Климатическая «теория» в публикациях сибирских областников
Содержание
Введение
Важнейшей особенностью областничества как очередного символико-идеологического проекта, связанного с Сибирью и определившего до 1917 года воспитание нескольких поколений местной интеллигенции, стала относительная редукция этнографического компонента в способах метафоризирования Зауралья. По сравнению с предыдущей эпохой, когда подавляющее большинство материалов было посвящено туземной экзотике, теперь всё свидетельствовало об утрате аборигеном монопольного права символизировать сибирскую действительность в ее целом, о смещении темы хоть на относительную, но все же – периферию, где она ставилась в длинный перечень прочих «нужд Сибири».
Взгляд на сибирский климат Н.М. Ядринцева
В сознании Н.М. Ядринцева, однако, существовало навеянное работами А.П. Щапова представление о сибирском «народно-областном типе» (понятие принадлежит именно Щапову) как продукте метисации. И, тем не менее, продолжая, как и их предшественники романтики, рассматривать туземца вполне идиллически (ср. у Потанина: «…дикари, которые смотрят на вас кроткими детскими глазами, которые поражают путешественников своей феноменальной честностью и своими райскими правилами общественной жизни…» и т.д. [1, с.50]), областники в аналогичной идеализирующей перспективе начали смотреть и на русского сибиряка-старожила (преимущественно старообрядца). Этот своеобразный виток в рамках этнографической темы уводил их от аборигена и возвращал к русскому поселенцу, как символу территориальной аутентичности, что делало антитезу Сибири и России на уровне этнографии весьма проблематичной.
Становление климатической «теории» у областников было непростым. Как уже было отмечено, расовая теория в ее щаповском варианте для того же Ядринцева была чрезвычайно привлекательной, поэтому закономерно, что в старинной символической связке инородца и окружающего его сурового ландшафта акцент делался Ядринцевым на этнографическом компоненте, климатическая же составляющая в этом балансе понижалась. Рассуждая о климате, публицист, как кажется, остается в рамках научного идеала вненаходимости и вполне нейтрально пишет о природных реалиях Сибири:
Сибирь, занимая огромную площадь, совершенно естественно заключает в себе чрезвычайное разнообразие климатов. Жестокие холода, продолжительные зимы и короткое лето севера Сибири сменяются постепенно к югу сравнительно умеренным климатом, а на самом юге есть даже уголки, дышащие хорошею природою. В общем климат Сибири, конечно, суровый; зимы обыкновенно очень холодны даже в южной части ее; тем не менее нигде в Сибири климатические условия не делают невозможною жизнь человека [2, с.88-89].
Зато этнический «ингредиент» в сибирском «областном типе» вызывает у него гораздо больше экспрессии:
И вот вследствие такого физического смешения с разными сибирскими азиатскими племенами славяно-русская народность и в западносибирском русском населении, естественно, более или менее подверглась некоторым изменениям в самом своем физическом типе, усвоила некоторые признаки или оттенки физического очертания татарского, киргизского, калмыцкого, остяцкого и вогулицкого [3, с.90].
Итог подобного смешения, по Ядринцеву, амбивалентен: налицо примеры как расового понижения, так и парадоксального повышения. Понижение – результат привнесения в «чистую» славянскую расу исторически более примитивного компонента (здесь Ядринцев рассуждает как просветитель). Повышение – результат свободной жизни без государственной опеки (здесь областник сближается с романтиком-декабристом). В итоге, читатель получал образ-символ сибиряка, в котором автор подчеркивал отсутствие эстетического чувства и исторического предания, готовность ко всему новому, утилитаризм, меркантилизм и демократизм («наклонность к простору, воле и равенству»).
В интеллектуальных построениях одного из вождей областничества роль климата оказалась достаточно скромной (показательна такая, например, уступительная конструкция: «Конечно, это изменение происходило не от одной метисации и воспринятия инородческой крови русским племенем; оно также обусловливалось другим пришлым элементом, наконец климатом и многими другими физическими влияниями» [3, с.101]). Ядринцеву нужен был сибиряк как представитель радикально другого мира, как генетически «чужой», даже безотносительно к факторам окружающей среды.
Взгляд на сибирский климат Г.Н. Потанина
Взгляд на климат Сибири другого лидера областнического движения, Г.Н. Потанина, оказался существенно иным. В соответствии с логикой акцентирования того или иного полюса в дихотомии «климат/инородец» знаменитый востоковед Потанин, увидев в Сибири продолжение русского мира, должен был подчеркнуть исключительное значение климата. Оставаясь русским по языку и культуре, человек в Сибири меняется под воздействием местных условий, из которых на первом месте стояли климат, а также осознание своей отдаленности от «…того ядра русского народа, которое создало русское государство, русскую литературу, русскую политическую жизнь…» [1, с.267]. Потанинская версия областничества, таким образом, оказывалась психологической и территориальной.
Тенденция (областническая. — К.А.) вышла из чувства обособленности, которую бессознательно чувствовало сибирское крестьянство и которая покоилась на территориальной базе. <…> Основа сибирской идеи чисто территориальная [3, с.39, 58].
Потанин дезавуирует этнический компонент, а климатический, наоборот, выдвигает на первый план. «Климат самый упорный, самый закоснелый сепаратист и ничто не помешает ему <…> образовывать расу, если в нем самом есть особенности» [1, с.267]. Однако если теперь климатическая составляющая сибирской идентичности обретает особое значение, то очевидно, что ее презентация должна быть далека от нарочитой брутальности. Акцентирование темы Сибири как страны «метелей и снегов» вновь вернуло бы автора в прокрустово ложе просветительского культуртрегерства или романтической экзотики, для которых знаковое дистанцирование Сибири и России было обязательным. Задача Потанина-областника – показать успешность народного опыта освоения Сибири, а потому снова, как некогда у романтика Калашникова, Зауралье под пером Потанина начинает «теплеть».
Образный строй потанинских замечаний о климате Сибири зримо отличается от принятого по умолчанию Ядринцевым представления о повсеместной суровости ландшафтных условий сибирской жизни. Отталкиваясь от свойств континентального климата, Потанин умалчивает о его резкой контрастности, большой амплитуде колебаний температур между морозом и жарой, фокусируя внимание читателя, прежде всего, на его «сухости». «Климат Сибири в высшей степени континентальный, сухой, тогда как в Европейской России сильно чувствуется влияние океана, хотя и не так, как в западной Европе» [4, с.262]. Вообще в антитезе тепла и холода звучание второго компонента публицист намеренно приглушает. Сухость, прозрачность, изобилие света, «буйство красок» – вот признаки, характеризующие сибирский климат в первую очередь. Автор подчеркивает их столь интенсивно, что фактографические по своей задаче наблюдения начинают звучать у не чуждого писательству Потанина как художественные описания:
Периоды цветения растений более сжаты, весна протекает в Сибири быстрее, и вообще растительный сезон короче. Цветения различных видов более сближены и весенний ковер Сибири пестрее [1, с.263].
Малое содержание паров в сибирском воздухе делает его необыкновенно прозрачным. Миддендорф, путешествовавший в северо-восточной Сибири в 1843 и 1844 годах, рассказывает, что, вернувшись в Петербург, он заметил, что он не видит в телескоп тех звезд, которые он видел в Сибири; он подумал, что стекла в телескопе попорчены, и отправил инструмент к оптику, чтобы заново отшлифовать стекла; но оптик возвратил телескоп назад; оказалось, что шлифовка стекол была в полной сохранности, и всё дело объясняется тем, что небо другое, что ранее Миддендорф смотрел на прозрачное якутское небо, а теперь перед ним было тусклое петербургское [1, с.263].
По теплопрозрачности сибирский климат <…> приближается к альпийскому. В Иркутске во время декабря поверхность предметов испытывает такую силу солнечных лучей, что снег на крышах тает и образуется капель. Альпийские растения спускаются здесь в долины ниже, чем в Швейцарии <…> Некоторые наблюдатели находят, что цветы сибирских полей роскошнее и окраска их ярче [1, с.264].
На фоне рылеевского изображения Сибири в ночной, мрачно-угрюмой цветовой гамме (примечательно, что конкретным локусом в поэме «Войнаровский» является именно Якутия) «прозрачное якутское небо» Потанина, забавная способность местных аборигенов и без телескопа наблюдать астрономические явления, капель посреди декабря представали не только как идеологические находки, но в известном смысле и как поэтические новации. Подводящий черту после всех этих примеров вывод звучит предсказуемо в политическом отношении, но совершенно оригинально в плане поэтики: «Это преломление русского народного духа под лучами сибирского солнца не обеднит, а только обогатит русскую жизнь». Инфернальное ночное начало, издавна выступавшее дополнительным природным наказанием узнику «сибирских руд», заменяется ярким солярным образом со смыслом преобразования и обновления национального мира.
Заключение
Таким образом, складывая в единый текст символические и политические метаморфозы сибирского мороза в древнерусских текстах, в сочинениях XVIII в., первой трети XIX в. и в трудах областников, мы можем наблюдать имеющую длинный исторический шлейф своеобразную пульсации смыслов сибирского мороза, он способен включаться в симметричные, а порой и асимметричные концептуальные пары с образами ссыльнокаторжного и аборигена, других важнейших «участников» сибирского колониального мифа русской словесности и политической полемики. Эта валентность образа климата в перспективе культуры определит многие закономерности идеологических и творческих стратегий XX и XXI веков, которые будут связаны с русским Востоком.
К.В. Анисимов
Литература
- Потанин Г.Н. Нужды Сибири // Сибирь. Ее современное состояние и нужды / Под ред. И.С. Мельника. СПб., 1908.
- Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении / Отв. ред. Л.М. Горюшкин, изд. подгот. Л.М. Горюшкин, М.В. Шиловский, С.В. Камышан. Новосибирск, 2003. Гл. 6. «Инородцы и инородческий вопрос Сибири»; Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири. Томск, 1907. С. 41.
- Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири. Томск, 1907.
- Калашников И.Т. Дочь купца Жолобова. Романы, повесть. Иркутск, 1985.
