Алтай Протоиерея Михаила Путинцева – «...Поистине горы Божии»

Иеротопия как неотъемлемая часть сибирской духовной мемуаристики

Значительный корпус опубликованных и хранящихся в архивах эго-документов сотрудников Алтайской миссии, большую часть которого составляют дневники (в том числе путевые) и записки (отчеты) сотрудников, является неисчерпаемым источником культурологической информации и становится ныне специальным предметом широкого спектра гуманитарных исследований. Так, указанные типы документов составляют источниковедческую базу трудов по истории Алтайской духовной миссии [1], становятся предметом осмысления иеротопии, рассматривающей создание сакрального пространства как самостоятельную форму духовной жизни [2], анализируются как неотъемлемая часть сибирской мемуаристики [3. C. 183–199]. В частности, отмечается, что в отличие от прочих сибирских пространств – мест миссионерского служения, описываемых как «край света» – «холодный», «малообитаемый», «глухой», «дикий» и «отдаленный», Алтай для миссионеров «был прекрасным миром, чуждым шума и сохранившим печать первозданной красоты» [4. C. 66–67].

Интерпретация эгодокументов алтайских миссионеров в аспекте геопоэтики

Представляется возможным интерпретировать эгодокументы алтайских миссионеров в аспекте геопоэтики (трактуемой как «широкое междисциплинарное ментальное поле на границе культурной или образной географии и литературы, понимаемой локально, регионально, иначе говоря - пространственно» [5. C. 243]. Геопоэтика, исследующая литературные образы, является одним из компонентов художественно-идеологического осмысления региона. Горный (Русский) Алтай в светских травелогах сравнивался первоначально с Альпами, в эпоху романтизма – с Кавказом, в миссионерских же текстах превалирует сравнение «Алтай – Афон», вносящее в геопоэтический образ горного пространства топику святой горы.

Топоним «Алтай» впервые в литературно-художественном произведении прозвучал в ставшем позднее хрестоматийным стихотворении А.С. Хомякова «Киев» (1839 г.): «Дик и страшен верх Алтая, // Вечен блеск его снегов, //Там страна моя родная…» [6. C. 66]. В этом тексте воображаемый христианский Алтай (приведены слова паломника, сказанные под стенами Киево-Печерской Лавры) размещался где-то между крайним севером и «старым Псковом». Подобное образное местоположение является вариацией и до сего дня аксиоматически повторяющегося утверждения о неизученности Алтая, особенно часто звучавшего во второй пол. XIX в. Так иеромонаха Амвросия страшно взволновало известие о получении назначения заведующим Миссионерским катехизаторским училищем в Бийске, и он устремился в Киев, чтобы прикоснуться к национальным святыням и обрести духовную опору для встречи с пугающим неизвестностью пространством. Оттуда он «… спешил в Петербург, чтобы здесь окончательно снарядиться в дальний путь, получить указания высшего начальства, узнать подробнее о месте и условиях ожидающей меня деятельности. Но сколько в последнем отношении я ни спрашивал, мне удалось узнать очень и очень мало. Одни пугали меня суровостью Сибири, другие, напротив, расхваливали прелести дикого Алтая. Здесь я убедился, насколько Сибирь наша, в частности Алтай является какою-то неведомой землею для очень большой части даже образованного нашего общества. Многие из товарищей и из посторонних светских людей не шутя, но вполне серьезно спрашивали меня: как мне придется ехать на Алтай: на оленях или на собаках?» [7. C. 134–135]. Подобные представления об Алтае как имперской национальной окраине – продукт имагологического её восприятия посредством категорий «свой/чужой».

Позиция «свой – чужой» в книге «Алтай» М. Путинцева

Книга об Алтае совершившего паломническую поездку на Афон бывшего казачьего офицера Михаила Путинцева, с 1881 по 1883 г. служившего в Алтайской духовной миссии, моделирует позицию «своего» (т.е. православного священника, паломника, русского), четко противопоставленную позиции «чужого» (язычника, алтайца, дикаря).

Такое позиционирование наблюдается уже в предшествовавшей «Алтаю» «алтайской» публикации Путинцева. Собрав в 1881 г. воспоминания об Архимандрите Макарии «живых макарьевцев»: Ильи Ивановича Суртаева – ученика Макария, купца Чендекова, старца о. Дометиана, Путинцев пришел к следующему заключению: «Дух о. Макария, –дух апостольский, дух любви и братства, благодарение Богу, не оставил нашей миссии: и начальник ея и братия неизменно составляют одну родную семью, Инде же несть ни распрей, ни зависти, ни пререканий, – но святая любовь, а где любовь, там и Бог, а где Бог, там и вся благая» (курсивом выделены слова известного Валаамского подвижника, игумена Назария. – Ш.Т.) [9. C. 436]. Уподоблением «наша миссия – родная семья» создается образ кровного родства, приятия пространства, ею окормляемого, и причастности к высокой Миссии её сотрудников.

Связь «Алтая» Путинцева с афонским локальным текстом

Книга «Алтай» была написана Путинцевым в Омске в 1883 г. и вторым изданием напечатана в 1891 г. Афонским Русским Пантелеимоновым монастырем, активно занимавшимся пропагандой афонских святынь. Особым спросом, например, пользовались агиографические книги монастыря, так «Афонский патерик, или жизнеописания святых, на святой Афонской горе просиявших» (содержащий жития около ста святых угодников) к тому времени выдержал уже шесть изданий; а «Вышний покров над Афоном, или сказания о чудотворных, на Афоне прославившихся, иконах Божией Матери и святых угодников Божиих» – восемь. Но судя по числу переизданий, наибольший интерес у русских читателей вызывали афонские итинерарии, создающие собственно образную географию Афона: «Путеводитель по святой Афонской горе и указатель ея святынь и прочих достопамятностей» был издан уже шесть раз, а книга «Святая гора Афон, земной удел Божией Матери, местность и обитатели ея» переиздавалась десять раз.

«Афонский патерик, или жизнеописания святых, на святой Афонской горе просиявших»

Логической «привязкой» книги Путинцева к афонскому локальному тексту, восходящему к топосу святой горы, стал факт присылки при содействии афонского иеромонаха Арсения иконы св. Пантелеимона с частицей мощей его «в дар и благословение Алтайской миссии» от Русского Пантелеимонова монастыря в 1879 г. В качестве образной скрепы выступает эпиграф ко второй части («Дивные пути Промысла Божия в обращении язычников к христианству»), для которого взяты слова «Алтай великолепен, как АФОН». Цитата-эпиграф снабжена ссылкой на источник – «Душ. чт., апрель 1864, ст. «Алт. миссия» [10. C. 32]. Автор цитаты – протоиерей Стефан Ландышев – не указан, очевидно, по причине общеизвестности этих слов. Эпиграф являет собою начальную фразу статьи Ландышева «Алтайская духовная миссия», опубликованной в указанном номере «Душеполезного чтения» и сразу же вышедшей отдельным изданием. Яркое геопоэтическое вступление завершается у Ландышева патетически: «Красота и величие Алтая возвышают дух до восхищения; смотря на эти горы Божии, невольно чувствуешь какой-то благоговейный ужас» [11. C. 1].

Образ христианского Алтая: книга Путинцева в контексте трудов сотрудников миссии

Уточняя вклад Путинцева в развитие образа христианского Алтая: «Алтай – горы Божии», важно рассмотреть его книгу в контексте публикаций сотрудников миссии 1880–1890-х гг. Для формирования представления о состоянии дел в миссии на момент выхода второго издания книги «Алтай» нельзя не обратиться к такому документу, как «Отчет о миссиях Томской епархии – Алтайской и Киргизской – за 1891 год» [12]. Этот документ свидетельствует о бесспорных достижениях алтайских миссионеров в области переводческой, книгоиздательской, иконописной деятельности; о введении в штат священников из коренных уроженцев. В нем сообщается о том, что знаком признания вклада миссии в дело христианизации Алтая стало представление наследнику Цесаревичу в Томске, во время его путешествия по Сибири, алтайца-священника Стефана Борисова и вручение наследнику изящно оформленных материалов к биографии основателя миссии архимандрита Макария, Евангелия от Матфея на алтайском языке, отчета о деятельности миссии и иконы Божией Матери алтайского письма «Достойно есть». Все это в отчете формирует образ Алтая как места миссионерского служения в аспекте цивилизаторском.

Публикации же сотрудников Алтайской миссии позволяют почувствовать дыхание времени, ощутить воздействие на их образ мыслей пространства горной страны. Часть записок и отчетов алтайских миссионеров была известна в Сибири благодаря «Томским епархиальным ведомостям», в содержание неофициального отдела которых входили в том числе отчеты о работе миссий, внутренняя жизнь церкви и краеведческий блок [13. C. 118]; а часть печаталась в столичной периодике, прежде всего в «Православном благовестнике» – издании Православного Миссионерского общества. Программа этого журнала, считавшего, что для читателей имеют особый интерес именно «сведения о миссионерской деятельности, идущие прямо с мест, где она совершается и от лиц, которые сами трудятся в деле благочестия, а следовательно лучше знают и ближе к сердцу принимают его» [14], включала особый пункт (третий), рекомендовавший в информациях, шедших непосредственно от сотрудников миссий, давать «географические очерки местностей, населенных инородцами и служащих поприщем деятельности для наших исповедников. Очерки этнографические, изображающие религиозно-нравственные воззрения инородцев, их быт, а так же семейные и общественные отношения в связи с религиозными верованиями <…> меры, принимаемые к утверждению православия между новокрещенными инородцами и сближению их с русскими…» [14].

Подзаголовок книги Путинцева соответствует этому тематическому комплексу: «Алтай. Его святыни. – Миссионерство. – Дивные пути промысла Божия в обращении язычников в христианство. – Воспоминания о почивших миссионерах». Текст начинается с традиционного для сибирского текста русской литературы XIX в. контрапункта между величием природы и духовной тьмой коренных насельников пространства: «Пятьдесят три года тому назад на величественном по красоте природы, но диком Алтае, не слышно было славословия Богу единому: обитающие на нем кочевые калмыки – звероловы поклонялись ложным богам и во главе их начальнику зла – Диаволу, считая его одним из главных божеств. Глубокая духовная тьма царила над Алтаем. Но вот, в 1830 г., явился на Алтай смиренный проповедник Евангелия, архимандрит Макарий (Глухарев), и мало-по-малу, шаг за шагом, подвигаясь в глубь Алтайских гор и лесов, вносил учение истинной веры в юрты полудиких алтайцев» [9. C. 73–74].

Величественность Алтая и скудность духовной жизни его коренных жителей – центральные темы публикаций миссионеров

Величественность природы Алтая – одна из центральных тем публикаций миссионеров. Так уже упоминавшийся нами иеромонах Амвросий, совершивший летом поездку из Бийска в горы, начинает свое четвертое письмо с Алтая утверждением: «Великолепен вид Алтайских гор, хотя труден, чрезвычайно опасен, а иногда даже просто невозможен переход через них». Далее он приводит обширную цитату из очерка Стефана Ландышева, эпиграфически использованного Путинцевым, а затем рассуждает о закономерности проведенного Ландышевым сопоставления «Алтай – Афон»: «Нам не судил Господь быть на Афоне, но, по отзывам посещавших Афон и видевших Алтай, последний уступает Афону только большею суровостью климата, резкими ветрами, не благоприятствующими напр. плодовым деревьям и другим нежным растениям, какими переполнен Афон; но внешний вид Алтая также восхитителен и растительность его в общем очень богата. Поэтому при виде Алтайских гор, ущелий и шумливых речек благословить Алтай драгоценным жребием Афона – насадить здесь если не несколько, то хотя одну цветущую монашескую обитель, о чем там много мечтал и воздыхал некогда еще блаженный старец Макарий? А как бы это благодетельно было для христианского просвещения Алтая!» [7. № 8. C. 415].

Следует обратить внимание на тексты, созданные в разных отделениях миссии, чтобы убедиться в устойчивости противопоставления величественности Алтая скудости духовной жизни его коренных обитателей. Так трудившийся в Чемале (Чемал был к тому времени довольно известен в Сибири как курортное место, но авторы, описывающие его рекреационные красоты, совершенно не упоминали о деятельности миссии) священник Петр Бенедиктов пишет: «…трудность пути вполне искупается тем наслаждением, какое доставляет своим видом Катунь. То горы, покрытые лесом, вздымают свои вершины к облакам, то набегают к самой воде голые, дикие с разнообразными контурами скалы, и Катунь в этих местах бурлит и пенится, шумом своим заглушая говор людской и топот лошадиных копыт. В этих диких местах видны повсюду давние, громадные обвалы, огромные камни скатились в долину и загромоздили дорогу…» [8. C. 6]. Суровой природе горного пространства он противопоставляет идиллическую обжитость долин: «Ширина долины будет около двух верст и прямо на юг далеко уходит лента Катуни, обрамленная с обоих сторон горами, которые к югу выше и выше вздымают свои вершины и на горизонте сливают свои контуры с набегающими тучами. Местами долину пересекают горные ручьи, с веселым грохотом сбегающие в Катунь. Где-инде виден дымок аилов и желтеют полоски созревающего хлеба. Около юрт бродят на свободе стада различного скота, издали похожие на камни» [15. C. 7].

Дневник св. П. Бенедиктова свидетельствует о сложившейся модели описания опасностей, с которыми сопряжены разъезды миссионеров по горному пространству. «Мгла тумана, шум дождя, вершина горы, кедр, да мы под ним… все это мне представлялось каким-то кошмаром. Голова у меня горела, а самого била лихорадка. В воображении ярко рисуются картины скитаний миссионеров по Алтаю, те ужасы и лишения, которые они описывают в своих записках» [15. C. 11]. Лишь молитва да пример служения Макария помогают миссионеру преодолевать дикие и пустынные горные пространства в поисках поселений алтайцев. Бенедиктов подсчитал, что ему приходится в год в среднем преодолевать около 3000 верст верхом. Неоднократно в своих дневниках Бенедиктов повторяет, что все отцы миссионеры, подвизающиеся на Алтае, пишут о трудностях и лишениях, ожидающих их на маршрутах по отделениям миссии.

Показательны в этом отношении записки миссионера Кебезенского отделения священника Сергия Ивановского за 1889 г. В новогоднюю ночь, когда особенно тяжело переживалось осознание одиночества и оторванности от мира, когда память воскрешала перед ним образы скал, водопадов, тайги, грязи, переезды верхом на лошади чрез бомы и страшно катящиеся с гор реки, страшного лесного пожара или бешеной скачки в стремлении уйти в тайге от медведя, было ему видение:

Наконец огонь в лампе совершенно потух и от стены отделилась тень основателя Алтайской миссии Архимандрита Макария, залитая каким-то голубым светом. В руках его ярко горел крест и сияло святое Евангелие. Я смотрел на него, забыв все, что окружало меня и отдаваясь каким-то странным, неиспытанным мною ощущениям. «Разве ты не можешь почерпнуть, – послышался тихий голос, – сил мужества и величия духа из того же источника, из которого черпал я?!... Кто служит вечному закону любви, того дела будут вечны: любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся и языки умолкнут, и знание упразднится (1 п. Кор. гл.13, ст.8). Для этой любви открыто на Алтае обширное поле деятельности, лишь бы только хватило у нас силы воли, энергии да горячей любви к своему делу. Умей любить горы Алтая, люби тот народ, которым ты окружен в них, умей жить с этим народом, умей поднимать и просвещать его!... Било 12 часов ночи и … я проснулся» [16. C. 17]. Вдохновленный Макарием, священник осознает значимость миссионерских трудов в деле помощи скрытым от всего мира горами и лесами несчастным алтайцам, «заблудшим во мраке невежества и суеверий», и приходит к мысли о необходимости подключения к миссионерской работе «сил и средств целых обществ, всей святой Руси, а не одного человека!».

Миссионер Урсульского отделения священник Константин Соколов, описывая природное величие своего отделения, рассказывает о поездках по долинам рек Улита, Улегем, Яломан. Упоминая, что во время весеннего объезда отделения ему пришлось отказаться от элементарного путевого снаряжения и обойтись без вьючной лошади, он объясняет практическую значимость такого решения: «…ночуя без палатки и прочих удобств, вы непременно проснетесь вместе с природою, с восходом солнца; а при таком раннем пробуждении, если будет вблизи аил, скорее застанете хозяев дома и притом трезвых; а это как важно для миссионера!» [17. C. 11]. В Яломане Соколов услышал рассказ алтайцев о всемирном потопе – там «указывали нам на вещественный знак, оставшийся у них от всемирного потопа, – большой плот, лежащий на самой вершине горного Яломанского хребта. Об этом плоте неоднократно слыхали мы и от русских, видевших его, по их словам, повисшим на одном из массивных камней, венчающих вершину Яламана» [17. C. 131].

В продолжении своих записок отдавая дань памяти почившим миссионерам черно-ануйскому священнику Терентию Ковязину и иеромонаху Леониду (Рыбкину), Соколов описывает невероятной сложности пути по Карагему, Катанде, Тюдрале, Аргуту, сопряженные с вынужденным купанием в холодных реках, с ночевками под открытым небом, что естественным образом приводит к смерти миссионеров от болезней [17]. Он как бы вторит Ивановскому, создавшему такую формулу выживания миссионера в этих условиях: «…перед нами восставали образы уже отошедших в вечность миссионеров, среди которых особенно выделялась тень основателя Алтайской миссии Архимандрита Макария, в своей величавой простоте. И дух наш как будто сливался с дорогими и святыми образами наших предшественников, которые первые проложили путь на Алтае к свету, истине и правде. Пусть, кто хочет, ищет каких угодно ему мотивов, заставляющих миссионеров влачить свою жизнь среди гор и дебрей Алтая, но без любви к ближнему, без христианского терпения нельзя вынести такой жизни» [16. C. 7].

В своих записках Ивановский цитирует слова епископа Макария, начальника Алтайской и Киргизской миссии, произнесенные им во время ежегодной поездки по Алтаю в 1890 г.: «Да, не смотря на то, что Алтайская миссия многие несла и несет тяготы, она все таки продолжает расти и цвести. Господь, видимо, благословляет эту страну. … Вот я больше 30 лет смотрю и вижу, что точно какой-нибудь гигант ходит по Алтаю и совершает то дело, которое заповедал Сам Христос своим Апостолам» [16. № 19. С. 21].

Мыютинский миссионер Василий Постников

Развитие идеи процветания Алтая усматривается в записке Мыютинского миссионера Василия Постникова. Он, пожалуй, единственный из алтайских миссионеров представляет природные условия своего отделения в топике рая – «благодать, рай земной на 5000 кв. верст», но эта благодать породила и паразитические наклонности местного населения: «При таком просторе и обилии благ земных и при таких природных даровых удобствах жизни некрещеные инородцы наши – ухитряются жить нищенски. Так и думается, что природа своими богатыми дарами задавила наших инородцев и развила в них леность и желание пользоваться без труда одною только даровщиной, поселила в них апатию и притупила энергию духа, как относительно интересов материальных, так и в особенности интересов духовных. Если встречаются среди инородцев люди энергичные, то на них надо смотреть, как на исключение. Вот этому то народу, хотя и доброму, но еще дикому, мы призваны проповедывать слово Божие, призваны пробудить, воскресить мертвеца» [18. C. 2].

Ему же принадлежит этнографически точное описание шаманского обряда, виденного во время осенней поездки по отделению. Под впечатлением камлания он восклицает: «Забившись в такую глушь, где нет даже и признаков цивилизованного века, не верится, что в настоящую минуту находишься в русском государстве и живешь в 19 веке. Здесь видишь людей другой расы, одежда на них ветхозаветная, язык не похожий ни на один из Европейских языков, жилище, домашняя обстановка, самая пища – другая, голые дети, полунагие жители, словом – все особенное. А тут еще кровавые жертвы. Так и думается, что видишь современников Авраама и живешь в век сплошного язычества» [18. C. 12]. Невольно при виде подобных сцен священник еще и еще раз убеждается в необходимости быстрейшего решения главной задачи всей своей жизни – «просветить… этот народ, воспитать, переродить и слить в одно с народом русским».

Афонская тема в книге «Алтай» М. Путинцева

Приведенные свидетельства о трудах и днях алтайских миссионеров служат своеобразным основанием для наблюдений и выводов Михаила Путинцева, в начале своей книги об Алтае приводящего внушительную статистику: «…ныне 14 миссионеров с епископом во главе, крещено более 10000 душ, до 100 селений и улусов, где живут оседло новокрещенные алтайцы, бывшие кочевники и звероловы…, до 40 церквей и молитвенных домов, 38 школ для детей, две инородческих миссионерских обители: мужская и женская…». Но самое важное для него как для человека, прибывшего в миссию извне, это наличие святынь: «многомилостивому и всещедрому богу угодно было прославить юный в христианстве Алтай благодатными святынями, на поклонение которым ежегодно стекаются во множестве не только алтайские христиане, но и жители соседних с Алтаем округов…» [9. C. 4]. Эти святыни хранятся в церкви Всемилостивого Спаса: «1) части мощей св. Апостола Андрея Первозванного и священномученика Игнатия Богоносца, вложенные в одну икону, изображающую сих угодников Божиих и хранящуюся на особом благолепно украшенном аналое; и 2) особенно прославившаяся на Алтае и далеко в его окрестностях, икона св. великомученика Пантелеимона с частицею его многоцелебных мощей…» [9. C. 10]. «По благому устроению Божию, с гор Афрнских в горы алтайские прибыл, в своей иконе и в части мощей, древний, как выражено в отчете миссии за 1880 г., миссионер христианства, св. Пантелеимон, начавший свое служение делу Христову обращением к св. вере своего родителя язычника и потом весьма многих неверных приведший ко спасению верою о Христе. Пантелеимон есть и будет главный начальник миссии» [9. C. 10].

Уже при описании первого знакомства с Улалой у Путинцева зазвучала афонская тема – он сравнил домовую Иннокентьевскую церковь, очень маленькую и бедную, с «малыми и убогими церквицами, какие имеются при пустынных кельях на Афоне». Во время пребывания в Улале эта церковь стала для протоиерея излюбленным местом уединенной молитвы – «вид этого тесного и скромного храма, в память почивающего во благоухании святыни, одного из прославленных миссионеров страны сибирской, св. Иннокентия Иркутского, производит на молящегося особенное благодатное, успокаивающее, умиротворяющее впечатление, напоминая о тщете всякой роскоши и о простоте жизни тех смиренных рыбарей, первых миссионеров христианства, могущественное, свыше облагодатствованное слово которых разнеслось во все концы вселенной и покорило царей и народы» [9. C. 8-9].

Во второй части книги, названной «Дивные пути Промысла Божия в обращении язычников к христианству», Путинцев, отталкиваясь от мирской трактовки образа Алтая («Многие писатели и неписатели, бывавшие на Алтае, называют этот, действительно прекрасный, уголок Сибири, Сибирскою Швейцарией»), рассматривает черты духовного сходства между Афоном и Алтаем. Ниже приведем пространные фрагменты рассуждений протоиерея.

1. «На св. Афоне день и ночь неустанно возносится с его живописных гор и долин, из непроходимых дебрей и глубоких пещер, славословие Богу единому от десятков тысяч уст и сердец иноков-пустынников, и славится имя господа от Афона всюду в Православном мире. В горах и дебрях Алтая, чрез посредство немногих проповедников Евангельских, по жизни своей в диком пустынном крае, среди полудикого народа, уподобляющихся пустынникам, великое имя Бога единого также возносится и славословится, и не только в пределах Алтая, среди нескольких десятков тысяч бывших язычников, но и далеко за гранью его…» [9. C. 32-33].

2. « С Афона для св. Руси сияет великими чудесами и знамениями благодати Божией великомученик и целебник Пантелеимон. Этот угодник Христов дивно прославился благодатными знамениями и на Алтае, а от него и в соседних областях обширной части нашего отечества, страны сибирской» [9. C. 33].

3. «По трогательному преданию православного мира, Царица небесная избрала Афонскую гору своим земным жребием и являет в ней, чрез множество чудотворных икон своих, многочисленные чудеса и знамения. По сердечному верованию алтайских христиан, Матерь Божия и Алтайские горы приняла под свое особенное покровительство, и хранит их своим могущественным предстательством у престола своего возлюбленного сына» » [9. С. 33].

4. «На Алтае, как и на Афоне, нередко проявляются дивные случаи промышления Божия о спасении человека. На Афоне подобные случаи относятся преимущественно к инокам и вообще к христианам, а на Алтае главным образом к язычникам» [9. С. 34].

Эта система сопоставлений и приводит Путинцева к главной мысли всей книги – «Афон и Алтай – поистине горы Божии» [9. С. 33]. И эта мысль подкреплена множеством примеров чудес и знамений, свидетельства о которых были собраны Путинцевым во время пребывания на Алтае.

В третьей части книги труды Макария Глухарева, его преемника Стефана Ландышева, иеромонаха Иоанна и других алтайских подвижников, описанные на основе воспоминаний об их жизни и служении, становятся еще одним доказательством богоизбранности Алтайских гор, прославленных скромными подвигами алтайских миссионеров. Но прославив Алтай, сами они остались, как пишет Путинцев, «ревностными, полезными, но неведомыми миру тружениками». И именно их призывает протоиерей молиться «у престола Божия за любимый вами Алтай, да скорее и окончательно исчезнет на нем тьма язычества пред лучезарным светом креста Христова и истинной, спасительной веры христианской» [9. С. 71].

Заключение

Таким образом, можно утверждать, что развивая геопоэтический образ «Афон – Алтай» как топос священной горы, протоиерей Михаил Путинцев впервые в истории Алтайской миссии системно осмыслил вклад её тружеников в дело христианизации Алтая как имперской окраины. Он внес существенную коррективу в чисто географическое наименование этой части имперской территории – Русский Алтай (см. его пространственный ареал и описание [19]) становится русским не только по его принадлежности к России, но и по его русской вере.

Далее в отечественной литературе эту мысль художественно разовьет внучка Стефана Ландышева писательница Анна Ивановна Макарова-Мирская (1872–1936), и под её пером православный Алтай перейдет из географического горного пространства в пространство духовное – горнее – о чем будет свидетельствовать её знаменитая книга «Апостолы Алтая» [20], [21].

Т.П. Шастина

Список литературы

1. Крейдун Г., протоиерей. Афонские святыни на Алтае // Алтайская миссия. Вестник Барнаульской епархии. 2001. №4. С. 10–11.
2. Лидов А. Новый Патмос – Святая земля Алтая.
3. Матханова Н. П. Сибирская мемуаристика XIX в. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2010. 551 с.
4. Лысенко Н.А. Идеал сибирского священника-миссионера в официальных периодических изданиях русской православной церкви второй пол XIX – нач. ХХ в. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 2014.
5. Замятин Д.Н. Метагеография: Пространство образов и образы пространства. М.: Аграф, 2004. 512 с.
6. Хомяков А.С. Стихотворения. Изд. 2-е. М., 1868. 150 с.
7. Амвросий, иеромонах. Письма с Алтая // Православный благовестник. 1894. №19. С. 131–135; 1895. №8. С. 412–418.
8. Бенедиктов П. Из дневника миссионера Чемальского отделения священника Петра Бенедиктова // Томские епархиальные ведомости. 1891. № 11. С. 6–22.
9. Путинцев М., протоиерей. Алтай. М., 1891. 72 с.
10. Путинцев М. Воспоминания о первом Алтайском миссионере, Архимандрите Макарии // Томские епархиальные ведомости. 1882. № 15. С. 432–436.
11. Ландышев Стефан. Алтайская духовная миссия. М., 1864. 22 с.
12. Отчет о миссиях Томской епархии – Алтайской и Киргизской – за 1891 год // Томские епархиальные ведомости. 1892. №5. С. 11–25.
13. Жилякова Н.В. Журналистика дореволюционной Томской губернии: идея областничества. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2014. 290 с.
14. Об издании журнала «Православный благовестник» // Православный благовестник. 1893. №21. б/с.
15. Бенедиктов П. Из дневника миссионера Чемальского отделения священника Петра Бенедиктова // Томские епархиальные ведомости. 1891. № 11. С. 6–22.
16. Ивановский С. Записки миссионера Алтайской духовной миссии, Кебезенского отделения, священника Сергия Ивановского, за 1889 год // Томские епархиальные ведомости. 1890. № 11. С. 16–28; 1891. №18. С. 7–12; № 19. С. 13–22.
17. Соколов Константин, священник. Из записок миссионера Урсульского отделения Алтайской миссии, за 1889 г. // Томские епархиальные ведомости. 1890. № 12. С. 16–20.
18. Постников В. Записка Мыютинского миссионера, священника Василия Постникова за 1891 год // Томские епархиальные ведомости. 1892. №7. С. 1–18.
19. Сапожников В.В. Пути по Русскому Алтаю. -Томск, 1912. 169 с.
20. Макарова-Мирская А.И. Апостолы Алтая. Сборник рассказов из жизни Алтайских миссионеров. Харьков, 1909. 160 с.
21. Макарова-Мирская А.И. Апостолы Алтая. Сборник рассказов о жизни алтайских миссионеров. Изд. 2-е. Харьков, 1914. 306 с.