«Училище любви» Панкратия Сумарокова как пространство встречи России и Европы

Историографические заметки

Титульный лист повести П. Сумарокова «Училище любви»

История «Училища любви» Панкратия Сумарокова начинается с Указа Тобольского наместнического правления № 6476 от 5 апреля 1789 г., ставшего первым оттиском сибирского печатного станка [1]. Указ был разослан во все присутственные места наместничества и извещал о том, что тобольский купец 1-й гильдии и «бумажной фабрики фабрикант» В. Корнильев «своим коштом» завел типографию для печатания книг «на российском диалекте гражданскими литерами, а впредь стараться будет и на разных иностранных» [1]. Кроме того, указ содержал разрешение купцу Корнильеву «выпустить в публику» «переведенную с французского языка английскую повесть под заглавием „Училище любви“».

Признавая важную роль «Училища любви» в становлении сибирской печатной книги, современные исследователи невысоко оценивают художественные достоинства «англинской повести». Так, В. Павлов, автор «Повести о Панкратии Сумарокове», пишет: «Повесть – дитя своего времени. Дитя неудачное, с изъянцами. Риторика и слезливость, надуманные ситуации, сентиментализм с „обрывками“ классицизма, маловыразительный язык хранит в себе эта маленькая в сто сорок две страницы книжица» [2]. Весьма критичен в оценке издания В. Рак, много сделавший для изучения немецкого и французского источников «Училища любви»: «Если книжечка выпускалась, как можно полагать, для того, чтобы приохотить к чтению малообразованных косных сибирских чиновников и купцов, то выбор был сделан удачно: она отвечала неразвитым, примитивным интересам и вкусам, приобщая в то же время к „настоящей“ изящной словесности» [3]. В «Истории литературы Урала. Конец XIV—XVIII в.» (О. В. Зырянов), почти дословно повторяется оценка, данная В. Раком: «Популярность этой повести в провинции может быть объяснена относительной примитивностью сюжета и мелодраматичностью интриги, что роднило ее с произведениями низовой литературы. Однако, делая ставку на неразвитые литературные вкусы и интересы провинциального читателя, Сумароков в то же время приобщал его к настоящей „изящной словесности“» [4].

Позиции исследователей объединяют не только негативизм оценок, противоречивость суждений, но и отсутствие аргументов. За два с лишним века существования «Училища любви» в истории русской книги и русской литературы не появилось ее системного, имманентного и контекстного анализа, и место П. Сумарокова в русской литературе сегодня достаточно однобоко определяется только его художественными открытиями в поэзии — «разработкой крупной жанровой разновидности стихотворной сказки, эпиграмматическим формотворчеством, опытом реформирования одического канона» [4]. Сам этот факт вполне объясним тем, что XVIII в. вошел в историю русской литературы как век поэзии, когда проза занимает маргинальное положение, в полном смысле существует «на краю» литературного процесса, что, как отмечает В. Топоров, продлилось до 1790-х гг. «На рубеже 90-х годов XVIII и начала XIX века <…> русская художественная проза обновилась в самих своих основаниях», — пишет он, отмечая при этом, что точкой отсчета в этом процессе стала «Бедная Лиза» Н. Карамзина [5].

Литературный контекст

В 1789 г. выходит в свет роман П. Львова «Российская Памела, или История Марии, добродетельной поселянки», ставший своего рода откликом на появление в 1787 г. русского перевода романа С. Ричардсона «Памела, или Вознагражденная добродетель» (1740). Н. Эмин в 1789 г. опубликует эпистолярный роман «Игра судьбы», обращенный к читателям «Юлии, или Новой Элоизы» Ж.-Ж. Руссо(1761), написанного под влиянием С. Ричардсона. И только Н. Карамзин, с которым П. Сумароков был знаком со времени службы в лейб-гвардии Преображенского полка (1781—1782), в 1789 г. печатает небольшое прозаическое произведение «Евгений и Юлия» с подзаголовком «Русская истинная повесть».

«Училище любви», таким образом, органично вписывается в контекст русской прозы конца XVIII в., существующей в силовом поле западноевропейского романа и вместе с тем стремящейся от него дистанцироваться. С произведениями Н. Эмина, П. Львова и Н. Карамзина, представляющими «высокую линию развития русского романа XVIII в.» [5], «Училище любви» объединяет не только и не столько год рождения, сколько так называемый «любовный комплекс» — система мотивов и мотивных ситуаций: «зарождение любви, ее апогей, угасание любви, расставание, измена, преждевременная смерть, раскаяние и т. п.» [5].

П. Сумароков, П. Львов, Н. Эмин и Н. Карамзин, принадлежат, в сущности, к одному литературному поколению, и их поиски собственной писательской идентичности являются выражением тех процессов, которые характеризуют русскую литературу конца XVIII в. и которые связаны с ролью переводной книги в становлении отечественной литературы, в частности романа. В фундаментальной «Истории русской переводной художественной литературы. Древняя Русь. XVIII век» эта ситуация характеризуется следующим образом: «Переводная литература до самого конца века оказывается неотъемлемой частью отечественной словесности и языковой культуры. Эта литература деятельно участвует в процессе выработки „нового слога“, противоборствуя тенденции к архаизации языка, и одновременно несет новые идеи, созвучные тем, которые волнуют в это время русскую интеллигенцию» [6]

О значимости переводной книги в XVIII в. свидетельствует, в частности, тот факт, что в 1768 г. в России возникло «Общество, старающееся о переводе иностранных книг», за годы существования которого были изданы книги 120 наименований, преимущественно в переводе с французского языка [7]. В 1773 г. Н. Новиковым было создано «Общество, старающееся о печатании книг», две трети изданных им литературно-художественных произведений были переводными [6], включая Свифта, Гольдони и первый прозаический перевод Гомера [8].

Традиция связывать начало литературной деятельности с переводами как своеобразной школой писательского мастерства была широко распространена в XVIII в. Так начинали В. Тредиаковский («Езда в остров Любви», 1730), А. Радищев («Размышления о греческой истории, или О причинах благоденствия и несчастия греков; сочинение г. аббата де Мабли», 1773), Д. Фонвизин (переводы Вольтера, Руссо и др.), Н. Карамзин («Эмилия Галотти» Лессинга). Не менее важную роль сыграли переводы и в творчестве Панкратия Сумарокова.

«Училище любви» является переводом повести немецкого писателя И. Г. Б. Пфейля «Торжество добродетельной любви» (Der Triumph der tugendhaften Liebe), дошедшей до Тобольска благодаря переводу с французского повести Л.-С. Мерсье «Школа любовников» (L’ecole des amants) [3], однако это не единственное переводное произведение П. Сумарокова. Так, стихотворение «Плач и смех» (1788) является вольным переводом первых двух строф сатиры Вольтера «Смеющийся и плачущий Жан» (Jean, qui pleure et qui rit); сюжет поэмы «Лишенный зрения Купидон» (1791) заимствован из басни Лафонтена L’amour et la folie [9]. В обоих произведениях есть автобиографические мотивы, связанные с условиями жизни П. Сумарокова в Сибири.

Специфика русского романа XVIII в.

Важно подчеркнуть, что в прозе XVIII в. "трудно, а порой и невозможно разграничить роман и повесть, повесть и анекдот [6]. Значим также тот факт, что маргинальность положения прозы в литературе XVIII в. никак не отражалась на ее популярности и востребованности у читателя.

Бытование романа века Просвещения существенным образом определяется противостоянием и взаимодействием двух культурных мифов: библиофилического, с которым связаны апология книги и чтения, а также феномен «читающего» романного героя, и мифа о романе-развратителе, во многом спровоцированного запретом на печатание романов во Франции в 1730-е гг. и трансплантированного в Россию. «Запрет на роман», основанный на обвинении его в аморальности и антиэстетизме как во Франции, так и в России, не мог помешать его развитию. К 1792 г., когда появилась «Бедная Лиза», было опубликовано около 1400 романов, повестей, рассказов [5], за последние 40 лет XVIII в. вышло в свет 800 романов [6].

«Езда в остров любви» в переводе В.К. Тредиаковского 1730 г.

Исследователи не раз отмечали, что на протяжении XVIII в. «роман пользовался у читателей все возрастающим интересом. Чтение романов стало новым способом заполнения досуга». При этом переводной роман «не только открывал окно в мир иной культуры, но и выступал в функции учебника поведения, шире — учебника жизни», что осознавалось самими читателями [10].

Л. Сазонова справедливо называет переводной роман XVIII в. ars amandi — наукой любви для русского читателя, который впервые стал открывать для себя и «науку любви», и «лекарство от любви», благодаря роману В. Тредиаковского «Езда в остров Любви» (1730) [10]. Писатель, возвратившись на родину из-за границы, издал перевод романа П. Тальмана «Путешествие на остров Любви» (Le vojage a l’ile d’Amour), к которому прилагались его собственные стихи на русском, французском и латыни. В. Тредиаковский создал и жанровую модель, и своего рода художественную парадигму отечественной истории любви, основные элементы которой можно представить следующим образом:

• в основе романа — сюжет пути (включающий мотив испытания героя) как путешествие героя к самому себе;
• самоценность темы «сладкия любви», полнота изображения душевной жизни человека в любви;
• особый любовный локус как своего рода иное пространство; любовная топография, карта любви;
• акцентирование хронотопа природы в руссоистском ключе, антитеза города и природы (усадьбы, деревни и т. п.);
• новые языковые стратегии, связанные с поиском «самого простого русского слова» для изображения любовного чувства;
• трансплантация на русскую почву мифологических и историкокультурных тем, образов, смыслов европейской литературы;
• роман как учебник жизни;
• многообразие форм и способов различения нарративных стратегий автора текста и автора-переводчика [11].

«Училище любви» и «высокая линия» развития русского романа

«Училище любви», являясь переводным произведением, тем не менее, представляет собой ту же жанровую модель, что и русские оригинальные романы (повести) 1789 г. Действие в «англинской повести» происходит в ситуации противопоставления городской жизни, где человека захватывает вихрь страстей и искушений, и сельской природы, где торжествуют естественные человеческие «чувствования».

В центре «Училища любви» — история трех героев (Фанни, графа Рочельфильда, лорда Дамби), «трех чувствительных сердец» [12]. Сюжет пути графа Рочельфильда (как и отца Фанни) — сюжет испытаний человека, плутающего между добродетелью и заблуждениями, между «любовью беззаконной» и той, которой «покровительствует небо». История графа — история о том, что «сердце человеческое подвержено непостоянству» [12]. Фанни и лорд Дамби — герои, чья добродетель безупречна, жизнь — благородное служение ближним во имя их спасения. Кроме того, это «философствующие» герои, знающие «истину» и подтверждающие ее реальность на протяжении всей истории. Важной особенностью «Училища любви» является то, что роль мудреца-философа, важнейшая в жанровой модели, здесь принадлежит повествователю: он дает главные комментарии поступкам героев и выносит окончательные суждения. Так, история лорда Дамби, жертвующего своим чувством к Фанни, семейным счастьем и благополучием во имя дружеских чувств к графу Рочельфильду, комментируется следующим образом: «сия блистательная жертва, сия высокая добродетель» [12].

В речи повествователя — важнейшие для «Училища любви» сентенции о «молчании как выразительнейшем языке души», о спокойствии и тишине душевной как абсолютных ценностях жизни. Он формулирует главные итоги повести: «…постоянство торжествует надсердцем заблуждающимся! Оно возвращает его на прямой путь…» Благодаря комментариям повествователя произведение насыщается нравственно-философской проблематикой, в нем последовательно выстраивается ценностная вертикаль, связанная с представлением о том, что небо покровительствует добродетели и защищает ее.

С ближайшим контекстом «в границах высокой линии развития русского романа XVIII в.» (произведения Н. Эмина, П. Львова, Н. Карамзина 1789 г.) «Училище любви» объединяют тематика и поэтика (композиция сюжета, типология героев, художественное пространство), а также жанровая конструкция и повествовательные стратегии. В сущности, «Училище любви», «Игра судьбы», «Российская Памела», «Евгений и Юлия» — версии единой инвариантной истории любви. В диапазоне различий — разные типы отношений русских текстов с европейскими источниками: от вольного перевода, интертекстуального переосмысления до творческой полемики и отталкивания.

Культурные параллели

В «Училище любви» как «англинской повести», действие в которой происходит в Англии, Франции и Испании, возникает условный этически окрашенный образ Европы. Каждая из трех европейских стран предстает как условное, но, тем не менее, своеобразное культурное и этическое пространство. Так, главная отрицательная героиня повести Леди Сориленд едва ли не большую часть жизни проводит во Франции, «роскошной стране, где порок столь спокойно торжествует» [12]. Испания изображена как страна, где царит добродетель, а вместе с ней мудрость, покой и мир: именно сюда бежит Джемс Дорлинтон от междоусобной войны в родной ему Англии, предстающей в повести как арена борьбы двух систем ценностей. В основе этой условной географии те же этические принципы, в соответствии с которыми герои «Училища любви» делятся на положительных, отрицательных и соединяющих в себе то и другое.

Важным представляется тот факт, что в художественном пространстве «англинской повести» в равной степени значимы европейская, русская культурные традиции и реалии сибирской жизни П. Сумарокова. Заглавие «англинской повести», например, отсылает не только к традиции европейской литературы, восходящей к «Науке любви» («Ars amatoria») Овидия, но и к реальному историческому факту — открытию в Тобольске в марте 1789 г. Главного народного училища, с преподавателями которого П. Сумароков сотрудничал в процессе работы над «Иртышом, превращающимся в Ипокрену». Не менее значим для понимания заглавия и биографический контекст — история женитьбы П. Сумарокова на С. Казабе.

Сюжет главного отрицательного героя «Училища любви» графа Рочельфильда также может быть интерпретирован благодаря двум контекстам: во-первых, сюжету Цирцеи и Улисса, во-вторых — биографическому контексту, связанному с судьбой П. Сумарокова, оказавшегося в Тобольске после истории с подделкой ассигнаций и на собственном опыте испытавшего, что такое отказ от «добродетели» и каково возвращение к ней.

Леди Сориленд названа в повести «новой Цирцеей» [12]. Как и гомеровская Цирцея, леди Сориленд — воплощение коварства и ревности, ее чары — чары злой волшебницы. Сюжет «граф — леди Сориленд», таким образом, существует в контексте сюжета Цирцеи и Одиссея, проведшего год в ее счастливом плену. В повести сказано: «Граф попал в сети одной прелестницы» [12]. С этой точки зрения история Графа с его «слабостями», как и история П. Сумарокова, это история освобождения из плена, внутреннего и внешнего.

Заглавие журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» как формула его концепции представляет собой пространство встречи европейской и отечественной культурных традиций: античные мифы о превращениях и источнике вдохновения были для ссыльного поэта П. Сумарокова способом освоения новой для него сибирской жизни и вместе с тем этапом в создании авторского мифа о Сибирской Иппокрене как особой разновидности библиофилического культурного мифа [13]. «Училище любви» также является отражением этого процесса. Очевидная заслуга П. Сумарокова не только в том, что на пути к Сибирской Иппокрене тобольские книжники XVIII в. должны были пройти через опыт обучения в «Училище любви», но и в том, что благодаря ему Сибирская Иппокрена вот уже более 225 лет служит «торжеству добродетели, любви и дружбы».

Н.П. Дворцова

Литература

1. Дмитриев-Мамонов А. И. Начало печати в Сибири. СПб.: Тов-во худож. печати, 1900. 72 с.
2. Павлов В. А. Повесть о Панкратии Сумарокове // Урал. 2004. № 4–5.
3. Рак В. Д. Русские переводы из «Опыта нравоучительных повестей» Пфейля // Рак В. Д. Статьи о литературе XVIII века. СПб.: Пушк. Дом, 2008. с. 415–472.
4. История литературы Урала: Конец XIV – XVIII в. М.: Языки славян. культуры, 2012. 608 с.
5. Топоров В. Н. «Бедная Лиза» Карамзина: Опыт прочтения. М.: Изд. центр РГГУ, 1995. 512 с.
6. История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII век: в 2 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. Т. 1. 316 с.
7. История книги / под ред. А. А. Говорова, Т. Г. Куприяновой. М.: Светотон, 2001. 400 с.
8. Немировский Е. Л. Большая книга о книге. М.: Время, 2010. 1088 с.
9. Поэты 1790–1810-х годов. Л.: Совет. писатель, 1971. 911 с.
10. Сазонова Л. И. Переводной роман в России XVIII века как ars amandi // XVIII век. Сб. 21. СПб.: Наука, 1999. С. 127–139.
11. Алпатова Т. А. Утопия «острова любви» в историко-культурной перспективе (к анализу романа П. Таллемана – В. Тредиаковского «Езда в остров любви») // XVII век: между трагедией и утопией: сб. науч. тр. Вып. 1. М.: МГОУ им. М. А. Шолохова, 2004. С. 189–207.
12. Училище любви: англинская повесть. Тобольск: Тип. В. Корнильева, 1791. 142 с.
13. Дворцова Н. П. Сибирская Иппокрена в век Просвещения // Русская книжная традиция в Сибири: «тобольские инкунабулы». Екатеринбург: Баско, 2014. С. 121–188.