Франция как автоописательный концепт в публицистике и эссеистике Н.М. Ядринцева

Титульный лист издания сборника статей, стихотворений и фельетонов Н.М. Ядринцева (1919), хранящегося в Областной библиотеке им. А.С. Пушкина в Томске.

Имагологические «тексты» Европы в работах Н.М. Ядринцева

Пытаясь разместить свою формирующуюся идеологию в широком поле европейских и русских политических дискуссий, создатели сибирского областничества превратили несколько крупнейших западных стран в автоописательные концепты, отталкиваясь от которых, оспаривая или принимая господствовавшие в них традиции государственности, они стремились ярче проявить оригинальность как общерусской, так и сибирской региональной исторических ситуаций. Первооткрыватели локального сибирского «самосознания» создали в итоге оригинальные местные «прочтения» европейского опыта, своего рода имагологические «тексты» Европы в Сибири. В статьях и эпистолярии Н.М. Ядринцева они представлены весьма ярко.

Первой ближайшей аналогией для Сибири казались Соединенные Штаты. Говоря о Ядринцеве, А.В. Ремнев верно подметил: «через всю жизнь Ядринцев пронес свое увлечение Северо-Американскими Штатами и уверенность, что Сибири уготовано столь же прекрасное будущее» [1]. Причем, задолго до того, как областник, действительно, побывал в 1893 г. в Северной Америке, параллель между крайней западной и крайней восточной оконечностями европейского мира сказалась в наименовании знаменитого омского процесса 1865 г., инициированного как «дело об отделении Сибири от России и образовании республики подобно Соединенным Штатам» [см. 2]. В Америке областникам виделась сибирская утопия, постколониальное будущее Зауралья.

Другим важнейшим ориентиром в риторике молодых публицистов была Англия. Внимание к Англии в первую очередь обусловлено ее новаторскими практиками административного управления в колониях. В более широком контексте тема господства в колониях выводит публициста на проблему военно-политического соперничества России и Англии в Азии, знаменитую «большую игру», the Great Game, вдохновлявшую многих – от Р. Киплинга до новейших конспирологов.

Примечательно, что как «американская» проекция сибирского будущего, так и преимущественно «английский» колорит колониальной проблематики эксцентрически выносят интерес Ядринцева за пределы самой России, погружая Русское государство в зону дискурсивного умолчания: ни в образе Америки, ни в наблюдениях о британском обустройстве Индии не просматривается никаких аналогий Петербургу и Москве как имперской метрополии. Иное дело – Франция.

Намеченная триада автоописательных концептов не является абстракцией: она точно сформулирована в письме Ядринцева к Потанину от 12 марта 1873 г., где сказано следующее:

…Я … занялся историей провинции в Европе и за океаном при всех ее разнообразных условиях. Для изложения этой истории я хотел взять три исторических типа провинции: провинцию под условиями централизации (Франция), в условиях конституционного самоуправления (Англия); федеральную провинцию (Штаты и Швейцария)  [3, с. 14-15].

Автоописательный концепт Франции: фразеология, фактография и воображаемая география

Как в ранних, так и в зрелых ядринцевских работах связанная с французским историко-культурным миром фразеология, фактография и воображаемая география Ядринцевым остро и болезненно интериоризируются, вводятся внутрь как собственно русской системы координат, так и психологического мира самого повествователя.

Пьер-Жозеф Прудон, 1809–1865

Первый и наиболее очевидный слой «французского» у Ядринцева – фразеологический. Уже в одной из ранних статей публициста встречается цитата из лексикона Великой французской революции. “L’historie… est martyrologue des nations” («История… – это мартиролог народов») [4, с.3]. На самом деле 21 сент. 1792 г. Аббат Анри Жан-Батист Грегуар сказал в Конвенте: «История королей – это мартиролог народов». На месте «королей» у Ядринцева стоит предусмотрительное многоточие. Примеров такого рода в наследии областника немало. От фрагментов растиражированного радикал-революционного словаря, ядро которого в середине XIX в., действительно, было франкоязычным, публицист переходит на следующий уровень в процессе приспособления европейских теорий к сибирской повестке дня.

В науке не раз отмечалось, что решающую роль в формировании федералистской теории областников сыграли труды Пьера-Жозефа Прудона [см. 5, 6, 7], и в особенности – его работа «О федеративном принципе», которую 12 июля 1872 г. Ядринцев в своем письме к Потанину упоминает специально – как очевидно уже прочитанную. Увлеченный французским анархистом Ядринцев называет его «Пьер-Жаком». В следующем письме к своему другу от 30 июля 1872 г. читаем такое признание: «Одним словом, я склонился к теории децентрализации во всех ее фазисах по стопам Пьер-Жака и старался найти ей основания, согласно современному движению политической науки» [3, с.76].

Однако как нередко бывает в региональных исследованиях, выясняется, что источником интереса к федерализму, Прудону и французской повестке дня вообще послужили события отнюдь не локального масштаба: в этом смысле было бы неверным рассматривать областников только в перспективе их стремления перенести на свою почву «чужой» понятийный язык с целью создать на его основе «свою» теорию. По уже упомянутому письму от 12 июля 1872 г. заметно, какое сильное впечатление на Ядринцева произвели итоги франко-прусской войны, окончившейся в январе 1871 г. катастрофическим поражением Франции. Публицист обрушивается на старое Просвещение и пытается увязать военный провал империи Наполеона III с неизжитым влиянием Вольтера, Руссо, но самое главное – традиционной для Франции, как представляется Ядринцеву, централизации.

Все эти Руссо и Вольтеры, что они дали самой Франции? Что этот народ сам себе дал? Он никогда не умел делать свою историю. Он шлепнулся в высоты своего политического идеализма, и политический идеализм навсегда погиб с ним в волнах истории. Не Бисмарк их разрушил, они сами себя разрушили централизацией. Этот Луи-Блан уже ничего не может сказать нового, изживший труп для конституционного аксессуара, а этот юноша Гамбетта, корчащий республиканского Макиавелли, – они ли пророки будущего? Или это будущее в Кайене только ключ, на который оно заперто в кармане Тьера  [3, с.53]. 

говорит Ядринцев, демонстрируя своё почерпнутое из газет знание французских дел, и наставительно заключает: «Итак, во всей этой истории Франции только уроки отрицательные, она стоит назади других народов. Не французам поэтому мальтретировать англичан и американцев. Здесь есть ядро самоуправления, клеточки этого организма здоровы, сельская община дышит жизнью и научена selfgovernment’ом к коалиции и ассоциации…».

Год спустя Ядринцев создает одну из своих программных статей – «Судьба провинции и провинциальный вопрос во Франции», которая была опубликована в трех номерах «Камско-Волжской газеты» за 1873 г. Вначале публицист говорит об особом интересе к Франции как к культурному донору России: позиции истока и реципиента намечаются тем самым весьма реалистично.

Франция с издавна приковывает к себе внимание цивилизованного мира. Едва ли есть страна, к которой бы европейский человек устремлялся с большею симпатией, которая возбуждала бы более энтузиазма. Мы, русские, любим Францию и французов. Наши передовые люди нам часто рекомендовали ее; наше высшее общество получило французское воспитание; наши публицисты и ученые пользовались французскими теориями. У нас до сих пор к этой стране сохраняются симпатии как в либеральном, так и в консервативном лагере  [8, с.137].

Сожалея о военном поражении 1871 г. и стремясь обнаружить его внутренние, собственно, французские причины, Ядринцев, как кажется, начинает вовлекать французские реалии в актуальный русский политический дискурс, т.е. в широком смысле начинает говорить о Франции при помощи русского понятийного языка. Центральным действующим лицом культурно-политической сцены в России 1870-х гг. было народничество. Областническая «транскрипция» народнических идей заключалась в настойчивом уподоблении «народа» – «провинции». «История провинции, – пишет публицист, – есть история масс, следовательно, по преимуществу народная (курсив автора. – К.А.)» [8, с.138].

Далее на многообразных примерах автор показывает занявший несколько веков процесс усиления Парижа и ослабления французской провинции, что в конечном счете привело, по мнению Ядринцева, к параличу областных интеллектуальных и военных сил, не сумевших начать «народную войну». Этот едва ли не толстовский концепт звучит в статье открыто: «Участь Франции, как всегда, была решена Парижем, и нация оказалась неспособной к народной войне» [8, с.149-150]. Входила ли «народная война» в планы французского общества, Ядринцева не интересует: воспитанный 1812-м годом отечественный этос без обиняков впечатывается публицистом во французские реалии.

Тем не менее, статья «Судьба провинции и провинциальный вопрос во Франции» не должна создавать иллюзии совсем уж бескомпромиссной критики автором значения центра. И хотя, с одной стороны, Ядринцев с видимым удовольствием цитирует известную фразу Монтескье о том, что «во Франции есть только Париж и отдаленные провинции <…>, потому что Париж не имел времени поглотить их» [8, с.142], с другой же – в вопросе о распространении цивилизации мысль Ядринцева вполне рационально присоединяется к имперской программе просвещения отдаленных периферий [см. 9, с.75 и сл.]. В этом пункте современным исследователям, увлеченным главным образом сепаратистскими настроениями молодых Потанина и Ядринцева, нужно быть очень осторожными в трактовках и вообще избегать излишнего накала страстей вокруг областничества XIX столетия. Характерно, что именно «французский», «английский» и «американский» рецептивные «тексты» Ядринцева позволяют увидеть, как создатель сибирского регионализма пытается рационализировать функции центра и приспособить их к решению «областных» вопросов.

Медальон с изображением Анри Жана-Батиста Грегуара (аббат Грегуар), 1750 – 1831.

Весьма иллюстративными для этого фрагмента программы Ядринцева являются его статьи «Новые отношения Европы к Азии», «Возрождающаяся Азия», «Чем мы покорили Среднюю Азию», «Цивилизация и Восток», «Крестовый поход науки на Восток», напечатанные в интервале между 1873 и 1876 гг. – под впечатлением от главных событий русского продвижения в Туркестан. Статья «Новые отношения Европы к Азии» открывается именем Фердинанда де Лессепса, французского дипломата и строителя Суэцкого канала, а ее продолжение предвосхищает знаменитые предсмертные заметки Ф.М. Достоевского из «Дневника писателя» под названием «Геок-Тепе. Что такое для нас Азия?» и «Вопросы и ответы» (важные замечания на тему «областники и Достоевский» см. в: [6, с.105-112]). Как известно, централизм соседствовал в сознании великого писателя с убежденностью в первозданной силе простого человека, именно в этой точке почвеннический нарратив Достоевского парадоксально пересекался с западническими воззрениями Ядринцева. Областнику важно приобщить Азию (в том числе и Сибирь) к Европе, Достоевскому – цивилизовать Азию в споре с Европой. По его словам, «в Европе мы были приживальщики и рабы, а в Азию явимся господами. В Европе мы были татарами, а в Азии и мы европейцы» [10, с.509]. Ср. у Ядринцева: «Нечего бояться, что нас назовут “азиатскою страною”, нечего бояться насмешек над нашим слиянием с инородцами на Востоке. Покровительство инородцу, просвещение Азии, помощь другим народностям – роль благородная, гуманная, в высшей степени, до которой только может возвыситься европейский цивилизатор» [11, с.137]. «Европейские» стартовые позиции у обоих публицистов разнились, но «восточный вопрос» объединял их почти всецело.

В названных статьях Ядринцева областническая установка теряет своё влияние, уступая место общецивилизационной повестке, в которой деяния «центра», распространяющего просвещение, органично увязываются с приоритетами самого областничества. Имя Лессепса, планировавшего, по слухам, распространявшимся газетчиками, заняться проектом сооружения железной дороги из Европы в Китай, делается своего рода символом новой русской политики на Востоке. Централизм, осужденный в работе «Судьба провинции и провинциальный вопрос во Франции», теперь, пусть и с немалым количеством оговорок, задействуется при освещении благотворных усилий европейских и русских властей на азиатских просторах. Вслушаемся в суждения сибирского публициста. «Не может быть, чтобы цивилизованные нации остались равнодушны к судьбе миллионов, ожидающих жизни» [12, с.128]. «Нет сомнения, что дорога (сибирская железная дорога. – К.А.) послужит не для исключительных интересов кяхтинских торговцев, но будет иметь более обширное европейское значение. Можно надеяться, что она послужит и проводником цивилизации» [12, с.128]. «России, при ее географическом положении, более чем кому-либо выпадает на долю подумать о цивилизаторских задачах и создании просветительских средств вроде университетов, обсерваторий, инородческих школ, высшего уровня промышленной жизни…» [12, с.86].

Фердинанд де Лессепс,1805–1894

На переломе от областнической критики централизма к имперской апологетике просвещения меняется и европейский ориентир Ядринцева: «на смену» Франции приходит Англия. «…В Азии есть сторона, где уже довольно сильно видно проявление европейского влияния. Мы говорим об Индии. Несмотря на своекорыстную политику, англичане в Индостане оказали на народности свое цивилизующее влияние. <…> Англия дала Индии университет (теперь, кажется, уже два), где учится до 2000 индусов. Индусами издаются газеты и переводятся лучшие книги» [13, с.90]. Напомним здесь, что университет и издательская деятельность – ключевые аспекты деятельности самих областников в Сибири. «Итак, европейская цивилизация охватывает Азию с трех сторон: американцы распространяют ее в Японии, англичане в Индии, русские должны будут взять на себя Среднюю Азию» [13, с.91]. Примечательно, однако, что сформулированное ранее правило действует и здесь: если Англия снабжает Ядринцева примерами активности центра в колониях, то Франция интересна ему в качестве центра как такового. Можно также предположить, что агентом имперского интереса на перифериях Ядринцев видит самого себя (учтем здесь его роль в работе Западно-Сибирского отдела Русского географического общества), в то время как перед Парижем он чувствует себя вечным провинциалом. Ситуацию можно описать и в терминах психологии: Франция с ее исторической ролью Парижа функционирует в качестве объекта переноса типовой русской ситуации «провинциал в Петербурге», которую травматически пережил буквально каждый сибиряк, учившийся в столичном университете и обивавший пороги столичных газет и издательств.

«Парижский текст» в эссеистике Н.М. Ядринцева

Сибирский публицист посещал Францию дважды – в 1885 и 1890 гг. Рассказ «Ночь в “Avenue de l’Opera”» (1896) является знаковым сочинением внутри корпуса ядринцевской эссеистики. «Психологический очерк», как назвал его сам автор, перекликается с едва ли не важнейшими в контуре прозы Ядринцева рассказами «Петербург в его прелестях» и «На чужбине (из исповеди абсентеиста)», в каждом из которых детально описана травма провинциального интеллектуала в холодной и безразличной к нему имперской столице.

Повествовательная модальность эволюционирует: в раннем очерке «Петербург в его прелестях» (1861) всецело господствует остраняющий иронический модус – травма отчетливо компенсируется ерническим стилем. Спустя более чем двадцать лет ситуация решительно меняется. В рассказе «На чужбине (из исповеди абсентеиста)» (1883), который презентуется повествователем как отрывок из старого дневника, всецело господствует лирико-исповедальная интонация, служащая не остранению, а, напротив, углублению чувства фрустрации человека, не нашедшего себя ни в столице, ни в провинции. Это усиливает и идеологическую установку текста, направленного, в общем-то, на тривиальный для русских реалий процесс: утечку юных «мозгов» с периферии в центр (это и есть «абсентеизм») с последующим романтическим стремлением вернуться «на родину» и неизбежным на этом пути крушением наивных надежд. «С особенным чувством загадочной грусти я смотрю каждый учебный семестр на молодых сибиряков, по окончании курса возвращающихся служить на родину. И благословить их хочется, и грустно за них» [14, с.203], – этими словами начинается «исповедь абсентеиста», конфликтом в которой является болезненная раздвоенность субъекта повествования между чуждой ему столицей, с одной стороны, и, с другой – слабыми умственными и культурными силами в Сибири. «Я чувствовал недостаток нравственной атмосферы, необходимой для личности, когда-то хоть раз подышавшей чистым воздухом, я чувствовал влечение к свету европейского мира, к солнечному лучу мирового тепла…» [14, с.205].

Как наблюдалось и прежде на идеологическом уровне публицистики областника, парижский локус интериоризирует «русскую» проблематику ядринцевских сочинений. Данная тенденция дает о себе знать даже в курьезных примерах применения одних и тех же словесных клише. Так, центральным эпизодом «…Исповеди абсентеиста» является знаковый эпизод пересечения уральской границы во время «бегства» героя-рассказчика из Сибири: «…Переправа через Обь, Иртыш, последний обоз, последняя сибирская деревня, Урал, прощанье с памятником, отделяющим Азию от Европы, последние кинутые “слеза и роза”. Так я уехал, или, скорее бежал из Сибири…» [14, с.204].

Ср. с пассажем о парижском вояже писателя из его письма к М. Лемке: «Я остался одинок в Париже, как везде. Кончил дело, выбросил последнюю увядшую розу из петлицы и выехал» [15, с.239]. Такие совпадения являются бесспорными индикаторами общего, одинакового в обоих случаях, переживания своей психологической исключенности одновременно из областного, столичного и европейского контекстов. Как из Петербурга в Сибирь уезжал автор «…Исповеди абсентеиста», так и Париж покидал герой «Ночи в “Avenue de L’Opera”»: «С русским идеализмом в душе он уехал тогда из Парижа на практическую работу, где открывалось такое широкое поприще и такая торная дорога для осуществления лучших стремлений. Теперь он знает эту работу, ей были отданы лучшие годы, свежие силы» [15, с.231]. Как видим, и общее направление движения (из центра на окраину), и заданная героем самому себе миссия (от теории к практической деятельности), функционально едины, только заменой Петербургу оказывается Париж, а Сибири – Россия. Одинаковы и итоги: крушение иллюзий на скорое преображение края, считающегося периферийным.

На психологическом срезе поэтики «Ночи в “Avenue de L’Opera”» осознание беспочвенности иллюзий причудливо переплетается с монументализмом геополитических сдвигов: по окончании «романа» с Пруссией в России на волне заключения в 1891 г. нового альянса с Францией усилились профранцузские симпатии. Однако эмоциональный подъем от новых союзнических отношений подрывался, по Ядринцеву, написавшему рассказ именно в феврале 1891 г., слабостью русской общественной среды, которая не могла в новых русско-французских связях четко сформулировать свой собственный интерес: «Мог ли он, – говорит в третьем лице о своем автобиографическом герое Ядринцев, – <…> утешить этого француза и, положа руку на сердце, сказать: “Мы с вами, надейтесь! Мы не выдадим вас немцам!” Ему казалось, что было время для нас этих симпатий к Франции, время увлечения ею, но оно прошло вместе с иллюзией прошлого, и когда Франция нуждается теперь в нашей помощи, что он мог ответить? Где наши симпатии? Ей богу, он не мог сказать. <…> Чем же объясняется наше раннее разочарование, наше изнеможение» [15, с.234].

Психологический сюжет о выдвижении провинциального автора в столицу – будь то Санкт-Петербург или Париж – в любом случае оканчивался финалом, который воспроизводился в минорных тонах. Для историка сибирской областнической литературы, тем не менее, интересна системная вовлеченность французских политических дискурсов и военно-исторических событий в важные тексты, документировавшие во второй половине XIX в. становление сибирской региональной идентичности. На подобных примерах исследователь в очередной раз убеждается в том, что, обращаясь преимущественно к местному обществу, областники стремились максимально укрепить историко-культурный фундамент своей теории, ввести ее в общенациональные и мировые контексты, не противостоять центру с позиций провинциального партикуляризма, но смело и многогранно взаимодействовать со столичной культурой.

К.В. Анисимов

Полный текст статьи опубликован в издании: Сибирско-французский диалог XVII-XX веков и литературное освоение Сибири: материалы Международного научного семинара, Томск, 11-15 июня 2015 / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького Рос. акад. наук ; [под. ред. Е. Е. Дмитриевой, О. Б. Лебедевой, А. Ф. Строева]. Москва: ИМЛИ РАН, 2016. – 447 c.

Литература

1. Ремнев А.В. Западные истоки сибирского областничества // Русская эмиграция до 1917 года – лаборатория либеральной и революционной мысли. СПб., 1997. http://zaimka.ru/remnev-oblastnichestvo/.
2. Дело об отделении Сибири от России / Публ. А.Т. Топчия, Р.А. Топчия; Сост. Н.В. Серебренников. Томск, 2002.
3. Письма Н.М. Ядринцева к Г.Н. Потанину. Вып. I. Красноярск, 1918.
4. Ядринцев Н.М. Сибирь в 1-е января 1865 г. // Ядринцев Н.М. Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов. Красноярск, 1919.
5. Головинов А.В. Зарубежные политико-философские истоки областнической идеологии // Изв. Алтайского гос. ун-та. 2012. № 4-1 (76). С. 238–240.
6. Серебренников Н.В. Опыт формирования областнической литературы. Томск, 2004.
7. Сесюнина М.Г. Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев – идеологи сибирского областничества (к вопросу о классовой сущности сибирского областничества второй половины XIX в.). Томск, 1974.
8. Ядринцев Н.М. Судьба провинции и провинциальный вопрос во Франции // Ядринцев Н.М. Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов. Красноярск, 1919.
9. Данилова О.С. Сибирские путешествия Жюля Легра сквозь призму полемики о колонизации конца XIX века // Россия и Франция. XVIII–XX века. Вып. 11. М., 2014.
10. Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 15 т. Т. 14. СПб., 1995.
11. Ядринцев Н.М. Крестовый поход науки на Восток // Ядринцев Н.М. Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов. Красноярск, 1919.
12. Ядринцев Н.М. Новые отношения Европы к Азии // Литературное наследство Сибири. Т. 4. Новосибирск, 1979.
13. Ядринцев Н.М. Возрождающаяся Азия // Ядринцев Н.М. Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов. Красноярск, 1919.
14. Ядринцев Н.М. На чужбине (из исповеди абсентеиста) // Ядринцев Н.М. Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов. Красноярск, 1919.
15. Ядринцев Н.М. Ночь в “Avenue de L’Opera” // Литературное наследство Сибири. Т. 4. Новосибирск, 1979.