот; и т. д.); интенсивность его использования (например, в записи диалога объемом в 89 033 словоупотребления дискурсивный маркер этот вот информантом (Г. М., 59, 2, с) использован 208 раз, маркер ето / это в диалоге объемом 10 389 словоупотреблений был использован информантом (С. Г., 45, 2, в) 37 раз). В целом, по нашим наблюдениям, вариативность обусловлена личным речевым опытом информантов, однако, например, появление как бы в речи информантов первой группы и отсутствие данного дискурсивного элемента в речи всех представителей двух других групп может быть неслучайным, отражать бóльшую открытость к речевым новациям русского языка на современном этапе в речи молодежи.

Отметив данный тип ОРС, основное внимание уделяем соотнесению вариантов отклонений, вызванных влияниями стилистических и территориальных форм русского языка и контактирующих тюркских языков.

Влияние сибирских диалектов и просторечий на носителей билингвизма

Как было отмечено, носители билингвизма принадлежат к разным возрастным группам, имеют разное образование и социальный статус, вследствие чего в их речи обнаруживаются в большей или меньшей степени свидетельства влияния диалектно-просторечной, просторечной региональной разновидности русского языка.

Горная Шория

При определении влияний русских сибирских диалектов и просторечия, являющихся средой языкового существования информантов, авторы проекта опирались на имеющиеся описания дифференциальных признаков данных форм русского языка. Наиболее изученными в регионе являются среднеобские говоры (полная библиография описаний содержится в [10], [11]). Наиболее полное описание среднеобских говоров содержится в двухтомной коллективной монографии, объединяющей результаты исследований коллектива сибирских диалектологов и зафиксировавшей становление и состояние среднеобских говоров до 60–80-х гг. XX в. [12], [13]. Отмечаемые системные особенности среднеобских говоров более подробно описаны в ряде монографических исследований О.И. Блиновой, О.И. Гордеевой, О.Н. Киселевой, Т.А. Демешкиной, Н.Б. Лебедевой, Е.М. Пантелеевой, З.И. Резановой, О.М. Соколова, Е.А. Юриной, М.Н. Янценецкой и др. В качестве источников данных о диалектных особенностях привлекались также исследования говоров Кузбасса, являющихся также говорами вторичного образования и характеризующихся рядом общих черт со среднеобскими [14], [15], [16]. В ряде работ характеризуются системные особенности томского городского просторечия, а также моменты проницаемости просторечной и диалектной, просторечной и литературной подсистем в речевых практиках жителей региона [17], [18], [19], [20]; эти данные также использовались в процессе интерпретаций речевого материала. Отмечаемые нами черты говоров вторичного образования не являются при этом исключительной принадлежностью сибирского диалектного ландшафта, будучи прослеживаемы и на территории первичного заселения, в европейской части России, что дает основания предполагать, что они перенесены в Сибирь оттуда (анализ соотношения влияний севернорусских, среднерусских и южнорусских влияний при формировании сибирских народных говоров анализируемого региона представлен в [12. С. 37-51], ср. также представление о «досибирских» лексических особенностях в сибирских говорах, развиваемое в [21. С. 10]).

Примеры отклонения от речевого стандарта в речи тюркских билингвов, интерпретируемые как отражение диалектных и диалектно-просторечных влияний

Приведем примеры отклонения от речевого стандарта в речи тюркских билингвов, интерпретируемые нами как отражение диалектных и диалектно-просторечных влияний. Как показал анализ, отдельные диалектные черты, детально описанные в работах по среднеобским говорам, проявляются в речи жителей не только Томска и Томской области, но и городов Таштагол, Шерегеш и близлежащих сел, что является одним из свидетельств интенсивных процессов взаимодействия форм национального языка, обусловленных социальной и территориальной мобильностью сибиряков. С другой стороны, следует отметить, что выявленные особенности диалектных систем проявляются несистемно, преимущественно в речи информантов третьей возрастной группы, характеризуются значительным варьированием и в речи информантов одной возрастной группы. Кроме того, как показал анализ, чаще всего диалектные варианты используются говорящим наряду с литературным стандартом, соотношение конкурирующих вариантов может варьироваться в значительной степени.

Русские говоры Среднего Приобья. Ч. 1 / под ред. В.В. Палагиной. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1984.

К числу диалектных лексико-фонетических и морфолого-фонетических особенностей относим чёканье: Ну, в ад попадешь, чё там увидишь? Там много нельзя, а на чё жить? Што кушать-то? (Л. В., 71, 3, с). Данная черта проявляется как яркий регионализм, объединяя носителей диалектов, просторечия и литературных форм [12. С. 171]. Отмечена в речи всех информантов, большинство из которых используют [ЧО] и [ШТО] в качестве вариантов (см. приведенный контекст, в котором сталкиваются два варианта).

Следующие явления, отмечаемые как диалектные, проявляются нерегулярно и преимущественно в речи информантов третьей возрастной группы:

 1)	j протетическое перед [Э]: Поетому всяких туда (З. М., 79, 3, н); И нация наша теряется поетому, свою же нацию берет, если женится (Л. Т., 79, 3, н); может быть охарактеризовано как явление лексикализованное и неустойчивое, ср: По западно-европейским представлениям у шорцев является многобожие, но я ето не считаю, что это многобожие, дух — это дух, но не бох (С. Г., 45, 2, в);
 2)	выпадение [В] в начале слов перед [О] также представлено только как лексикализованное явление, используемое наряду с литературным вариантом: А потом от я одна осталась (З. М., 79, 3, н); У нас от учителя хороши были (В. С., 79, 3, н-с). Довольно часто также сталкиваемся с выпадением приставки или предлога В в случае, если в речи он образует начальный кластер: Мы двоем с дедом; родилась тридцать девятом году;
 3)	наличие твердых долгих [ш:] и [ж:], реализуемых либо как самостоятелные фонемы, либо как лексико-фонетическое явление  [12. С. 102-103]: Потом, грит, ишшо нарвите (З. М., 79, 3, н); Надо подшшитать (В. С., 79, 3, н-с);
 4)	регрессивная ассимиляция БМ → ММ и выпадение [В] в интервокальном положении  [12. С. 95-96]: Они мне омманули; Я откуда узнала, что племянница меня омманывает; хТаня 90 лет, слау богу, эта хоть кой-чё видит, издалека маленечко (З. М., 79, 3, н).

Из числа диалектных различий в области морфологии, отмечаемых в среднеобских говорах [12. С. 144-202], наибольшей регулярностью проявления в речи представителей второй и третьей возрастной групп отличаются:

 1)	стяженные формы флексий имен прилагательных и спрягаемых форм глагола настоящего времени: Много, гыт, шорска блюда готовили, перво место, гыт, заняли (З. М., 79, 3, н); Ну, шорска свадьба — это той. Крошится и этот вот мелко, а потом это стряпашь большие вареники, один-два съешь и все, мне одной хватает вот (Г. М., 59, 2, с); Потом раз, раз буквы вот знашь, как правильно надо ударение или чё там (П. Н., 65, 3, с);
 2)	вариантные возвратные формы глагола с СЬ/СЯ: Даже у меня вот сестренки родилися попозже меня, я старалася с ними по-русски, чтобы они знали русский язык (С. О., 79, 3, н).

Диалектные особенности городского просторечия

Следующие варианты диалектных особенностей в области морфологии [12. С. 148, 150, 165, 169], ряд из которых характерен также для городского просторечия, проявляется в речи респондентов со значительно меньшей регулярностью и преимущественно в речи представителей третьей возрастной группы:

Русские говоры Среднего Приобья. Ч. 2 / под ред. В.В. Палагиной. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1989.

 1)	склонение неизменяемых существительных  [12. С. 148]: У них, у шорцев, было вот такие осенние польты: Польты таки, досюдова так обряд кругом идет и низ (В. С., 79, 3, н-с);
 2)	использование единственного числа вместо pluralia tantum: …раньше же все чернилой писали мы… Если разбавленный мед, то чернила сразу разводятся. Вот я здесь сколь покупала, оно сразу разводится низ (В. С., 79, 3, н-с)  [22. С. 277];
 3)	специфические формы множественного числа наименований по родству: Вот знаете, дед, бабушка рассказывала, как ихные зятевья подслушивали пустой дом (В. С., 79, 3, н-с);
 4)	мена предлога ИЗ на С в родительном падеже: Ну, если с деревни кто вот приехал, всегда по-шорскому (П. Н., 65, 3, с-с); Нет, это мама ворованная, с другого поселка (Р. С., 67, 3, в);
 5)	вариантные падежные формы местоимений они / оне, меня / мене: А от чистые кахасы, оне сказали Матор, поселок (В. С., 79, 3, н-с); Мне не давали… Если б дали, у мене бы были; Я говорю, у мене там все русские, я говорю (З. М., 79, 3, н);
 6)	переход в твердый вариант форм дательного падежа ([Е] → [О]) в парадигме притяжательных и определительных местоимений мой, твой, свой: Аньке своёй бабушкина квартира (З. М., 79, 3, н).

Назовем диалектные варианты в словообразовании:

 1)	прилагательные на -ный: Вот это соседна правнучка Дашечка квартира(З. М., 79, 3, н);
 2)	местоименные наречия откудова, отсюдова: ПОльты таки, досюдова, так обряд кругом идет и низ (В. С., 79, 3, н-с);
 3)	диминутивы на -ушк-: Нам платюшки столько принесла, на донушко камушки положит (В. С., 79, 3, н-с);
 4)	другие межсистемные словообразовательные варианты; существительные: Да он инспектором по пчеловоду ездил; Ну, ты мне, на меня посмотри, я ли колдовка или шаманка (В. С., 79, 3, н-с); глаголы: Сегодня ночью маленечко дремнула  (З. М., 79, 3, н).

В области лексики отмечаем следующие явления:

 1)	диалектные межсистемные синонимы: Другой раз (иногда) то ли тоже забывает, что уже говорила, повторяет опять; Ну, не знаю, я всю дорогу (все время) по-шорски говорит (З. М., 79, 3, н); Нет, бабушка обряд (наряд) никогда не делала (В. С., 79, 3, н-с);
 2)	лексико-фразеологические диалектизмы: система конструкций, выражающая отрицание возможности осуществления события, утвердительные или вопросительные конструкции: кого там; откуда, какой + инфинитив глагола; откуда + глагол в спрягаемой форме: Кого там спать? ‘невозможно было спать’; А мама долго не жила. Откуда долго будет жить? ‘невозможно было долго жить’ (В. С., 79, 3, н-с).

Отклонения от речевого стандарта в речи билингвов, вызванные интерферентным влиянием родного, шорского языка

Третья группа отклонений от речевого стандарта в речи билингвов, выделяемая в корпусе, — отклонения, вызванные интерферентным влиянием родного, шорского языка.

При определении данного типа отклонений от речевого стандарта мы опираемся на работы по фонетике, грамматике, лексике тюркских языков, в том числе шорского [23], [24], [25], [26], [27], [28], на работы, посвященные описанию конкретных явлений интерференции в условиях тюркско-русского взаимодействия в исследуемом регионе [29], [30], [31], [32], [33], [34].

Охарактеризуем отдельные речевые особенности носителей шорско-русского билингвизма, которые могут быть интерпретированы как проявления интерферентного влияния родного языка.

К сфере фонетики относим отклонения от норм произношения, обусловленных фонетическими законами как русского литературного языка, так и сибирских народных говоров. Так, например, в среднеобских говорах, как и в литературном языке, для согласных Н и Н’, Г и Г’ позиция перед гласными (кроме [Е]) является абсолютно сильной, в речи шорско-русских билингвов мы наблюдаем позиционно необуcловленные мены, связанные с рядностью слова (для шорского нехарактерно противопоставление твердого и смягченного Н, Г; смягченные и несмягченные варианты распределены в зависимости от, соответственно, переднего и заднего ряда гласных в слове): а) Н’ → Н: Я говорю, я сначала здесь угощу; вот это сами [съчинajут] и эта и поют; б) Г’ → Г: Мне сильно плохо было, [гып’иертан’иia] (З. М., 79, 3, н).

В говорах, как и в литературном языке, позиция перед гласными и сонорными является абсолютно сильной для парных по глухости-звонкости фонем. В шорском языке для ряда взрывных фонем отсутствует оппозиция по звонкости / глухости, имеется распределение: в начале слова — глухой аллофон, в интер-вокальной — звонкий. Соответственно, в анлауте в речи билингвов отмечается произношение глухих на месте звонких: Не пуговицы, а как [прОшк’и] (брошки) такие, белые, разны рисуночками их шили; туда бабушка ложила [тушн’Ич’ку] (душничку), но здесь [тушыстый] (душистый) перец я только ложу, и соли побольше (В. С., 79, 3, н-с).

Еще одна интересная особенность речи шорских билингвов — замены [К]/[Х]: Хто зайдет, ладно; А теперь я нихто, здесь, я только плачу (З. М., 79,3, н); Но мы [т’екн’ика] безопасности по два раза сдавали; Есть вот, например, кахас приехал, всегда по-шорскому (П. Н., 65, 3, с-с). В говорах шорского языка, рас- пространенных в районе Шерегеша и Таштагола, обнаружилась аллофония қ перед гласным ~ x перед взрывным согласным в заднерядных словах и исклю- чительно к в переднерядных словах, ср. Верхний Карагол: шық ‘выходи’, шыхпа ‘не выходи’, шыхча ‘выходит’, түк ‘шерсть’, сөктер ‘кости’. Слабая противопоставленность [К] и [Х], [Г] и [Х], следствием чего являются замены [К]/[Х], [Г]/[Х], отмечается и для русских говоров этой территории [12. С. 107], так что можно было бы относить эту черту на счет русского диалектного влияния; но известно, что на территории старого заселения это явление отмечается достаточно узко и только в сторону мены к > х [35. С. 247]. Исходя из этого, естественно предположить, что «слабая противопоставленность» заднеязычного взрывного и спиранта была, наоборот, индуцирована в среднеобских говорах тюркским субстратом.

В области вокализма можно отметить сильную, вплоть до выпадения, редукцию узких гласных Ы и И в первом слоге: А брат в jул’и [июле] погиб; Мски [город Мыски]; ср. шор. (Шерегеш) қраа ‘иней’ (< қыраа), пле ‘точило’ (< пиле).

В сфере морфологии можно отметить следующие интерферентные явления.

 1.	В тюркских языках, и в шорском в частности, отсутствует категория грамматического рода, а также какое бы то ни было согласование определения с определяемым. Соответственно, естественными следствиями шорского влияния на русскую речь билингвов являются ошибки в согласовании: Я сделала тут такой яма; вот так говорю: красивый и хороший ограда сделай, кто будет ходить-то, смотреть, красивый или какая (З. М., 79, 3, н).
 2.	Категория рода в среднеобских говорах является трехчленной, разрушения категории рода не наблюдается. Однако выделяется замкнутая группа существительных с диалектными родовыми признаками: так, словами мужского рода являются берлог, клиник, крылец, мыш, облак, полотенец, полуклиник, яблок; женского рода — насморка, овоща, организма, свитра, тигра и др.; среднего рода: коноплё, фамилиё  [12. С. 144-147]. По-видимому, случаи мены рода у существительных в речи билингвов, определяемые по согласованию с предикатом, типа От этот раз у нас землетрясения была, следует квалифицировать как влияние русского говора. С другой стороны, хотя диалектные расхождения по роду существительных наблюдаются и на территории первичного расселения, значительный объем таких расхождений в среднеобских говорах может быть связан с субстратным влиянием: усваиваемая носителями тюркских языков категория рода в русском языке не опиралась на соответствующую категоризацию в родном языке билингва.
 3.	Грамматическая категория числа в тюркских языках наличествует, однако система функционирования и взаимодействия с другими грамматическими категориями отличается от соответствующей в русском языке. Число — не обязательно выражаемая категория; единственное число является немаркированным для тюркских языков, соответственно, практически всегда, когда выражение количества не попадает в фокус высказывания, употребляется форма единственного, а не множественного числа. Можно было бы ожидать, таким образом, от русской речи билингвов, что, например, при числительных будут встречаться случаи употребления единственного числа (как *три дом, *двадцать лошадь). И действительно, такие случаи в нашем материале встречаются, хотя и редко: После него у нас пять свяшенник поменяли (З. М., 79, 3, н).
 4.	Падеж существительного. В русском и тюркских языках категория падежа представлена, но характеризуется существенными различиями в формально- семантической структуре, системе оппозиций частных грамматических значений. Тюркский падеж, как и число, не является обязательно выражаемой категорией. «Именительный падеж», т. е. наименее маркированный падеж назывной формы и субъекта, — это форма имени без окончания. Эта же форма употребляется при большинстве послелогов; в качестве неконкретно-референтного приименного определения (таш үй ‘каменный дом’, таш ‘камень’), неопределенного прямого объекта (ол палық қарбақтапча ‘он рыбу удит’, палық ‘рыба’); в функции конечного пункта при глаголах движения. Соответственно, в речи билингвов мы находим употребления русского именительного падежа:

 а) в локативной конструкции при предлоге (видимо, по аналогии с тюркской послеложной конструкцией): А потом я в санаторий была и разговариваем, мы когда в детство, у нас там в Александровка одни только русские (З. М., 79, 3, н); 
 б) в позиции прямого объекта, в том числе в отрицательных предложениях: Где-то рябчик купили, таймень купили и хайрюзов купили и ну, их надо как-то знать надо, как готовить; они пока эта ссуда не уплотят никогда квартиру не вернут; У меня голос нету щас, голос нету; А водка не пьешь, уже не то (З. М., 79, 3, н);
 в) в позиции приименного определения, в том числе в количественной конструкции: Много, гыт, шорска блюда готовили, перво место, гыт, заняли (З. М., 79, 3, н);
 г) в функции цели при глаголах движения: конструкции В + вин. пад., К + дат. пад. → им. пад.: А школа придем — пилили. Это геологоразведка замуж вышла, а там пекарь как загуляет; потом батюшка как подойдёшь (В. С., 79, 3, н-с).

предлоги ~ послелоги. Для тюркских, строго «левоветвящих» языков предлоги не характерны; в аналогичной функции в них выступают послелоги. В принципе, отсутствием предлогов в исходном языке можно было бы объяснять и уже упоминавшееся выше опущение в речи билингвов предлога в конструкциях, выражающих местоположение, направление движения, временные отношения: а) конструкции В + предл. пад. → предл. пад.: А дед успел, потом поселке сказал, они ночью все стаскали; Они предки тоже Таштаголе (В. С., 79, 3, н-с); б) конструкции В + вин. пад → вин. пад.: А потом Таштагол в милицию звонит (З. М., 79,3, н); Есть девочки, которые шесть лет пришли, и самые старшие у меня шестнадцать лет пришли, шестнадцатилетние девочки (З. И., 62, 2, с-с); Он тридцать третьем году поехал в Москву, когда школу закрыли (В. С., 79, 3, н-с).

Однако, тот факт, что встретились случаи опущения только предлога В и только перед словом, начинающимся на согласную, склоняет нас скорее к объяснению через влияние русской диалектной фонетики (см. выше).

Лексика. Наиболее заметными проявлениями интерференции на лексическом уровне являются заимствования, которые довольно часто рефлексируются в данном статусе носителями тюркско-русского билингвизма: …самое главное слово это ырыс счатье. Ырыстых — это счастливый, ырыстыхчи — осчастливленный (И. А., 54, 2, с-с); Пельмени, вот эта на ребрах называется сало, по-шорски — каза; Я в шорских чирках что ли ехать? Я же чирки носила. Так обутки называют; Да ешшо вот это рачку [араку, самогон] нагонят (В. С., 79, 3, н-с). Такое употребление шорской лексики равно характерно для билингвов всех трех выделяемых нами групп.

Заключение

Таким образом, в разговорной речи шорско-русских билингвов Таштагольского района, кроме общерусских явлений, характерных для разговорной речи, обнаруживается еще интерференция с русскими говорами среднеобского типа и – по ряду признаков (фонетических, морфологических, синтаксических и лексических) – влияние исходного шорского языка в его диалектной форме. Более того, материал позволяет предполагать субстратное тюркское происхождение для некоторых явлений, ранее отмечавшихся как характерные для среднеобских говоров. При этом русские диалектные черты отмечаются почти исключительно в речи носителей старшей группы (третьей, старше 65 лет; это соответствует и возрастным группам носителей русского языка, в речи которых еще можно обнаружить диалектные явления); фонетические явления, обусловленные шорской интерференцией, – также в ней; морфологические, синтаксические и лексические интерферентные явления характерны для представителей всех трех возрастных категорий. В целом можно говорить о перманентно развивающейся ситуации языкового сдвига на обследуемой – и, вероятно, более широкой – территории.

З.И. Резанова, А. В. Дыбо (Исследование выполнено в рамках проекта «Языковое и этнокультурное разнообразие Южной Сибири в синхронии и диахронии: взаимодействие языков и культур», поддержанного грантом Правительства РФ, проект № 14.Y26.31.0014.)

Список литературы

1. Резанова З.И., Некрасова Е.Д., Миклашевский А.А. Исследование психолингвистических и когнитивных аспектов языкового контактирования в проекте «Языковое и этнокультурное разнообразие Южной Сибири в синхронии и диахронии: взаимодействие языков и культур» // Русин. 2018. № 2 (52). С. 107–117.
2. Резанова З.И. Подкорпус устной речи русско-тюркских билингвов Южной Сибири: типологически релевантные признаки // Вопр. лексикографии. 2017. № 11. C. 105–118.
3. Резанова З.И., Темникова И.Г., Некрасова Е.Д. Динамика социолингвистических процессов в Южной Сибири в зеркале билингвизма (шорско-русское и татарско-русское языковое взаимодействие) // Вестник Томского государственного университета. 2018. № 436. C. 56–68.
4. Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение. М.: Аст-пресс, 2008.
5. Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев Е.Н. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М.: Наука, 1981.
6. Русская разговорная речь / отв. ред. Е.А. Земская. М.: Наука, 1973.
7. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест / отв. ред. Е.А. Земская. М.: Наука, 1983.
8. Разновидности городской устной речи / отв. ред. Е.А. Земская. М.: Наука, 1988.
9. Живая речь уральского города. Устные диалоги и эпистолярные образцы : хрестоматия / [сост. И.В. Шалина]. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2011.
10. Труды Томской диалектологической школы: библиогр. указ. / под ред. О.И. Блиновой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003.
11. Томская диалектологическая школа: историогр. очерк / [Т.Б. Банкова и др.; под ред. О.И. Блиновой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2006.]
12. Русские говоры Среднего Приобья. Ч. 1 / под ред. В.В. Палагиной. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1984.
13. Русские говоры Среднего Приобья. Ч. 2 / под ред. В.В. Палагиной. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1989.
14. Васильев В.П., Васильева Э.В. Лексика русских говоров Кузбасса: Материалы для словаря // Вопросы филологии. Кемерово: Кузбасс вуз. издат, 1994. С. 97–101.
15. Любимова О.А. История и современное состояние мунгатского говора (фонетико-морфологический очерк): дис. канд. филол. наук. Томск, 1969.
16. Пантелеева Е.М. К вопросу о синонимике предложных конструкций по материалам говоров Кемеровской области // Учен. зап. Томского университета. 1963. № 47. С. 75–85.
17. Банкова Т.Б. Лексика томского городского просторечия (типология описания): дис. канд. филол. наук. Томск, 1987.
18. Блинова О.И. Просторечная лексика в системе местного диалекта // Лексикологический сборник / [отв. ред. Л.М. Аржаных]. Барнаул: БГПИ, 1977. С. 68–83.
19. Быкова А.И. Просторечная лексика в идиолексиконе сибирского старожила // Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения и журналистики. Вып. 5. Ч. 2: Лингвистика. Томск: ТГУ, 2004. С. 21–23.
20. Вьюкова Е.В. Местные диалекты как источник пополнения словарного состава современного русского литературного языка (40–80-е гг. 20 в.). Томск: Изд-во Том. ун-та, 1985.
21. Аникин А.Е. Три пути русских за Урал: свидетельства языка // Сибирский филологический журнал. 2007. Вып. 1. С. 70–76.
22. Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф.П. Филин, Ф.П. Сороколетов, С.А. Мызников. М.; Л.; СПб.: Наука, 1965. Вып. 1.
23. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Лексика / [Э. . Тенишев, Г.Ф. Благова, И.Г. Добродомов и др. ; отв. ред. Э.Р. Тенишев. М.: Наука, 2001.]
24. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология / [Э.Р. Тенишев, В.Д. Аракин, Г.Ф. Благова и др.; отв. ред. Э.Р. Тенишев. М.: Наука, 1988.]
25. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Региональные реконструкции / [Э.Р. Тенишев, Г.Ф. Благова, Э.А. Грунина и др.]. М.: Наука, 2002.
26. Дыренкова Н.П. Грамматика шорского языка. М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1941.
27. Чиспияков Э.Ф. К вопросу о формировании диалектной системы шорского языка // Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири: сб. науч. тр. / [редкол.: А.И. Мартынов (отв. ред.) и др.]. Кемерово: КемГУ, 1986. С. 55–62
28. Чиспияков Э.Ф., Абдрахманов М.А. Территориальные различия в фонетике и лексике шорского языка // Материалы к предстоящей VIII научной конференции Новокузнецкого пединститута. Новокузнецк: Новокузнецкий пед. ун-т, 1967. С. 28–30.
29. Гордеева О.И. Некоторые наблюдения над усвоением русского языка татарами в условиях русского старожильческого окружения // Учен. зап. Томского государственного университета. 1962а. № 40. С. 75–80.
30. Гордеева О.И. Об освоении татарами грамматической категории рода существительных в условиях русского старожильческого окружения // Лингвистический сборник / [ред. доц. В.В. Палагина]. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1962б. С. 29–34.
31. Гордеева О.И. Некоторые закономерности влияния родного языка на усваиваемый язык в процессе становления двуязычия (на материале русского и татарского сибирских говоров): дис. канд. филол. наук. Томск, 1965а.
32. Гордеева О.И. Некоторые особенности употребления имен прилагательных в русской речи томских татар // Вопросы литературы и языка : сб. аспирант. ст. / [ред. доц. Ф.З. Канунова]. Томск: Изд-во Томского университета, 1965б. С. 120–126.
33. Абдрахманов М.А. К вопросу о закономерностях диалектноязыкового смешения (на материале тюркского говора дер. Эушта Томского района): дис. канд. филол. наук. Томск, 1960.
34. Абдрахманов М.А., Гордеева О.И. О взаимодействии русских говоров и языка томских татар // Учен. зап. Томского государственного университета. 1962. № 43. С. 181–188.
35. Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров: По материалам лингвистической географии / отв. ред. д-р филол. наук В.Г. Орлова. М.: Наука, 1970.